Владеть ею

Хелен включает свет, запирает за собой дверь, а затем стягивает с себя бежевый пиджак и идёт к мини-бару. Она совсем не удивлена, что возле дивана её ожидает гостья. В пространстве зависает временная тишина, которая нарушается глухим звуком вынутой пробки из бутылки вина. Хелен спокойно разливает напиток по бокалам и, наконец, поднимает взгляд на Вилланель. — Не в твоих интересах врываться без приглашения, учитывая то, как мы снисходительно отнеслись к твоему убийственному нраву, разрешив вернуться обратно после всего, что ты сделала, — она намеренно делает акцент на «убийственному» и протягивает бокал с вином в руки Вилланель, но та отказывается. — Тебе стоило бы проявить большее уважение к людям, которые простили твои выходки с Риан и тем, что произошло на мосту. Оказывается, ты тот ещё романтик, Вилланель, честно говоря, если бы не увидела собственными глазами, не поверила бы. Лишь одна мысль о том, что столь интимный момент мог быть нарушен кем-то из «Двенадцати» заставляет Вилланель отдалиться от женщины. Она делает вид, что её интересует дизайн парижского жилища Хелен и свободно расхаживает по номеру, пытаясь сосредоточиться на деталях. — О, значит, любишь подсматривать? — томно протягивает Вилланель, изображая удивление. — Скажи, ты пустила скупую слезу, когда мы повернулись друг к дружке, но в итоге разошлись? Вилланель пытается думать о событиях на мосту, как о сцене романтического фильма, чтобы горечь, охватывающая всё её тело, не вырвалась наружу. Только не здесь. Будь они актёрами, перед их игрой бы рукоплескали, Вилланель уверена в этом. Ведь настоящие актёры живут своей ролью, именно поэтому их чувства на экране выглядят столь реальными. Эта мысль успокаивает девушку и возвращает к возникшему вопросу Хелен о том, зачем она, собственно, пришла. — Мне не нравится моё жильё в Париже, — Вилланель проводит пальцами по старинному фортепьяно и делает грустную гримасу. — Оно возвращает к довольно болезненным воспоминаниям. Вилланель осматривается по сторонам. Здесь довольно просторно и не так мрачно, как в её квартире, возможно, всё дело в панорамных окнах и виде на Триумфальную арку. И отсутствии обшарпанных стен, тут же добавляет она. Стены номера Хелен украшены антиквариатом и несколькими картинами, вероятно, ей нравится искусство или она очередной сноб, который пытается выдать желаемое за действительное. — Знаешь, чем я обычно занималась после выполнения миссии? — невзначай спрашивает Вилланель. Она стоит спиной к женщине, сунув руки в карманы красных брюк, и разглядывает одну из картин. Судя по стилю, полотно принадлежит к эпохе постимпрессионизма (оказывается, уроки Константина не прошли даром), размытые контуры людей и улиц чем-то привлекали, даря ощущение спокойствия. Вероятно, дело в атмосфере после дождя, которую так хорошо передал художник. Она утвердительно кивает, определённо, дело именно в этом. Вилланель думает о том, что было бы неплохо иметь эту картину в собственном жилище. — Судя по тому, что мне пришлось наблюдать в прошлый раз, ты обычно зализываешь раны. Голос Хелен звучит высокомерно. Её слова, словно нож, бьют по гордости Вилланель, заставляя вспомнить о едва затянувшемся ранении. Да, иногда она допускала ошибки, особенно в вещах, которые больше не приносили того блеска в глазах и ощущения жизни. Она отрицательно покачивает головой, продолжая разглядывать картину. — Обычно я занималась шоппингом или гуляла по городу в поисках чего-то более интересного, чем бездумное потребительство. Кого-то более интересного. Женщина, вероятно, понимает, к чему клонит Вилланель, она медленно подходит к ней сзади и обвивает руками её талию. — Неужели во всём Париже не нашлось кого-то стоящего? — жар дыхания Хелен щекочет шею, Вилланель улыбается, догадываясь, что ожидает услышать в ответ женщина. Какая же она всё-таки самодовольная сука, думается Вилланель. — В последнее время я стала приверженцем идеи о моногамии, — на губах хранительницы появляется язвительная улыбка, она выдерживает паузу, готовясь нанести удар по самолюбию Хелен, и разворачивается. — Всё же, старая шлюха, жаждущая тебя больше всего, куда надёжней. Женщина смеётся, а затем даёт звонкую пощёчину Вилланель. Хелен подходит к ней максимально близко, так, что можно услышать её обрывистое дыхание. Вилланель думает о том, что именно задело её: то, что она сравнила её со старой шлюхой, или то, что она предположила, что Хелен жаждет её сильнее, чем кого-либо, а быть может, она просто почувствовала, как теряет