Дорога до леса, совершенно незаметно обозначенная потемневшим от дождей ветхим деревянным указателем в редко кем навещаемым конце парка, заняла слишком много времени — день неумолимо приближался к концу, и то и дело с опаской поглядывавший на часы Джуниор беспрестанно зарекался в сию же минуту позвонить маме, уведомляя её, что сегодня ночью он останется у Мастейна, к счастью, знакомого ей одноклассника, но разом терял уверенность в своём решении, едва посматривал на шагающего впереди рыжеволосого парня, безмолвно ступавшего уже намокшими кроссовками на звучно хрустевшие ветки с листьями под ногами. По его крайне обеспокоенному виду, периодическим испуганным возгласами можно было предположить, что Дэйв пробирался не через чахлые кустарники, а самые настоящие человеческие кости с остатками гниющего мяса на них; по тому, как он отбился дрогнувшей в ужасе рукой от совершенно безвредного мотылька (редкого и скорее всего последнего гостя за эту переходившую в зиму осень) словно бы на его месте было нечто огромное и плотоядное из доисторических времён, уже можно было подумать, что подросток был не в себе. Джуниор, поначалу наивно надеявшийся мирно поболтать с другом, воскрешая в памяти с годами помутневшие случаи ещё мало чем очернённого беззаботного детства, тоже приутих и весь путь лишь молча глядел на дорогу, никак не решаясь прервать своего путеводителя, чтобы остановиться и набрать матери. Наконец, они пришли.
— Я думал, их хотя бы закопают, — тихо произнёс Эллефсон, попытавшийся развеять наполнившую воздух тревогу разговором, — а нет — ветками и прочим мусором присыпали, и дело с концом.
— Открытую куда-то выбросили, — мрачно внёс поправку рыжий, снова весь поникший, отчего и совсем не настроенный на общение, — что будем делать?
Он похоже, вновь лишился желания участвовать — лишь стоял, ожидая, что же скажет его друг, всё более и более ответственный за его спасение. Джуниор мог его понять, оттого и не обсуждал — ему-то сейчас легче, из трудностей только математика и куча домашки, никакой борьбы с галлюцинациями, бредовыми и опасными идеями… Вечно измотанный и уставший Дэйв ведь не притворялся — это вправду было тяжело; было удивительно, как он вообще оставался жив.
— Кстати, а кто тебя из петли вытащил? — между делом поинтересовался Эллефсон, тщетно пытаясь пробить толстую стенку металлического цилиндра отобранным у Мастейна ножом.
— Сам вылез, сказал же, — грубо отозвался тот, с сожалением посматривая на успевшего вспотеть от усилий подростка, — зря ты вечно физ-ру прогуливаешь, Джуни, — даже банку открыть не можешь. Дай-ка я тебе помогу, девочка.
— Да я боюсь, что если ткну резко, — принялся оправдываться Дэвид, прикрывая рукой покрасневшие щёки, — то эта жижа на меня брызнет — она же токсичная; ты помнишь, какой у Ника потом волдырь остался? Я бы и тебе посоветовал быть осторожнее, — Мастейн, если и превосходивший своего друга по силе, то лишь на чуть-чуть, в упор игнорировал наставления и с лихорадочным фанатизмом бил ножом в цистерну, позабыв обо всём. Внезапно крышка поддалась — затрещал проломанный металл, и Джуниор рефлекторно зажмурился, опасаясь возможных последствий. Из прорубленной дыры что-то брызнуло; разом раздался одним лишь звучанием режущий слух крик боли, — о боже, ты в порядке?
— Вот и всё, не быть мне королевой красоты, — словно стыдясь своей первоначальной реакции, Дэйв принялся отшучиваться, старательно делая вид, будто бы не на его лице поражённый токсическими отходами участок кожи краснел, покрывался волдырями, растущими на глазах, — да ладно, шрамы украшают мужчину, ничего страшного.
