Примирение

Момо была очень ранима, принимала всё на свой счёт и часто коверкала значение фраз в пользу своей заниженной самооценки. Поэтому и влюбилась в самого тихого и нелюдимого.

***

       В мире причуд, где из странного остаётся только существование полиции как таковой, никого ничего уже давно не удивляло. Может, иногда шокировало, вгоняло в ступор, но люди настолько привыкли к странностям вокруг себя, что битва героев с очередными злодеями на шоссе в час пик была чем-то обыденным.        Вокруг — сплошные руины, торчащая из кусков отвалившегося навеса моста арматура, мешающая Ииде спокойно передвигаться, и дым, да такой густой, что, казалось, поддерживается он специально кем-то или чем-то. Привычно незапланированная операция. Ничего нового.        В одной сплошной толпе изредка мелькали макушки Цементоса и Шото, — вот тебе и экскурсия в строительную компанию. По идее, этот час лекций должен был помочь будущим профессиональным защитникам разобраться с материалами и типичными шаблонными планировками, дабы в будущем избежать серьёзных инцидентов: факультатив этот ввели недавно в силу того, что многие герои во время битв своими причудами разрушали помещения только сильнее; смертность гражданских возросла в десятки раз.       Абсолютно каждый ученик их класса нашёл себе дельное занятие. Креати же старательно создавала бинты и ватные диски для обработки ран пострадавших, которых в этот раз было не меньше, — Бакуго всё ещё плохо контролировал масштабы обвалов — и работа эта ей была вполне по нраву. Взаимодействие с людьми, живыми и полными надежд, помогало заряжаться необходимой энергией буквально из воздуха. Ей так было лучше. По крайней мере, её причуда была вполне кстати, потому что материалы, а в особенности бинты, заканчивались по магическому щелчку — моментально.        У них это далеко не первая совместная операция. К концу второго года обучения подобных ситуаций было хоть отбавляй, и не все они заканчивались хорошо. Поэтому, столкнувшись с вполне реальной смертью лицом к лицу, подростки стали куда рассудительней: все их радужные детские мечты приобрели кровавый блеск, оставляющий невыводимые пятна страха и сожалений. Они слабы, они должны стать сильнее.        В тот раз среди гражданских потерь не было. У самих героев дела обстояли хуже: упрямцы в лице Мидории, Бакуго и Тодороки, которые отказались дожидаться подмоги, серьёзно пострадали. Изуку отбили почки, и если в пылу битвы, под эйфорией, этого не ощущалось, то в будущем дало о себе знать режущей болью и гнойной кровью. Кацуки, несмотря на вывих плеча, был живее остальных своих одноклассников.        Больше всего досталось Тодороки. Он, защищая глыбой льда Момо в момент, когда на неё и маленького гражданского мальчика хотели напасть, открыл спину, за что и поплатился. Злодей, причуда которого была связана с ядами, не упустил возможности проткнуть Шото большой иглой, в связи с чем вызвал у того инсульт. Его еле успели откачать. Повезло, что Яойорозу увлекается медициной и знает формулы базовых необходимых медикаментов. Собственно, это его и спасло.        Приходил в себя Тодороки довольно долго — два месяца, и это с помощью Исцеляющей Девочки. Какое-то время вся его правая часть тела была парализована, поэтому парня приходилось кормить буквально с ложечки. Момо, ощущающая себя виноватой, — глупо было действовать так открыто! — ухаживала за ним по вечерам, когда Нацу и остальные уходили домой отдыхать. Иногда они и вовсе не приходили, потому что у всех были дела и работа, и единственным, помимо самой Яойорозу, кто не пропускал ни дня, был Старатель. Он мог часами дежурить возле койки, делал всё, о чём просил Шото. Несмотря на то, что прошёл уже как год их мирной жизни, Тодороки-младший всё ещё воротил нос от своего отца, — год — это ничто в сравнении с целым утраченным детством. Но отношения явно улучшились, стали крепче, и теперь, при взгляде на героя №1, нельзя было и заикнуться о том, что он недостоин.        