призрачную власть над ней. Девушка решает не уточнять, она вполне довольна полученным результатом. Хелен грубо касается подбородка Вилланель и едва не шипит от злости при виде презрительной физиономии напротив. Вилланель смотрит с вызовом, ей нравится выводить женщину из себя. Это будоражит воображение и чем-то напоминает игры в кошки-мышки с Евой. Наверное, в этом сравнении есть доля правды. Хелен, как и Ева, не любит оставаться среди проигравших, очевидно, поэтому она с таким напором касается губ Вилланель, завлекая в поцелуй. Она вжимает девушку в стену, заводит её руки за голову, целует шею, ключицы, коленом надавливает в области паха, поглаживает сверху вниз. От Евы Вилланель вряд ли дождалась бы подобного. Всё, к чему пришли их странные отношения — поцелуй в автобусе, чтобы обескуражить, а затем нанести удар, и короткий танец, прерванный одной из прихвостней Хелен. Интересно, спала ли она с Риан? Вилланель кажется, что да, ведь даже на вид серые мышки могут быть вполне горячи в постели. Девушка вспоминает напористость Евы и улыбается. Если бы только она была чуть смелее в своих желаниях. Вилланель издаёт тихий стон, отчего Хелен резко отталкивается от неё и смотрит сверху вниз. Хранительница касается участка щеки, что всё ещё горит, и закусывает губу. Весьма неплохо. — Чёртова шлюха, — Вилланель проводит ладонью по шее, опускается к ключицам — местам, где недавно её касались губы женщины. — Готова поспорить, ты уже вся мокрая там. Хелен смотрит на неё, а затем бросает беглый взгляд на фортепьяно. Вилланель лукаво улыбается и приподнимает бровь в предвкушении следующего шага. Женщина, к удивлению, не предпринимает никаких шагов, и ей приходится взять инициативу в свои руки. — Всегда хотела, чтобы меня трахнули на чём-то вроде этого, — она толкает женщину в сторону инструмента и закрывает крышку, усаживаясь наверх. — Готова поспорить, ты тоже этого хочешь. Вилланель поддаётся ей, всем её движениям, позволяет стягивать с себя футболку и брюки, позволяет касаться себя там. Она прижимается к ней сильнее, притягивая ногами к себе, когда пальцы Хелен входят внутрь, и тяжело выдыхает. Хелен смеётся и шепчет развратные фразы ей на ухо, продолжая движения пальцами. Она цепляется свободной рукой за волосы Вилланель, сильнее сжимая их, пытаясь причинить боль, показать, что хранительница всё ещё в её власти. — Риан была дорога мне, — срывается с её губ, когда она с нескрываемым удовольствием наблюдает, как Вилланель морщится от боли. — Но она не настолько дорога, как ты, мой милый монстр. Хелен ослабляет хватку, её движения становятся менее хаотичными, она находит губами губы Вилланель и целует их страстно, отчаянно. Заниматься сексом на фортепьяно чертовски неудобно, но девушка забывает об этом, когда Хелен вынимает влажные пальцы и опускается ниже, принимаясь ласкать её языком. Вилланель не видит ничего, кроме макушки женщины, и на несколько мгновений ей кажется, что она видит тёмную шевелюру Евы Поластри, и от одной лишь мысли её сердцебиение становится сильнее. Хотела ли Ева её так же сильно, как Вилланель? Искала ли она в прохожих похожие черты, пыталась ли по крупицам воссоздать образ наёмницы, когда оставалась одна в ночи? Вилланель жалеет о том, что не настолько шизанутая как Аарон Пил с его страстью к подглядыванию за чужой жизнью. Маленькая скрытая камера в спальне Евы позволила бы ответить на многие вопросы. По правде говоря, у неё было множество шансов приоткрыть этот занавес, как, например, в тот день, когда она пробралась в её квартиру с небольшим подарком в виде сердца, говорящего её томным голосом. Но каждый раз Вилланель останавливала себя, у неё была вещь получше любого шпионского приспособления. Воображение, которое отлично справлялось с удовлетворением её потребностей. Она просит Хелен не останавливаться, а затем прикусывает до боли губу, когда едва не выкрикивает имя Поластри. На глазах застывают слёзы, и Вилланель умоляет, лишь бы Хелен не увидела её такой. Женщина поднимается с колен и довольно улыбается. Она борется с желанием прильнуть с мягким поцелуем к Вилланель, которого она лишила её в прошлый раз, но вовремя останавливает себя, садится на диван и выпивает полбокала вина. Хелен облизывает губы, наблюдая, как Вилланель медленно одевается. — На этот раз ты не спешишь, — она вновь отпивает из бокала. — Значит, у твоего визита ещё одна цель, помимо этой. Вилланель согласно хмыкает. Хелен, как всегда, проницательна. Она подходит к зеркалу, поправляет волосы и как бы невзначай произносит: — Твоя дочь, я виделась с ней, — Вилланель думает, что Хелен начинает нервничать. — Весьма милая девочка, но, знаешь, стоило бы научить её не разговаривать с незнакомцами, однажды это может обернуться весьма трагичным финалом. Она разворачивается и подходит вплотную к Хелен. Шантаж — последняя вещь, о которой могла подумать женщина после того, как Вилланель позволила ей делать со своим телом всё, что пожелает, не так ли? — Чего ты хочешь? — Отпусти нас, — её слова звучат с надрывом, и Вилланель думает, что пожалеет об этом внезапно вырвавшемся маленьком накале эмоций. Хелен замечает дрожь в голосе и, вероятно, в который раз заключает, как на самом деле слаба хранительница, впрочем, они сейчас в одной лодке. Привязанность — не лучшая вещь для людей вроде них. Тень грустной улыбки появляется на несколько мгновений на лице Хелен, и Вилланель успевает заметить, как её ранее невозмутимое лицо сменяется несвойственной женщине эмоцией. Бессилие. — Это не в моей власти. Другим людям решать, как поступить, и не в их интересах пускать всё на самотёк. Вилланель подходит к окну и нервно проводит рукой по своим волосам. Перед ней очередная говорящая голова, пустышка, которая не имеет никакого значения. Наверняка, она, так же как и Константин, или Даша, или тот манерный старик, которому Каролин всадила пулю в лоб, ничего не знает о верхушке «Двенадцати». Вилланель кажется, что эти твари получают неимоверное удовольствие, наблюдая за тем, как она снова и снова натыкается на пустоту вместо ответов. Ложная должность это всё, что они могут предложить, и, возможно, ранее столь «благородный» жест со стороны хозяев пришёлся бы ей по душе, но сейчас это приводит в бешенство. Бутылка только начатого дорогого вина летит в стену, разбиваясь вдребезги. Сотрудникам отеля придётся постараться, чтобы очистить пастельные тона от медленно въедающегося винного оттенка. Вилланель думает, что их с Евой отношения похожи на это чёртово пятно. Они возникли так же резко и нежданно, оставив после себя непоправимый след в жизни Вилланель. Но, в отличие от пятна, Еву нельзя стереть из памяти так же, как можно закрасить стену, вернув ей прежний оттенок. Несколько осколков стекла попадает ей в руку, алые струйки крови стекают по ладони, и Вилланель сжимает кулак от злобы то ли на себя, то ли на Хелен, то ли на этот чёртов мир, что сыграл с ней злую шутку. — Ты всего лишь хренова пешка в этой партии, — Вилланель тихо смеётся, и смех этот пронизан глубоким отчаянием. — Как я не догадалась раньше? Она чувствует, как ненависть овладевает ею, она просачивается в кровь, бьёт в висках и подступает к горлу в виде раздражающего кома. Она не может вернуться к Еве, пока не убедится, что «Двенадцать» оставили их в покое. Она сдержит своё обещание, чего бы это ни стоило. Но что может сделать Вилланель? Убить их всех, один за другим? Для подобной вещи потребуется нехилая выдержка и последовательность. Это может занять длительное время, даже годы. Терпение — последняя вещь в мире, которой Вилланель могла бы похвастаться. Она привыкла получать всё и сразу. Вилланель наклоняется и поднимает уцелевшие остатки бутылки. Она сжимает их руками и с блеском в глазах, присущим ей, когда она расправляется с очередной жертвой, проводит пальцем по острому стеклу. Хелен всё так же продолжает спокойно сидеть на диване, когда девушка возвращается и приставляет вещь, способную причинить много боли, к горлу. — Убьёшь меня, и они приставят нового пса, — глаза Хелен холодны, они похожи на морозную зиму, им неведом страх смерти. — Ты же знаешь, как это работает. Девушка сжимает губы со злостью и надавливает сильнее на нежную кожу. Вилланель хочется стереть с лица Хелен эту напыщенную уверенность хотя бы на миг, ей хочется, чтобы она почувствовала ту же боль, что и она. Из места неглубокого пореза выступает ярко-красная кровь. Вилланель отступает, выпуская из рук возможное орудие убийства. Она не видит женщину, но слышит, как та издаёт облегчённый вздох. — Царапину можно легко скрыть под одним из платков, которыми ты так любишь украшать шею, — сухо бросает Вилланель и идёт к выходу.  — Ты жива только потому, что твоя смерть не изменит ровно ничего. — Два ноль, — Вилланель останавливается возле двери, вопросительно вскинув бровью. — Ты ведёшь. Но я ещё отыграюсь. Уголки губ приподнимаются в кривой улыбке. Она была согласна проиграть тысячи раз, лишь бы это приблизило её к призрачной мечте найти своё безопасное место. А пока... пока она лениво пожимает плечами и уходит прочь.