Впрочем, походу рыжему было суждено остаться и без своего сомнительного украшения; неожиданно свежая рана начала стягиваться, магическим образом заживать, а когда стала совсем маленькой, и наконец исчезла, на долю секунды Мастейн вдруг преобразился — его руки и тело разом покрылись множеством багровых прожилок, словно бы у несчастного подростка одновременно лопнули все капилляры и вот-вот готово было произойти кровоизлияние. Зрелище было ужасным и кратковременным; у и без того успевшего за сегодня не раз испугаться Джуниора перехватило дыхание, его начало трясти, ему захотелось закричать в ужасе — и сразу же всё прекратилось, тоненькие уродливые линии мгновенно исчезли, оставляя после себя лишь травмирующее воспоминание, явно настроенное возвращаться к ещё не приспособленному к таким вещам Эллефсону в страшных снах. Судорожно схватив ртом воздух, выдыхая его уже вместе с дымом в панике зажжённой сигареты, в мыслях он монотонно твердил, непрерывно внушал себе, что всё это ему почудилось, в то время как уже пришедший в норму Дэйв всё орудовал ножом, расширяя пробитую дыру в цистерне.
— Думаю, книга уже пролезет, — прервал излишне увлечённного подростка он, наконец, оправившись от увиденного и кое-как запрятав грядущий ночной кошмар куда-то на глубину.
Мастейн его не слышал. Заранее чего-то опасаясь, отчётливо слышавший свой вновь ускорившийся пульс, Джуниор осторожно дотронулся до горячего от напряжения плеча друга, и только тогда тот повернулся. Слишком заметные ночью, две хрустальные бусинки сверкали в уголках карих глаз Дэйва, а затем покатились вниз блестящими ручейками.
— Лучше я сам туда заберусь, чем сделаю это, — приподняв крышку за рваный край найденной неподалёку палкой, Мастейн наклонился над мутно-зелёной субстанцией, резко пахнущей чем-то едким и бензиновым. В новой необъяснимой печали голова подростка свесилась над прорезанной дырой цистерны. Возможно, момент был совсем не подходящим, но Джуниор вдруг заметил, как же успели отрасти его волосы, разделяемые парой жалких сантиметров от того, что превратиться в две оранжевые кисточки, скользящие по этой отвратительной массе, — если книга будет уничтожена, не станет и Джеймса.
Несчастный Дэйв, с обречённым видом заглянувший внутрь железного цилиндра, произнёс имя своего любимого с такой неподдельной болью, что все мысли о долгожданном счастливом исходе затянувшейся прогулки разом сдуло из головы Джуниора порывом холодного, пробирающего до костей ветра. На секунду он сам даже окончательно проникся печальной историей Мастейна и начал было сомневаться в своих решениях, как вдруг вскочил и встряхнул головой, не желая пускать больные фантазии в своё видение ситуации. Нет, такое просто невозможно — да, Дэйв может так считать, и переубеждать его прямо сейчас было как и излишне жестоко и негуманно, так и бессмысленно, вот зачем ему самому в это верить? Не он был убийцей, ему было незачем обманывать себя, используя эти домыслы в качестве защиты — для общего блага он должен был смотреть на всё максимально трезво, напрочь отказываясь от использования какой-либо призмы, искажающей ужасную правду. Вновь бросив взгляд на Мастейна, невольно вздрагивая и жалея своего друга, успевшего охватить слишком многого от жизни за свои шестнадцать лет, Эллефсон уверенно взял его за руку и тихо произнёс, старательно пытаясь внушить ему обратное:
— Поверь, ему это совсем не навредит, — сомневаясь в каждом своём же слове, Джуниор боязливо посматривал на Дэйва, с такой силой сжимавшего книгу, словно бы каждую секунду он с опасением ожидал, что никогда не свойственный на подобные поступки Эллефсон внезапно вырвет её из его рук и зашвырнёт прямиком в зловонную пропасть, — он больше с ней не связан.
— Как будто ты сам был там, — принялся пылко защищать свою правду Дэйв, подобно всем безумцам отчаянно сопротивляясь тщетными попыткам изменить его решение со стороны желающих помочь, — он остался в том мире, который как раз находится внутри книги, разве я тебе не говорил?
