пропил все последние деньги может, прибьёшь меня гвоздями на крест? я последний из рода романтиков в городе я в ёбаном городе, что меня ест найтивыход — россия для грустных
Арсений и Серёжа — дуэт, который никто не мог разрушить. Ни девушки, ни новые друзья, ни обстоятельства, окружающие мальчиков — н и к т о. Вместе участвуют в веселых стартах, вместе устраивают драки, даже напиваются первый раз вместе. Все вокруг только удивлялись их дружбе. Арсений и Серёжа друг без друга не существуют. Казалось, что ребята нижние ярусы Дженги — убери один и всё рухнет. Так было в первом, пятом, одиннадцатом классе и даже при поступлении парней в институт. Как оказалось, вечно не длится ничего. Они вдвоём на крыше высотки. Снова вдвоём? Где же тогда обещанная подножка от жизни? — Арс, ты ебнулся? Слезь оттуда, нам надо поговорить, — кричит Матвиенко, поплотнее запахиваясь в черное пальто, — ты себе жизнь испортишь, если прыгнешь. — Я уже… Я уже, блять, всё испортил, — шепчет Попов, одергивая край белой рубашки. Всё-таки он эстет. Собрался прыгать с крыши, но как красиво. Черные зауженные джинсы, идеально выглаженная белая рубашка, черные кожаные ботинки. Будто кому-то будет дело до его внешнего вида, когда найдут тело, с разбитым об асфальт черепом. Но Арсению по барабану. В таком деле как смерть, по мнению Попова, всё должно быть идеально. Он так тщательно выбирал, что надеть, что даже опоздал на автобус. На автобус, который привёз бы его в этот район на 20 минут раньше. Тогда Арсений уже не присутствовал бы в мире живых, а его идеальная рубашка, была бы пропитана багряной кровью. Тогда Матвиенко не пришлось подниматься на 18 этаж. Однако, они здесь. Судьба? Пожалуй, она ведь та ещё сука. — Расскажи, блять, в чём дело, Попов! — Нет. Ты сам обо всём узнаешь. Просто подожди. — Сеня, слезь! — взмаливается Матвиенко, делая пару спешных шагов к краю крыши. — Не надо так меня... — слёзы обжигали холодные щёки юноши. Арсений сглатывает подступивший к горлу ком и продолжает шёпотом, — никто больше не должен так меня называть. Матвиенко останавливается и зажмуривается. Мысли в его голове сменяют друг друга со скоростью света, но Серёжа никак не мог понять, что происходит. Что сделал Попов? Что ему кажется достойно смерти и… — Серый, позвони отцу. И знай — я причастен ко всему. Арсений улыбается и, кажется, ему даже легче дышать, после того как он поделился с другом хоть чем-то. Он раскидывает руки в стороны и расслабляет тело. Один чёртов шаг и всем страданиями конец. Левой ногой Попов отталкивается от парапета. Парня слегка ведёт вперёд, но вместо ощущения свободного полёта он чувствует чужие руки на собственной талии, тянущие его в противоположную сторону. А после — глухой удар тела о шифер. Серёжа его спас. Он блять спас его никчёмную жизнь. — Я не дам лучшему другу умереть на моих глазах, — Матвиенко хватает Попова за грудки и начинает трясти, так что голова второго болтается, как у глупых болванчиков в машине, — слышишь меня? Ты не можешь оставить меня одного, мы же навсегда вместе, слышишь, блять? — Мы не друзья, Серёга. Больше нет. — выдыхает Попов и стальной хваткой впивается в руки***
Матвиенко готов выкинуть Попова в окно едущего поезда, даже глазом не моргнув. — Я спрашиваю: какого хуя ты возвращаешься? — Это не твоё дело. — Не моё дело? — Серёжа в один шаг оказывается около Арсения и хватает его за грудки, — А знаешь, что было мои делом? Мой отец, который сторчался в тюрьме... Он, блять, сел из-за тебя и умер в гребаной тюрьме, Попов! Арсений лишь хлопает глазами. Он открывает и закрывает рот снова и снова, но не может найти слов, чтобы ответить бывшему другу. «Он считает отца святым, а тебя дьяволом», — произносит внутренний голос, — «Ты знал, что так получится. Ты сам виноват, что ничего никому не рассказал. Все твои проблемы из-за тебя самого». Тем временем пейзаж за окном меняется, и городские очертания остаются позади, уступив дорогу лесным массивам. Поезд размеренно стучит колёсами, дождь тихо барабанит по окнам, а из приоткрытого окошка пахнет сырой хвоей. Стрелки часов почти достигают 8 вечера, где-то за верхушками деревьев солнце опускается за горизонт. В соседнем купе кто-то достаёт гитару, и несколько голосов в разнобой начинают тянуть: «Просто нечего нам больше терять, Все нам вспомнится на страшном суде. Эта ночь легла как тот перевал За которым исполненье надежд. Просто прожитое прожито зря - не зря, Но не в этом понимаешь ли соль. Слышишь падают дожди октября, Видишь старый дом стоит средь лесов.» Всё вокруг становится таким умиротворённым, что Арсению захотелось выложить историю в Instagram с подписью #романтикаржд, но в их купе воздух трещит от напряжения. Конечно, Попов ожидал, что встретится с Матвиенко, но надеялся, что успеет подготовится к этой встрече, подобрать нужные слова, а не хлопать ртом, как рыба в поисках воздуха. В его голове всплывают картинки их многолетней дружбы и день их последней встречи. Судьба, ты, блять, довольна? Вот они. Арсений и Серёжа. Когда-то лучшие друзья.***
