Теория струн

«Во времена, когда море сливалось с небом, а день с ночью, когда горы были такими высокими, что их вершины терялись в облаках, а воды такими глубокими, что и рыбе до дна не добраться, жил на земле дракон. Летал он по всему свету, поднимался к далёким звёздам и опускался к изумрудным лугам. Чешуя его блестела на солнце жемчугом, а глаза — серебром, когти его были как меч острые, а тень от крыльев затмевала целые деревни. Одни люди считали его прекрасным божеством, другие — ужасным чудовищем. Дракон ни тем, ни другим не был. Он летал, где хотел, наслаждался свободой и ветром, думая, что так всегда будет. Однажды, когда он крепко спал у изножья горы, люди из соседней деревни, что так дракона боялись, собрались все вместе и забросали дракона камнями. Острые грани пробили нежную кожу крыльев. Взревел дракон от боли, и от рёва его раскололась гора надвое, образовав пещеру, глухую и тёмную. Люди кто куда разбежались, а дракон, испуганный и озлобленный, забился в пещеру. Плакал он горько, не от боли — горевал по просторам и ветру. Никого не подпускал к себе дракон, ни жрецов с подношениями, ни старцев с извинениями. Щёлкал зубами в угрозе, обиженный, и вскоре люди ходить к нему перестали, уверовав, что чудовище он ужасное. Летели так дни, летели так годы. Крыло не заживало, и рана на сердце не заживала тоже. Дракон уже и летать не хотел — ничего не хотел, не шевелился даже, убитый тоской, как вдруг увидел во тьме огонёк крохотный. Приближался огонёк всё ближе, пока не замер прямо у дракона перед носом. За огоньком разглядел дракон юношу. Волосы его были как ночь чёрными, глаза как звёзды сияющими, лицо до боли печальное. Зарычал на него дракон. Низко зарычал, гортанно. Прогнать хотел гостя незванного. Юноша и бровью не повёл. Высыпал на землю сухие ветки, что принёс с собой в рваной сумке, и развёл костёр, возле которого и лёг. Опешил дракон от такой наглости. Поскрёб перед собой когтистой лапой, но юноша не пошевелился даже. Дыхание его было мерное, успокаивающе. Не понимал дракон, как можно уснуть рядом с тем, кого нарекли чудовищем. Покружился дракон, поворчал, умостился близ костра, соскучившись по теплу. Разнежился, пригретый, и сам не заметил, как заснул. Когда поднял дракон веки, юноши уже не было. Вскоре юноша вернулся. Посмотрел на него глазами-звёздами и высыпал горсть веток, больше прежней. Свежие были ветки, не горели совсем, сколько бы юноша ни пытался поджечь их. Дохну́л дракон на них воздухом горячим — высушил за пару мгновений. Зажглись ветки от касания факела, и пещера озарилась светом. Не костра — улыбкой юноши. С тех пор приходил юноша каждый день. Сидел рядом с драконом, разделяя его боль, и спал рядом с ним, делясь своим теплом. Волшебный голос был у юноши. Он пел ему песни — весёлые и грустные, как рассказы об упущенных драконом годах. Стучал пальцами в драных перчатках по струнам инструмента диковинного, который называл гитарой. Нравилась дракону гитара, и песни дракону нравились — он даже подпевать пробовал — но у него никогда не получалось. Юноша не злился на него. Он принимал дракона таким, какой он есть, он не боялся его и не восхвалял. Он был рядом, пел, и дракон чувствовал, как затягивается рана на сердце. Не только на сердце — даже крыло затянулось от его песен — сильнее прежнего стало. Сначала дракон не поверил даже; махнул — и дрогнула пещера от ветра поднявшегося. Юноша и тут не испугался. Перебрался к нему под брюхо и прокричал, весело, во весь голос: «Давай ещё раз!». Взмахнул дракон крыльями во всю свою мощь — рассыпалась гора на мелкие камни. На мгновение ослеп он от красок ярких и света белого. Много лет не видел дракон солнца золото и серебро облаков. Взмахнул он крыльями снова и поднялся ввысь, счастливый, к звёздам далёким, а затем обратил свой взор к земле, и увидел там звёзды другие. Те самые, что сияли ему в пещере. Спустился дракон к горе разрушенной, усадил себе на спину юношу, и полетел с ним вместе по местам любимым». — Люди, увидев это, поняли, что неправы были, и на месте разрушенной драконом горы воздвигли храм, в котором мы сейчас с вами сидим, — заканчивает Широ под потрясённые вздохи детей. — Как-то так. Вопросы? — Мистер жрец, а ваша тату — это тот самый дракон?! — Да, — Широ инстинктивно накрывает ладонью шею над воротом кимоно, — ещё? — Это на самом деле всё так и было? Взгляд сам по себе падает на стоящую в углу гитару. Старую, потёртую веками, украшенную яркой красной лентой на грифе. Сдержать улыбку не получается. — Кто знает, — отвечает он, прочистив горло. — Ещё? — Время; детки, скажите «спасибо» мистеру жрецу за легенду, нам уже пора. Экскурсовод торопит их, извиняясь перед Широ в перерывах, дети цокают языками, поднимаясь со своих мест. Одна девочка всё же окликает Широ напоследок: — Мистер жрец, а они до сих пор вместе летают? На его счастье, девочку с извинениями утаскивает за руку измотанный экскурсовод. Едва автобус скрывается из поля зрения, Кит осторожно касается плеча. — Прости, мой свет, — Широ накрывает его руку ладонью, — сегодня ещё одна экскурсия. Кит фыркает, но всё же дарит ему улыбку. — Понимаю. Так что мы будем делать потом, «мистер жрец»? Сердце бьётся совсем как тогда, трепещет развевающейся на грифе гитары лентой. Широ сжимает Кита в объятьях, целуя горячие щёки, и думает о том, что до сих пор счастлив. — Полетаем.