Жизнь коротка, если считать, что названия жизни она заслуживает лишь тогда, когда дарит нам радость; собрав воедино все приятно проведенные часы, мы сведем долгие годы всего к нескольким месяцам. Жан де Лабрюйер
Время. Его всегда так катастрофически мало. Люди вечно спешат, бегут, а ради чего? Мы делим время на прошлое, настоящее и будущее, но одно, так быстро сменяет другое. Мы пытаемся отследить его по наручным часам, вечно заглядывая в них и думая: «Время терпит». Но разве это так? Разве время когда-либо давало тебе передышку, замедляло свой ход? Нет. Именно эти мысли посещали мужчину, сидящего в полупустом вагоне. Он лениво отложил в сторону газету и пододвинул поближе к себе горячий чай в старом подстаканнике. Сделав глоток, он поморщился, и втянул в себя воздух, чтобы остудить рот. У него не было попутчиков, поэтому его не донимали пустыми разговорами: он мог в полной мере насладиться романтикой российских железных дорог. Арсению было почти двадцать шесть, и он не понаслышке знал, какая жизнь – сука. Казалось бы, еще вчера он жил полной жизнью на Мальдивах, меняя своих девушек по три раза в сутки, а теперь он трясётся в поезде Москва — Омск, и не знает, как ему жить дальше. Проблема заключалась в том, что Попов совершенно не умел обеспечивать себя сам, институт он бросил, хлопнув перед матерью дверью и забрав с собой все деньги, что оставил ему после смерти отец. Теперь, когда они кончились, он снова едет домой, но не знает зачем. Не звонил и не писал пять лет, и теперь собственной персоной объявится на пороге. Сумасшедший. Что он скажет матери и сестре? Что они скажут ему? Как они жили всё это время без него? Арсений не знал, поэтому продолжал пить свой чай, который к слову оставлял после себя мерзкое послевкусие. На улице закрапал дождь. Он становился все сильнее с каждой секундой, злобно колотил в окно мужчине, словно стараясь достучаться до глубины его души. Но никто не знал, что творится внутри у Попова, скорее всего даже он сам. Поезд начал сбавлять обороты, притормаживая у очередной станции. Арсений лишь цокнул языком, и лёг на койку, закинув руки за голову. Спустя пятнадцать минут, проведённых в такой позе, он все же решил пройтись по вагону до проводницы и попросить ещё чаю.***
Поезд тихонько тронулся и постепенно начал набирать обороты, а мужчина, так и не нашедший ни проводницы, ни чая, тяжело вздохнул и опустился на койку. Попов устало потёр глаза и провёл рукой по колючим щекам, вспоминая, как он радовался, когда начала появляться щетина, как отец учил его бриться, и как мама, со вздохами и причитаниями, обрабатывала ему неглубокие порезы на лице, а сестра бегала и кричала, что её мальчик наконец-то стал мужчиной. Неприятный ком подкатил к горлу, ведь самым тяжелым для Попова были воспоминания о том времени, когда***
Арсению двадцать один и он стоит на краю крыши, сминая в руках предсмертную записку. Арсений больше эту жизнь терпеть не сможет, Арсений устал быть сильным. По щекам юноши катятся солёные слёзы, которые ему здесь прятать не от кого. Металлическая дверь с грохотом, оглушающим парня, распахивается и на крышу влетает Серёжа. Серёжа Матвиенко. Лучший друг Арсения.