Звонок с седьмого урока для одиннадцатиклассников — услада для ушей. Ученики быстро собирают вещи и покидают кабинет литературы и русского языка с шумными возгласами. Вскоре гул от учеников в коридоре затихает и по классу разносится тихое: — Идите нахуй сплю… Павел Алексеевич отрывает глаза от журнала и наблюдает умилительную картину. Антон Шастун, лёжа на портфеле, пускает слюни на парту и мирно посапывает. Добровольский усмехается и тихонько подкрадывается к мальчику. Учитель щёлкает ему по носу, от чего Антон забавно жмурится и переворачивается на другой бок. Павел Алексеевич наклоняется к Шастуну: — Солнце моё, ты чего здесь разлёгся? Ноль реакции. — Шастун, два за полугодие! — кричит преподаватель, так что эхо разносится по коридору. Ученик резко садится, открывая глаза, и начинает бормотать: — В творчестве Блока, я считаю, выделяется поэма «Двенадцать», ведь…— юноша осекается, наконец полностью приходя в себя и понимая, что в кабинете никого нет кроме него, — Павел Алексеевич, а где все? — А все, Шастун, экзамены сдать успеют, пока ты спишь, — усмехается учитель, облокачиваясь на парту, — поинтересовался бы чем ты занимаешься ночами, но боюсь услышать что-то, к чему не готова моя психика… Что ты ищешь? — Павел Алексеевич, — вдруг оживляется Шастун, выпрямляет спину и, с видом самого важного человека на земле, достаёт из портфель папку, — это пушка! Добровольский с сомнением поглядывает на довольного мальчика, перенимая бумаги из его рук. Учитель быстро пробегает глазами по содержанию сего творения и глубоко вздыхает. — Нет, Шастун, мы не будем печатать это в школьной газете. Как ты вообще до этого додумался? «Статья о взаимосвязях хороших оценок Новикова с ролью его отца в ремонте школы?» Тоже мне, борец с коррупцией. Ты этим всю ночь занимался? Шастун закатывает глаза и закусывает нижнюю губу. Кончено, тема была немного рискованная, но сколько фактов он привёл, сколько достоверных источников упомянул, даже интервью с директором школы вставил. «Ниже представлено мнение заинтересованного лица: — Алевтина Михайловна, подтверждаете ли вы, что успеваемость Новикова прямо пропорциональна тому количеству денег, которое его отец внёс в фонд школы? — Ещё одно слово, Шастун, и ты будешь ходить на отработки после уроков три недели. Выметайся отсюда, а завтра чтобы с родителями явился, негодник. Таким образом, можно подтвердить факт взятки, ведь заинтересованное лицо показало неадекватное поведение.» — Тебя за такую статью попрут из школы, Маруся. Боже, дай этому парню мозги! — Добровольский скрещивает руки на груди и поднимает голову к потолку, закрыв глаза и шепча губами некое подобие молитвы. — Ну перестаньте, — тянет Шастун, цокая языком, — вы же прекрасно помните, что для журфака мне надо собрать портфолио… — Так пиши статьи про школьные мероприятия и еду в буфете. Хотя…— учитель оглядывает парня с ног до головы, — про буфет лучше не пиши. Боюсь после твоих статей его закроют, как место непригодное для питания детей. — Вот вы всё шутите, Павел Алексеевич! Глупыми статьями про праздники набито портфолио каждого поступающего, а я хочу выделяться, чтобы меня сразу заметили и поняли — без меня никак… — Скажи спасибо физиологии, Шастун, — усмехается Добровольский, — с твоим ростом тебя сразу заметят! Антон фыркает и отворачивается от учителя. Ну неужели его педагог не понимает, что ему нужна феерическая статья, такая, какой никто и никогда ещё не видел. Про школьные мероприятия любой дурак, умеющий слова в предложения составлять, может написать, а Шастун себя дураком не считал. Юноша всегда знал, что его ждёт великое будущее, а такие люди как Павел Алексеевич лишь ограничивают его возможности. — Не дуйся, Маруся, — учитель треплет Шастуна по взлохмоченным ото сна волосам, — вытирай свои слюни с парты и вали домой высыпаться. А такие статьи, чтобы больше не приносил, понял? Ученик снова закатывает глаза. Во-первых, кличка Маруся, преследующая его с прошлого нового