Баловень

В подвале, куда поместили Шиззо, было холодно. Перегнившие балки пахли плесенью, но сквозь какофонию звуков в своей давно сошедшей с ума головы, Дикон отчётливо слышал перестукивание зубов. У Шиззо разбитая губа, на шее и руках проглядывали синяки. Кто-то решил не дожидаться суда и преподать урок козлу, который даже в мире, где всё пошло под откос, умудрился остаться тупым избалованным ребенком, жестоким и не понимающим, не ценящим искреннюю заботу. Это было понятно с самой первой встречи: Майк видел в этом неудавшемся актере сына. А Дикон не понимал, как такой умный мужик не замечал очевидного. Шиззо загнанно поднял на него взгляд, прошипел: — Не подходи! А Дикон ухмыльнулся. Время приближалось к рассвету — он закроет Шиззо рот его же тряпками, и крики никто не услышит. После придёт Бухарь, а после кто-нибудь ещё, кто лишился близкого из-за прогнившего, как этот сырой подвал, человека, из-за баловня судьбы, не знавшего цену многим вещам. Дикон старше. Он объяснит. На пальцах. Каждый палец за одного убитого человека. К сожалению, у Шиззо их столько нет, но Дикон что-нибудь придумает. У Шиззо мягкая кожа, Дикон усмехается. Засранец смог провернуть дело так, чтобы даже в этом мире особо не напрягаться. У него речь подростка, но когда ему становится по-настоящему больно, Дикон видит, как откуда-то изнутри проступает настоящий человек. Напуганный и тупой. Шиззо повторяет его имя, называет братом — Дикон кривится. Шиззо никогда не знал настоящей ценности братства. Не мог знать, поскольку судьба выстроила его жизнь так, что ему все доставалось слишком легко. И он не понимал, что это не его заслуга, а людей, которые по непонятной причине любили его. Но у Дикона много времени. До рассвета пара часов. Он станет старшим братом, которого у Шиззо никогда не было. Он станет отцом, сыном, матерью, он станет для ублюдка всем. А после придёт Бухарь. И другие. И Шиззо расскажет всё Майку, да там, и рассказывать будет не нужно. Майк стар, его сердце чересчур мягкое, он видит что-то хорошее в том, кого ненавидит весь лагерь. Дикон прижимает ботинком голову Шиззу к грязному полу и думает: «Что?» Что там можно увидеть? По щекам у Шиззу текут слезы, кепка слетела с головы. Дикон приподнимает его с пола и говорит мягко, успокаивающе. — Мы не отпустим тебя. И не убьем. Майк не позволит. Но Шиззо. Ты ответишь за то, что сделал, ты слышишь? Шиззо плюется кровью и по-прежнему кричит: — Пошёл ты! Когда старое сердце Майка трескается, и он готов отпустить плачущего ублюдка, Дикон с Бухарем стоят на выходе. Они ловят малыша Шиззо за руки, Майк поражен, качает головой и говорит, что то, что они сделали — бесчеловечно. Но Бухарь отмахивается и говорит, что бесчеловечно лишать людей права на возмездие. Майк обессилено взводит руками вверх, цыкает, тогда как Шиззо дрожит в их руках, хватается за их плечи, за ткани их курток, а после ненароком проводит по опаленной коже Дикона... и шарахается так, словно кожа сползла и обуглилась на его собственном теле. Он округляет глаза, часто дышит, а Дикону становится смешно. Майк опускает глаза вниз, чтобы не видеть этого. — Не бойся, — Дикон успокаивающе проводит Шиззо по плечу, тот отворачивает голову в сторону. — С тобой такого не случится. Шиззо поднимает голову и натыкается взглядом на кончик ножа, прикрепленном к протезу Бухаря, и Дикон подмечает, как задрожали кончики его пальцев и тошнота подступила к его горлу. Майк приказывает им остановится, они лишь отводят руки в сторону. Дикон говорит, что больше они его не тронут, но и отпускать его никто не намерен. Шиззо остается в лагере, его слезные крики разносятся по округе, но все предпочитают их игнорировать.