— Да не там он! — грубо оборвал его Джуниор, совсем не собираясь отвечать на вопрос. Едва он повысил тон, разом напугав привыкшего к его вечной покладистости Мастейна, тот разом обернулся, прислушиваясь. — Твой Джеймс сейчас не там, — робея от непривычного внимания к своей персоне и возложённой на неё ответственности, Эллефсон с трудом нашёл силы продолжить, — он на небе, — он нервно сглотнул, когда разом потерявший твёрдость в ногах Дэйв отошёл от цистерны и опёрся о его плечо, на глазах бледнея, — он теперь следит за тобой оттуда и тоже хочет, чтобы у тебя было всё хорошо. Я уверен, он тоже переживает за тебя и надеется, что ты примешь верное решение и со всем справишься. Ты же справишься, Дэйв?
Ответа не последовало — задрав рыжую голову и устремив взгляд в плотные густые облака, Мастейн как-то резко, словно бы преодолевая некую боль отстранился, поднял с земли какую-то палку и вновь приблизился к цистерне, шумно втягивая ядовитые пары вместе с воздухом. Джуниор замер в тревожном, дрожащем ожидании; он изо всех сил надеялся, что Дэйв поступит правильно, даже старался подтолкнуть его к этому решению силой мысли, но его по-прежнему не покидало опасение, что поразившее его мозг болезнь не позволит рыжему уничтожить книгу, а вместо этого вновь обратит беднягу в злоумышленника — мало ли, что он способен натворить с этим внушительным куском древесины в руке. От вставшего выше всех остальных эмоций страха Эллефсон невольно зажмурился — в следующую секунду он услышал скрежет разгибаемого палкой металла, звучный всплеск жидкости, сильный удар по отчаянно выплывавшей на поверхность книги; заставив себя открыть глаза, он увидел, как смертельно бледный, едва державшийся на ногах Мастейн неистово колотил палкой по книге, стараясь протолкнуть её на дно, непослушными пальцами он кое-как подобрал с земли ещё одну палку, желая помочь рыжему. Действуя сообща, парни быстро управились с делом — разрезанная крышка вновь оказалась согнута, а от дьявольской книги, причинившей рыжему столько боли, остались лишь ранящие душу воспоминания и едва слышный треск на дне цистерны. Подхватив готового упасть Дэйва, в край уже обессиленного, Джуниор отвёл его прочь от заброшенной свалки, этого наглого плевка в лицо всем экологам, напоследок прикрыл повреждённую ёмкость едких отходов ворохом подгнивающих осенних листьев, вернулся к устало облокотившемуся на мощный ствол дуба Мастейну и сразу же крепко обнял его ослабевшее, безвольное тело.
— Ты справился, Дэйв, — прошептал Эллефсон, осторожно проведя рукой по спутанным рыжим волосам друга, вытаскивая прилипший к ним небольшой кленовый лист, — ты молодец.
Никто ему не ответил — поначалу не менее выбившийся из сил Дэвид не придал этому никакого значения, затем тишина вдруг начала давить на него, тяжёлой плитой наваливаться откуда-то сверху, угнетать, стесняя дыхание. С трудом открыв рот, хватая им ставший разреженным воздух, Джуниор ещё крепче вцепился в никак не реагировавшего на его присутствие Мастейна. Дышать становилось всё труднее — возможно, дело было в этой ужасной свалке, источавшей столь невыносимый, приторный запах разложения, наполнивший атмосферу, превративший её в нечто едкое. Гниль чувствовалась повсюду — она застревала в ноздрях, просачивалась сквозь кожу, попадала под ногти, даже умудрялась забраться под одежду, отчего ту разом захотелось содрать в порыве брезгливости и как можно скорее оказаться под струями тёплого очищающего душа.
— Пойдём отсюда, Дэйв, — едва выговорил стремительно цепенеющий от неожиданного ужаса подросток. Ему вдруг стало казаться, что он вместе со своим другом снова оказался на кладбище, только на этот раз не на земле, а глубоко в могиле, в обнимку с самым настоящим мертвецом, необратимо истлевающим, оттого и выпускающим всеми порами своего гнилого тела эту отвратительную вонь, от которой уже никуда нельзя было деться в тесном затхлом гробу, — прошу тебя, пошли. Я хочу домой.