года, когда он играл Машу в сказке «Маша и Медведь» (просто девочка играющая главную роль заболела, а Шастун единственный знал её текст), ему порядком поднадоела, особенно от того, как часто её использует учитель русского языка и литературы. Во-вторых, его всё еще обижала ситуация с его работами, ведь ни одну из них Павел Алексеевич так и не согласился напечатать. С какого хера он вообще редактор школьной газеты? Что интересно было плохого в «Тусовки современных школьников на примере вписки у Тюняева» или в «Служебный роман: платоническая любовь физрука к биологичке или интрижка на стороне от жены». Шастун, да тебя явно недооценивают! — Если тебе так хочется оригинальную статью, то попробуй взять интервью у кого-нибудь, кто не так сильно связан с нашей школой. Не тупи, Шастун! Антон поднимается из-за парты и чувствует, как затекли все мышцы его тела. Он устало стаскивает с парты свой рюкзак, ведёт лопатками и хрустит шеей, от чего учитель кривит лицо. — Ещё раз уснёшь на моём уроке — всыплю, — тянет Добровольский, провожая парня до двери, — к экзаменам бы лучше готовился, чем статьи писал, журналист херов! — Разве учителям можно материться при учениках? — А ученикам при учителях можно? Ты, Шастун, так пополнил мой словарный запас, пока спал, — Павел Алексеевич театрально вздыхает и прислоняет ладонь ко лбу, — у меня чуть уши от стыда не загорелись! Антон стыдливо пытается спрятать от учителя глаза. Вы посмотрите на этого гения литературного слова — у него есть совесть. Быстро сфотографируйте его сконфуженное от смущения лицо! Добровольский смеётся, похлопывая юношу по плечу: — Да не ссы, ты просто нахуй меня послал… — Да я не вас, я, наверное, во сне разговариваю, я… — запинается Шастун, заметив, что учитель сейчас разве что не треснет от сдерживаемого смеха, — пойду. — Шагай, Маруся. Как только дверь за Шастуном закрывается с характерным скрипом, а после громким хлопком, парень шумно выдыхает. У кого ему брать интервью?***
Март в Омске встречает парня теплом, солнышко припекает к его черной кожаной куртке, а в светло-русых волосах играют блики. Жизнь прекрасна! Нет. Ничего, блять, не бывает так радужно. По дороге до дома Шастун раза три чуть не улетел от ветра на зонтике, промочил ноги так, что в кроссовках можно было разводить золотых рыбок, и до костей промёрз в кожанке. Вот как март встречает Антона. Удостоверившись, что в такую погоду покурить на улице у него получится Шастун, повозившись с зонтиком не меньше пяти минут, забегает в свой подъезд. Курить тут означало нести потери: соседи могли увидеть и рассказать родителям, что их ненаглядный сынишка — заядлый курильщик, одежда долго воняло куревом после этого мероприятия, Анжелика не подойдёт к нему поздороваться, если он будет стоять с сигаретой. За последнее было обиднее всего, ведь Антон обожал животных, особенно эту черно-белую кошку из их подъезда, но та почему-то терпеть не могла запах сигаретного дыма, и обходила курильщиков стороной. Взвесив все «за» и «против», юноша вытягивает из пачки никотиновую палочку и чиркает зажигалкой, наслаждаясь тем, как лёгкие заполняются дымом. Не смотря на предупреждения о том, что курение убивает и кучу мерзких картинок с болезнями, Шастун жить не мог без табака. Он смотрел на друзей, бегающих за девушками, страдающими из-за расставаний и отказов и думал: «Лучше уж зависимость от никотина, чем от человека» Самому Антону никто не нравился. Несмотря на то, что парень дымил как паровоз, в нём жила маленькая девочка, которая верила, что любовь должна быть на всю жизнь, а глупые отношения на месяц — бред. Да и вообще все эти гулянки не для него, ему важно написать разрывную статью, с которой его с ногами и руками будет пытаться ухватить каждый университет России, а все его работы не проходили цензуру. — Как, блять, понимать: у того, кто не так сильно связан с нашей школой, — возмущается парень, сделав последнюю затяжку. Закинув в рот мятную жвачку, он двинулся по лестнице к своему этажу в раздумьях о человеке, который мог бы дать ему интервью.***
Вечером к парню в голову пришла гениальная идея — рассказать о жизни одного из выпускников школы. Только выбрать биографию поскандальней и вуаля — статья готова! Вдохновлённый этой мыслью Шастун засел на сайте школы, намереваясь проверить каждого из бывших учеников.***
В это время в купе поезда Москва – Омск один из потенциальных объектов расследований юного журналиста начищал другому морду, а тот и не сопротивлялся. Попов думал: «я всё это заслужил».