\\\
Тина выбирает виски и секс; терпеть жар становится необъяснимо-нереально-невозможно; Юля отчетливо дает осознать, что это не на одну ночь – и Тина горит. Она толкает Юлю к стене, сама вжимается ближе, плотнее, так, чтобы чувствовать, так, чтобы ощутить; Юля сопротивляется, Юля хочет быть в главной роли – увы, отчитываться в таких обстоятельствах Тине не свойственно, подчиниться – тем более. Юля руками скользит по изгибам талии, льнет к Тине со всей страстью и упоением; Тина желает проникнуться Юлей везде – подкожно и внутривенно, впитать в губы, волосы и грудную клетку; Юля отдается, Юля ведет себя смирно и больше не норовит вывернуться, доминировать; Юля законопослушна, лояльна и трепетна. Как положено самой правильной девочке. Тина ведет ногтями по выпирающим ребрам, цепляется за низ живота, гладит и царапает: Юля быстро дышит и ерзает, подается к Тине и выгибается с истинной кошачьей грацией – Тина стонет, целует глубоко и настойчиво, словно собирается обладать, запечатлеть и не позволить отныне принадлежать кому-то иному. Тина клеймит и почти безмолвно приказывает, – Юля покорно соглашается. Они не играют больше в приличия или формальности: Тина рисует, творит на Юлиной коже, одним быстрым движением разворачивает Юлю лицом к стене и прижимается сзади; между ними горячо, остро и слишком много одежды, – Тина водит по Юлиным бедрам, ласкает сквозь мягкие ткани, а затем проникает под пояс, касается голой поясницы и спускается ниже; Юля глухо, изумительно стонет, и Тина в пепел сыпется от агонии в собственном теле. Юля для нее превращается в адское пламя: бледная кожа обжигает, а волны дыхания подобны лучам палящего, знойного солнца; Тина не боится сгореть и исчезнуть, – Тине ничего большего и не хотелось бы. Тина не думает медлить до спальни – берет Юлю грубо, поначалу лишь дразня низ живота и невесомо дотрагиваясь к промокшему почти насквозь белью; Тина губами терзает Юлины плечи и шею, ловит хриплые вдохи и свободной ладонью зарывается в Юлины волосы. Юля пахнет мускатом, ягодами и возбуждением; Тина полной грудью вбирает запахи, гравировкой вбивает их в легкие и подсознание; Юля жмется еще теснее, насаживаясь на Тинины пальцы, пытаясь выверить ритм; Тина усмехается и делает быстрый толчок, – внутри Юли скользко и узко, и Тина сама едва не ноет в просьбах разрядки. Неминуемо. Напряжение в воздухе почти электрическое, вольт так под триста, и Тина входит в Юлю чуть не до упора – так, как позволяет их положение; Тина находит Юлину руку, накрывает ладонью, – Юля цепляется за нее почти отчаянно, ногтями впивается в уязвимую кожу; Тина ставит засосы на шее, зубами стягивает ворот кофты и кусает, зализывает оставленные следы на позвонках; ни в одной из ситуаций прежде Тина бы не поверила в происходящее. Сочти она это абсурдом, помешательством или же порывом сердца, – Тина не знает наверняка или точно, отчего в ней такие сумасшедшие чувства; Юля кажется для нее загадкой – все еще – даже спустя бесчисленное количество расшатанных нервов и обожания. – Ты доведешь меня, Санина, – шипит Тина ей на ухо, выгибает пальцы под углом и двигается быстрее; Юля вдруг резко разворачивается, снова оказываясь к Тине лицом: ее грудь вздымается, а волосы растрепаны в бесконечном хаосе; Юля щурится, облизывается и тихо, истошно просит: – Поцелуй меня. Тина не требует повторять дважды: Тина целует, целует болезненно, сплетает языки и, возможно, отныне и души, – Тина давит на клитор, тонет в вязкости и густоте; Юля обрывается, подставляет шею, ключицы, пальцами впивается в Тинины предплечья едва не до хруста; Тине сломаться под напором – не проблема, ей бы вдоволь насытиться, раствориться в крепких объятиях и раскаленных импульсах. Рассудок теряется, когда Юля ее раздевает: Тине приходится остановиться, Тине