Дэйв всё молчал. Окаменевшей статуей он так и не убирал болезненно давящие своей тяжестью руки с его поясницы — должно быть, вся эта атмосфера так шокировала несчастного, что тот и пошевелиться не мог. Ни за что не способный бросить в беде лучшего друга, Джуниор крепко взялся за холодные, липкие ладони Мастейна и попытался сбросить их со своей талии — те словно намертво приросли к его телу. Эллефсон потянул сильнее, даже немного переборщил с силой — от резкого движения разом хрустнули закостенелые суставы и костяшки; звук вышел таким ужасающе болезненным, что подросток невольно содрогнулся и чуть не вскрикнул. Кое-как он оттолкнул от себя Дэйва и посмотрел ему в лицо, надеясь, что хоть так он отреагирует.
На этот раз Джуниор закричал уже по-настоящему; мутные глаза Мастейна едва отличались от тех, что были у с три дня назад выловленных рыб, нечестными продавцами выдаваемых за свежайший товар, кожа его была уже не бледной, а жёлтой, словно восковой, так и не успевшее зажить ожерелье из синяков на когда-то стянутой петлёй шее превратилось в настоящую рану, из которой тоненькими струйками сочился гной вперемешку с сукровицей. Уверенно идущий к карьере врача Эллефсон, посетивший за всё время не одну экскурсию в морге и старательно читавший учебники вместе с дополнительными статьями, мог с лёгкостью определить, что давно охладевший безжизненный труп, который он только что так трепетно прижимал к себе, находился на недельной стадии разложения.
Застывший в ужасе взгляд Джуниора, сколько бы его обладатель ни пытался прервать это, никак не мог оторваться от гниющей раны Дэйва. Кожа на шее вокруг этого чудовищного кольца уже успела потемнеть и приобрести пугающего вида оттенок; тот участок, что когда-то сдавливала грубая беспощадная верёвка, начал разлагаться первым — от него и исходил тот мешавший дыханию трупный запах; на него Дэвид и продолжал заворожённо смотреть, ощущая, как всё внутри него дрожало и тряслось, грозясь разорваться. За гнилыми буроватыми лоскутами шевелилось что-то белое; едва эта недавно зародившаяся в мёртвом теле подростка жизнь начала медленно выползать наружу, Эллефсон разом отпрянул, пробуждаясь от шока. Его словно окатило ведром ледяной воды — внезапно придя в себя, он сразу же принялся подбирать с земли свой рюкзак, чтобы как можно скорее скрыться от этого очага смерти.
Внутри злополучной цистерны слышался какой-то тлеющий треск, от безвольно упавшего в ворох грязно-коричневых листьев тела тоже доносились какие-то тихие, неприятного характера звуки; они и побудили Джуниора вдруг повернуться и в последний раз посмотреть на своего неожиданно скончавшегося друга, повернуться и вновь застыть, невольно наблюдая новую ужасную, практически кощунственную сцену. Он и предполагать не мог, что такое было возможно — прямо на его глазах истлевающая рана начала меняться; казавшееся более естественным в данном ситуации медленное разложение сменилось сравнительно быстрым заживлением. Сгнившая кожа отрастала заново, проеденные смертью дыры всё уменьшались, пока не исчезли окончательно; вскоре даже от синяков не осталось ни следа, на отныне такой же бледной как и всё остальное тело шее не было заметно ни малейшего шрама, всё ещё мёртвое тело было девственно-чистым, полностью лишённым следов когда-либо нанесённых увечий. Чудом не теряющий сознание, Эллефсон дышал тяжело и часто, жадно хватая всё улетавший куда-то прочь воздух; и тут к его торопливым вдохам добавились чьи-то чужие, сначала рваные и медленные, но всё набиравшие темп, свойственный для самого обычного человека. Джуниору показалось, что со дна цистерны он слышал какой-то знакомый тихий голос, что-то читавший на латыни — должно быть, от недостатка кислорода его уже начинало бредить. Крепко сомкнутые веки Мастейна задрожали, стали медленно приподниматься. Уже больше ни о чём не думая, тотчас прекратив смотреть по сторонам, Дэвид пустился в бег.
