Баловень

Дикон не появлялся в лагере Железного Майка целый месяц. Он общался с Бухарем по рации, изредка перекидывался парой слов с Рикки, убивал фриков и мародеров за деньги Коупа и думал о Саре. Он вернется в лагерь, чтобы попрощаться, и уедет на север на поиски той, которая всегда давала ему сил двигаться дальше. Он по-прежнему чувствовал, что любил. И никакие «нужно двигаться дальше» не работали. Она по-прежнему снилась ему, по-прежнему разговаривала, улыбалась и смеялась. Она спорила с ним, ругала и порицала. Она была тем, кто не позволял ему забыть про совесть в этом бесконечном «я больше не могу». Ночью казалось, что лагерь совершенно пуст, а свет от ламп был таким же ярким и обнажающим всю суть, как солнце в полуденный зной. Он шёл, считая шаги. Пара людей, задержавшихся на работе, обернулись ему вслед, и в одном из них он узнал Шиззо. И что-то со скоростью шальной пули, выпущенной из невидимого ружья, промелькнуло у него в мозгу. Дикон сжал челюсти и просто отвернулся. Шиззо шёл под конвоем. Вероятно, целый день провёл в поле, и от жара у него горели щеки, дрожали веки и все тело обливалось кислотным потом. Майк оказался прав. Справедливого суда никогда не было, а уж ожидать того, что он появится в их с самого основания поломанном мире, было глупо. Когда он встретился с Майком, то обнаружил у того синяки под глазами. Некоторые люди не заслуживали прощения, поскольку они привыкли жить, идя по головам. Но что делать людям с таким добрым сердцем, как Майк? Что делать тем, кто никогда не хотел брать на себя роль палача? Старик искренне был рад его видеть, но после того как Дикон сказал: — Шиззо хреново выглядит. Улыбка при свете скрипучей лампы у них над головами на его старом и морщинистом лице померкла. Он спросил: — А что с ним? — Да вроде жар. Майк поручил Шиззо тем, кому доверял, но даже у этих людей не хватило силы воли на то, чтобы не воспользоваться данной им властью и вдоволь не насладиться мучениями того, перед кем они пресмыкались столько времени. Дикон не видел смысла над этим рассуждать, не считал нужным тратить внутренние силы на размышления о судьбе ублюдка, который заслуживал только смерти. Но после вечерней посиделки с Бухарем, он целый час стоял под звездами ночного неба, слушая вой ветра и глядя в темноту. Где-то вдалеке послышался рев мотора мотоцикла, который промелькнул, словно летящая комета, а после скрылся из-за виду. Дикон проклинал то, что он делал. Шиззо держали всё в том же подвале, только там появилась старая пружинистая койка. Но стены пахли всё также плесенью, а воздух был прогнившим и влажным. Дикон замер на пороге, слушая разговор старика и мерзавца. Майк держал руку у Шиззо на лбу, пока того раздирал кашель. Дикон наблюдал за лёгким полыханием света за маленьким решетчатым окном в подвале. Кто-то сжигал мусор в бочке из-под топлива. — Почему ты никому не сказал? — Я говорил... Майк, ты что, не видишь, я здесь подохну! Дикон усмехнулся. Крыса снова выпрашивала прощенья. И рано или поздно ей это удастся. А после раздался смешок, лицо Шиззо исказила кривая ухмылка. — Боже, старик, почему ты мне верил... Смех Шиззо был скрипучим, как старая дверь, готовая в любой момент сорваться с петель. Он хрипел и больше не смотрел с мольбой, он смотрел с жалостью. Шиззо не понимал, как чьё-то сердце могло к кому-то настолько привязаться и не заметить очевидного. Дикон переступил порог, и Шиззо подавился смехом, задыхаясь в кашле. Майк ушёл, предварительно задержав руку на плече у Дикона. Немая просьба не трогать человека без души. Шиззо сидел на своём месте, на кровати со скрипучими пружинами, в драных выгоревших джинсах и грязной футболке. Его пропеченое солнцем лицо даже не дернулось, когда Дикон подошёл ближе, прислонившись плечом к холодной стене. А когда он поднял голову, то его бесцветные глаза ничего не выражали, словно были окутаны морозом — Дикон вздрогнул, а Шиззо усмехнулся, демонстрируя ряд выбитых зубов. — Слышал, ты наконец-то отчаливаешь, — прохрипел он. — Тебе Майк сказал? — А кто ж еще? Они молча смотрели друг на друга в темноте, прислушиваясь, возможно, к дыханию, к тому как стучали их сердца. Громко и отчаянно. — Ты ведь идешь за ней, за своей Сааарой, — нарушил тишину Шиззо, а Дикон непроизвольно сжал кулаки. — Заткнись. Зачем он пришел? Ночами, так часто происходило, бывало очень скучно. И эта скука привела его сюда. А может, была и другая причина, но Дикон не собирался её искать. Шиззо засмеялся. — Таких... — а после закашлял, задыхаясь. — Таких идиотов еще нужно поискать. Дикон, словно слышал, как кости Шиззо скрипели, как те самые балки у них над головами, видел, словно труха выскальзывала у него изо рта. Шиззо умирал, но медленно. И это всё меньше походило хотя бы на возмездие. На языке скопилась желчь, Дикон сплюнул на пол, вытирая курткой рот. А Шиззо продолжил: — Нет, правда? Я видел, как Рикки на тебя смотрит. Вы ведь не переспали? Всё надеешься, что твоя жена жива? — Шиззо, заткнись! А то клянусь, зубов у тебя станет ещё меньше. — Ты мне противен. Дикон замер. — Да... противен. Думаешь, в тебе есть хоть что-то, но знаешь… ни хрена в тебе нет! У вас у всех. Мне... да мне тошно смотреть на вас. Он горько усмехнулся. — Такие идиоты, как вы, могли сохраниться только в таком захолустье. Он прижал к своим сухим губам пальцы, поднес их к носу, как будто проверяя, не идет ли кровь, а после посмотрел на удивленного и внезапно задетого Дикона. — Знаешь, — прошептал Шиззо. — Я уверен, что ты ее найдешь, но... очень скоро ты поймешь, что это встреча принесла с собой совсем не то, чего ты ожидал. — Я как-нибудь сам с этим разберусь. Дикон вышел на улицу, встречая рассвет. Под ногами вздымался песок от ветра, а неподалеку догорали костровые угли. Дикон не считал нужным тратить силы и время на размышление о случившемся.