приходится прекратить, – Юля стягивает с нее толстовку, откидывает куда-то на пол; Юля касается кружева, Юля балуется с затвердевшими сосками и полушариями по очереди; Тине дорогого стоит, чтобы здесь и сейчас подобную пытку выдержать. Щекотка цепочкой проходит от ребер к тазобедренным косточкам; Тина молится всем известным богам, чтобы Юля ее выебала уже скорее; Тине душно и влажно, а смерть от оргазма, вероятно, будет лучшим вариантом развития всех событий: Тина кусает губы и пылает внезапным смущением. Юля тянет ее в спальню и продолжает раздевать по дороге: обладает удивительной ловкостью или, скорее, опытом – Тина про себя успевает отметить; Юля толкает ее на простыни – чистые и ледяные – идеальный контраст для разгоряченного тела. Юля снимает одежду следом: убийственно, до ужаса и издевок медленно, с вызывающе-нежной улыбкой и невинным, ангельским взглядом; Тина приподнимается на локтях и хочет уже материться, но Юля жестом приказывает ей сохранять молчание: Тина повинуется, чтобы не разрушать интимность момента. Они спонтанно меняются ролями: теперь Юля, очевидно, сверху, а Тина же в качестве исполнителя, – Тине, признаться, абсолютно плевать на предрассудки и принципы, а потому Юля оказывается в более выгодном положении: нависает над Тиной, впечатывает в постель и не позволяет выбраться. Юля красивая – красивее, чем Тина когда-либо была в состоянии описать; Юля осторожная и аккуратная – бережнее, чем с Тиной кто-либо ранее обращался. – Пожалуйста, Юля. Тина закрывает глаза. И Юля подчиняется тоже.\\
Тина подкуривает ей в беседке за домом – Юля послушно наклоняется, смыкает сигарету меж губ, позволяет маленькому огоньку озарить черты лица в полумраке; Тина кутается в бежевый плед, прячет зажигалку и замерзшие руки – Юля опускается рядом, закидывает одну ногу на лавочку и раскуривает едкую, маленькую «слимку», наполняя пространство дымчатыми узорами. – Никак не смирюсь с тем, что ты куришь, – признается Тина; Юля с сигаретой выглядит странно, нетипично – не соответствует статусу; Юля с сигаретой выглядит так, будто создана для художественных холстов и полотен – мечтой любого эстета-постмодерниста. – Курение в современной прокуратуре – самый маленький из грехов, – печально усмехается она, делая долгую затяжку; Тина почему-то совсем не хочет выяснять, какой же из грехов самый судьбоносный, – надеется, что Юля все-таки иным не подвластна. – Я благодарна тебе за сделку, – говорит Тина, завороженно наблюдая, как Юля вертит в пальцах тонкую пачку. – И особенно за то, что ты пошла на нее не только из-за меня. – Я бы не простила себе, если бы девочка пострадала, – вздыхает Юля, а в ее глазах на миг блестит сожаление. – Но мне очень сильно хотелось испытать тебя, Кароль, – она чуть наклоняет голову, смотрит на Тину выжидающе и с интересом, – Тина лишь улыбается и остается невозмутимой: – Ну, в суде ты вела себя достаточно убедительно. А вообще, было бы гораздо проще, отдай ты мне это дело сразу, – Тина хмыкает, плотнее заворачиваясь в плед. Юля снова подносит сигарету к губам, но медлит, прежде чем сделать очередную тягу; пару секунд она молчит, а затем спрашивает приглушенно и с явным намеком: – А оказались бы мы здесь тогда, Тина? Тина не отвечает – рассматривает стакан с янтарным виски на столе перед собой; в немом забвении Юля докуривает, легко усмехается и отворачивается; Тина думает, что Юля уйдет, но – боже – Тина в который раз ошибается: Юля опускается головой ей на колени и смотрит на Тину так, словно не верит, что они обе действительно здесь. Тина поджимает губы, глубоко вдыхает и прикрывает веки, – кто знает, что случилось бы, будь все иначе: сейчас ничего не имеет значения. (помимо того, как пальцы ласково вплетаются в темные волосы) А Тине – Тине хорошо. Вот и ответ.//