***
Огонь наступал со всех сторон, пожирая всё на своём пути. Зря Ларс надеялся на хорошее, — как он уверенно заявлял, пожар скоро утихнет; книга не уничтожима, а Мастейн скоро за всё поплатится, — неестественно зелёного цвета пламя и не думало затухать, разгораясь всё сильнее с каждой минутой. Не на шутку испугавшись, Ульрих выбежал на улицу с целью разведать обстановку, должно быть, попытался вызвать какую-то спасительную бригаду, если та могла существовать в этом сводящем с ума заточении — прошло уже немало времени, слишком много, чтобы продолжать надеяться, что подросток сможет вернуться. Даже несмотря на то, что он с ним делал, Джеймс всё же ощутил внутри режущую жалость к бедняге, должно быть, задохнувшемуся под одной из балок рушащихся на глазах домов, скорее всего уже окончательно мёртвому, нигде не нашедшему спасения. Хэтфилд бы с радостью поспешил на помощь — да вот мешала тяжёлая цепь на шее, не позволявшая ему покинуть и порога насильно ставшего родным жилища. Огонь всё подступал — за окнами ничего нельзя было разглядеть, кругом черно от дыма, дышать совсем нечем; казалось бы, сгорало всё — дома, люди, даже красную кирпичную дорогу охватило сверхъестественное пламя. Дэйв добился своего.
«Если этот дурак решит что-то выкинуть напоследок, — когда-то твердил в ожидании ходивший кругами Ларс, теперь уже обратившийся в груду пепла, обгорелых костей и не самых лучших воспоминаний, — сам же и пострадает — теперь его судьба привязана к книге верёвкой покрепче, чем та, которая лишило его своей никчёмной жизни.» Да, у Дэйва получилось, — Хэтфилд был искренне рад избавлению подростка от мучений, сам же подсознательно желал, чтобы всё поскорее закончилось, — да, он достиг поставленной когда-то цели, но какой ценой?
Словно в насмешку над несчастными узниками кирпично-красной тюрьмы, в каждом доме помимо прочих книг, возможно, купленных ими самими в том почти заброшенном магазинчике на краю города, имелась неотличимая копия той самой. Именно она и легла в большие ладони Джеймса, она же открылась на содержании, по её страницам прошёлся его указательный палец, остановившийся на одной конкретной главе. Книга обладала достаточно широким спектром возможностей — какие только названия заклинаний можно было найти на её страницах; все они были одинаково опасными, действие каждого заканчивалось однообразной, но неизбежной ловушкой, за каждое требовалось заплатить. Впрочем, Хэтфилду платить уже было нечем, да и незачем — система рушилась на глазах вместе с горящими зданиями, никакие жертвы больше не могли ей помочь.
«Если случится конец света, то погибнут все люди, в том числе, и ты, Джеймс, а я не хочу, чтобы ты умирал,» — когда-то так сказал ему один человек, болезненно колющие что-то внутри осколки воспоминаний о котором до сих пор преследовали блондина, никак не желая отступать. Его маленький рыжийДэйв был теперь совсем один, — один в другом, теперь уже совсем далёком мире, наверняка наедине с новыми мучениями и совсем лишённый чьей-то помощи. От одной мысли о том, как его мальчик страдал там, по ту сторону, Хэтфилду уже становилось больно. Тысячью проклятий он ругал себя за постыдную трусость, проявленную вместо ожидаемой от него в том момент помощи и поддержки. Дэйв был вынужден справляться сам, а он ничего не предпринял, чтобы облегчить его муки — хотя бы сейчас стоило сделать хоть что-то, пока не стало слишком поздно. Эта книга должна была помочь; до этого всё, что с её помощью скучавший в одиночестве блондин пытался призвать или воплотить, появлялось и разом исчезало, не находя применения в том мире, которому оно и принадлежало, но теперь всё было иначе — заклинание направлялось отнюдь не сюда, оно должно было пройти сквозь разрушаемую на глазах грань и если получится спасти, вылечить несчастного Дэйва. Если такому быть, но больше им не встретиться — ничего, он — мальчик крепкий, пережил столько, что перенесёт и это, пускай и в одиночку, но главным было другое — Мастейн будет снова жить, у него появится новая будущее, а со временем вернётся и оставленная полгода назад надежда в него. Всё с ним будет хорошо, надо было прочитать это заклинание, гордо именуемой исцелительной магией, уже по своему названию должное оправдать немногочисленные надежды напоследок потребовавшего чего-то от жизни Хэтфилда.
Чем дальше он читал, тем крепче становились железные прутья, нещадно сдавливавшие успевшие наполниться дымом лёгкие. Огонь высасывал из воздуха весь кислород, всё питаясь им и становясь сильнее, заклинание же забирало саму жизнь из не способного дать ничего больше взамен Джеймса. Этот дом, со всех сторон окружаемый уже успевшим добраться до мебели и занавесок пламени, режущие глаз всполохи зелёного, груды чёрного пепла, неестественный, едко-химический запах повсюду, болезненная резь в глазах и невольные слёзы, расплывающиеся перед глазами стройные колонны витиеватых букв, слишком сильный, давно уже пробивший на пот жар — это было последним, что мог запомнить Хэтфилд; он это понимал, но всё продолжал читать, превозмогая боль. Цепь на его шее успела нагреться до невозможности, едва не плавя бессильную перед огнём кожу, дышать было так тяжело, что боль в груди всё нарастала от поначалу неприятной, до совсем уже невыносимой. Дальше будет только хуже — умирать было больно, Хэтфилд уже успел в этом убедиться и теперь был вынужден повторить свой далеко не лучший в жизни опыт.
Он всё думал и думал о Дэйве, надеясь так передать ему хоть немного сил для борьбы с его новой, готовой начаться сию же минуту жизнью. У мальчика есть друзья, они помогут, он всё сможет, и ещё долгие-долгие годы будет гулять по ночам, смеяться, встречать новых людей, кого-то любить… Совсем уже близко, тяжёлым подрубленным деревом свалилась обгоревшая дочерна дверь, а несколько искр, задорно взлетевших в воздух маленькими мотыльками, к сожалению, отнюдь не безопасными, а способными даже убить, попали на одежду. Потолок нещадно трещал, с верху что-то сыпалось, но Джеймс не мог и головы поднять, чтобы посмотреть, оценивая состояние разрушающегося дома; неизбежно задыхаясь и совсем ослабев, он сидел без единого движения, прилагая всё усилия на одну-единственную цель — дочитать заклинание.
— Счастливой тебе жизни, Дэйв, — добавил он в конце. Из горла невольно вырвался глухой, царапающий лёгкие кашель, Хэтфилда всего трясло, инстинктивно он пытался сопротивляться, подобно всем существам, даже самым маленьким птичкам и цветам бороться за жизнь, медленно проигрывая, неохотно сдаваясь взявшей верх над ним смерти. На этом уровне он всё сопротивляться, отчаянно старался поймать ртом хоть немного пахнущего гарью воздуха, выловить из того хотя бы частичку кислорода, всё старался, надеялся спастись, но внутри Джеймс был спокоен — своё дело он выполнил, напоследок он всё-таки помог.
Из окна резко подуло смешанным с дымом воздухом, от окончательно развалившегося, превратившего в обгорелые останки дома полетели искры. Книга в руках Хэтфилда ускорила его смерть — соприкоснувшись с небольшим огоньком, листы разом воспламенились, мгновенно сгорая, чернея и съёживаясь. Они и не думали восстанавливаться, отрастать вновь — волшебство закончилось, сгорело вместо с домами и несчастными людьми. Вскрикнув от жгучей боли в руке, Джеймс отшвырнул горящую книгу подальше, окончательно выбиваясь из сил от этого резкого движения. По его лицу струился пот, внутри всё непрестанно требовало разом покинувшего всю атмосферу кислорода, хотелось отдать всё на свете, лишь бы подышать. От охваченной пламенем книги клубьями повалил сизый дым, окончательно вытеснивший живительный воздух. Хэтфилд закрыл лицо руками, представляя в голове Дэйва, повзрослевшего, живущего новой, свободной от тревог жизнью. Он хотел, чтобы последней мыслью в его жизни стал этот красивый, ставший таким приятным сердцу, но уже совершенно далёкий образ. Маленький рыжий мальчик будет счастлив — об этом больше всего мечтал Джеймс в данный момент.
***
Разом пробудившись от затяжного сна, казалось бы, продлившегося целую вечность, а то и сразу несколько, Дэйв открыл глаза, поморщившись от промозглого осеннего ветра, ощущаемого даже через небрежно накинутую на плечи куртку Джеймса. Мысленно произнеся в голове одно лишь имя, Мастейн тут же вспомнил всё, в том числе и недавно увиденный сон, если так можно было называть случившееся — каким-то образом он вновь оказался в ныне уничтоженном параллельном мире, на этот раз только в роли безвольного наблюдателя, бесплотного привидения, оказавшегося рядом с Хэтфилдом, с немалым сожалением созерцавшим мрачную его кончину, но никак не способного хоть немного повлиять на ситуацию. Подумать только, когда-то он посмел начать разочаровываться в Джеймсе — теперь же всё недавно зародившееся презрение разом смыло сильнейшим прибоем; после того, что сделал блондин, его можно было разве что уважать. Не меньших чувств заслуживал и его верный друг Джуниор, не только не бросивший его в беде, но ещё и постаравшийся оказать хоть какую-то помощь, несомненно облегчая страдания подростка. Должно быть, теперь ему самому было не лучше — если Дэйв, придя в себя, сбросив отяжелевшие за неделю оковы, чувствовал себя необычайно хорошо, то Эллефсон, невольно прочувствовавший происходящее на своей шкуре, вероятно сейчас был в меньшей мере шокирован и неслабо травмирован морально. Лесная грязь звучно хлюпала под его ногами, стремительно уносящими его тело подальше от этого ужасного места — нельзя было допустить, чтобы он окончательно отдалился и скрылся, оставшись наедине с новообретёнными страхами. Вскочив на ноги, — впервые за долгое время в наконец-то отдохнувшем теле не чувствовалось ни намёка на боль, — Мастейн побежал вслед за своим другом.
Ему удалось догнать Джуниора у самого выхода из парка — всё это время перепуганный до смерти подросток не прекращал бег, даже не оборачивался на слышимый позади него топот чужих ног, решительно запрещая себе устроить хоть малейшую остановку, пока его преследовал Дэйв, скорее всего, теперь выглядевший в его глазах кем-то наподобие страшных оживших мертвецов из фильмов. Быстро утомившись, вскоре Эллефсон был вынужден прерваться — подвели его собственные ноги, зацепившиеся о тот самый корень, о который когда-то споткнулся сам Дэйв, пытаясь добраться до Джеймса, отчаянно желая спасти того от уже совершенного самоубийства. Встретив на своём пути неожиданную помощь, Мастейн тогда сразу же начал сопротивляться, отказываясь её принимать — Джуниор сделал то же самое, резко отдёргивая руку, испуганно попятившись назад.
— Расслабь булки, мозги твои я жрать не буду, — убедительно заявил рыжий, против воли хватая руку бледного как полотно друга . Карие глаза Эллефсона всё ещё скрывались под затвором синеватых век — понимая, что в данном случае излишняя торопливость могла лишь всё навредить, Дэйв терпеливо ждал, пока Джуниор не открыл глаза, поначалу с нескрываемым страхом оглядывая Мастейна, постепенно привыкая к его присутствию.
— Ого, — поражённо прошептал тот, с заметной опаской посматривая на кисть своей руки, вновь оказавшейся в не слишком крепкой, дружелюбной хватке Дэйва, — ты выглядишь таким… живым, знаешь, это так непривычно после того…
— Не будем об этом, — через боль улыбнулся Мастейн, старательно отгоняя накатившие воспоминания о Джеймсе. Должно быть, долго ещё будут они преследовать — потребуется не один месяц, чтобы пережить болезненную утрату, но он справится; этого хотел сам Хэтфилд, ради этого он и подарил ему жизнь, — я теперь в полном порядке. Хочешь, пока будем идти до дома, я тебе всё снова расскажу, но на этот раз нормально, чтоб ты перестал считать, что я тут совсем уже чокнулся?
Джуниор схватил его за руку в ответ, всё больше проникаясь неожиданно светлым, искренним доверием.
— Хочу, — слабо кивнул головой он, осторожно придерживаясь за плечо своего друга, когда тот помогал ему подняться, — только больше так не умирай, хорошо?
Дэйв многозначительно усмехнулся. Впервые за долгое время тучи на небе разошлись, и лунный свет озарил его бледное, но спокойное лицо, наконец-то украшенной немного усталой, слегка натянутой, но настоящей улыбкой.
— Больше не буду, — заверил Мастейн, дружески обнимая Джуниора за спину. Вскоре они вышли из парка.