Яойорозу поняла, что крупно вляпалась в момент, когда Шото наконец смог пошевелить рукой. Она давно ждала, надеялась, но вот когда это наконец произошло, поняла, что теперь особо сильного ухода и вездесущей опеки парню не требуется. У неё не было причин приходить к нему каждый день, кормить его, гладить по левой руке, пока тот спит, потому что он приходил в себя. Момо хотелось плакать, рыдать подобно маленькому ребенку, но поделать было нечего.        — Спасибо большое тебе, — Тодороки улыбается уголками губ, и девушке кажется, что она впервые видит его улыбку.        Такой родной и теплый, он кажется ей сгустком тропического душного воздуха, которым невозможно надышаться. Словно сладкая вата, вокруг него липкая аура блаженства, что передавалась и Момо.        — Что ты, это тебе спасибо. Защитил меня, чуть не умер из-за меня, — она пыталась произносить это с интонацией веселья и легкой шутки, но Тодороки совсем не понимает юмора.        — А ты меня спасла, — привычно отстраненный голос был на удивление резок.        Момо поняла, что больше так не может.        Не сказать, что Яойорозу перестала посещать больного друга, но теперь количество её посещений едва ли переваливало за пять за последнюю неделю. Зарядкой и разминкой не функционирующей ранее стороны занимался Изуку.        — Он сказал, что хочет видеть тебя почаще, — вроде бы и невзначай, но уверенно произнёс Мидория, пересекаясь с Момо в коридоре общежития.        Наверное, он даже не подозревал, насколько сильно озадачил её этим заявлением. Но Яойорозу была счастлива, она была просто на седьмом небе. Ни для кого не секрет, что ей нравился Шото ещё с первого года обучения.        Уже на следующий день Момо проведала Тодороки. Глаза её всё время светились, а щёки пылали непонятным смущением. Казалось, что вот-вот произойдёт что-то незабываемое, неповторимое. И она была абсолютно права.        — Спасибо, — Шото пододвинулся ближе к ней и поцеловал в щеку.        Это стало неожиданностью абсолютно по всем параметрам, ведь минуту назад они разговаривали о причудах и одноклассниках. Ничего такого, что касалось бы поцелуев. На самом деле, Тодороки наверняка засмущался, но это никак не отразилось на его внешнем виде: обычно спокойный и тихий, такой же, как и всегда. На деле же, его к такому шагу подтолкнул неожиданный человек — Мидория Изуку, с которым они однажды случайно задели тему девушек. Он страдал по Очако, Шото страдал по Момо — и всё это было слишком очевидно даже для такого неочевидного Тодороки. Но они на геройском факультете — какие отношения, какие девушки?        — Ты мне нравишься, — и так должно быть.        Людям для жизни и адекватного существования нужны другие люди — закон природы. Как бы ты не отрицал свою независимость, свободу, это не освобождает тебя от общества, точнее, от тяги к этому самому обществу.       «Так легко, так просто», — думает Момо. Да, это было неожиданностью, потому как по лицу Шото невозможно прочитать какие-либо эмоции, и от этого Яойорозу взлетала на седьмые небеса. В какой-то момент она подумала, что ей показалось. Слуховые галлюцинации — не более.        — Ты мне тоже нравишься.        Теперь ей на все сто процентов хорошо.        Тодороки, как оказалось, не был готов к подобному, потому что отношения с самой Креати были настоящим адом. Его устраивали их посиделки, их взгляды, поцелуи и редкие ласки, но его не устраивало то, как Момо относится к себе же. Она любыми возможными способами гробила собственную красоту, одевалась более закрыто даже несмотря на то, что это ослабляет её причуду, закалывала волосы в тугой пучок, и то только из-за того, что «мои кончики слишком сильно секутся». Тодороки не понимал. Если раньше ему казалось, что подобное поведение вызвано застенчивостью и скромностью, то сейчас всё приобретало новые оттенки понимания ситуации: человек, который ему нравится, слишком самокритичен, страдает заниженной самооценкой и «комплексом отличницы». Тотальнейший шик, набор, что надо!        Его бесило буквально всё. За время своей реабилитации он многое пропустил, от многих отстал в развитии причуды. Каждый знал, что нет предела совершенствованию, поэтому, придя в академию и столкнувшись там с Ашидо, которая научилась контролировать концентрацию своей кислоты, с Киришимой, покрытие которого стало прочнее алмаза, с Серо, ленты которого могли за раз достигать почти ста метров, его собственная самооценка тоже немного пошатнулась. Точнее, она пошатнулась ещё в глубоком детстве, особо серьёзно из-за шрама, но теперь это касалось его непосредственно как героя.        — Сходим в кино на этих выходных?        Момо уклончиво ответила, что подумает, но он знал, что это значит отказ. Он не понимал намеков, не понимал шуток, не понимал самоненависти, не понимал девушек. Злость кипела в нём особо сильно, поэтому в этот раз он не сдержался и резко, что было само по себе удивительно, спросил:        — Почему?        Яойорозу прошибло от такого тона. Ей редко приходилось наблюдать за Шото в ярости, но сейчас у него тон был точно такой же. Несмотря на то, что встречались они чуть больше месяца, она за это время уже успела научиться различать его эмоции — самое большое достижение за все годы жизни.        — Не хочу тебя смущать.        Она не понимала, что подобным делает больно Тодороки, но ничего поделать не могла.        — Что же, твой выбор.        С тех пор Шото сократил их встречи и общение к минимуму. Потому что хотел, чтобы она поняла всё сама. Она умная. Она справится.        К сожалению, он не учёл, что подобное поведение — не выход. Оставить Момо в невидении — всё равно, что оставить её в замкнутой комнате со своими тараканами. Это только усугубило ситуацию.       «Это потому что ты некрасивая», — глупо, глупо-глупо-глупо, но ей об этом никто не сказал. Тодороки не умеет правильно вести себя с девушками, а Яойорозу ничего не замечает. Достойно, но слишком по-человечески, слишком сопливо и наивно.        — Мы расстались?        — Глупо, — и Шото в ещё большем бешенстве. — Как ты могла сказать такую глупость? — От его привычно спокойного лица в прямом смысле веет холодом, а на правой щеке россыпью крошек появляются мелкие льдинки; он часто тушит себя льдом — так безопасней.        — Тогда почему? — это похоже на крик отчаянья, Момо так не привыкла.        — Потому что ты красивая.        Назревал явный спор, но ни у кого из них не было на это сил. Ровно до этого момента они ссорились целых ноль раз, потому что никто ничего не понимал, никто ничего никому не был должен. А сейчас, когда отношения попали в явно опасную зону, вопросы приходилось очень тщательно подбирать, а дальнейший ответ сразу же анализировать. Им было страшно отпустить, потерять то, что с таким долгожданным облегчением свалилось на них, потому что, в большей мере, это и заставляло двигаться дальше. Не зря говорят, что любовь окрыляет, дает надежду и свободу. Настоящая любовь прекрасна.        Но трудности были, есть и будут всегда — не стоит заострять на них внимание, не стоит делать из подобного рутину.        Они выяснили отношения, они расставили все точки над «i», но комплексы никуда не делись. Ни у одной, ни у другого. Просто отсрочка до следующего раза.        — Пообещай, что больше не будешь так себя вести.        — Обещаю.        И она не знает, стоило ли ей скрещивать пальцы. Но все надеятся на лучшее, все заслуживают лучшего.        Особенно они с Тодороки.        Шото долго анализировал то, что случилось, и понял, что и сам делал что-то не так. Девушки, которых любят, не выглядят так, будто у них минимум гематома на пол лица — это неправильно.        — Ты мне нравишься, — эту фразу он произносил в последнее время куда чаще, и вкладывал он в неё очень многое.        Не факт, что Яойорозу это понимала и принимала, но со временем она постепенно перестала вздрагивать от любого их контакта. Можно было бы сказать, что жизнь налаживается, но когда это судьба упускала возможность побить Тодороки армейскими берцами? Всего лишь очередные проблемы, трудности. Некоторые и не с таким боролись.        Шото начинает составлять детальный план. Если честно — ему за это до сих пор неловко перед некоторыми одноклассниками, — то он не был специалистом в плане сексуальных развлечений, точнее, он даже никогда не смотрел привычное всем и каждому порно, зная лишь общую картину соитий с уроков биологии. Однажды они с Момо почти дошли до чего-то такого — и он всё ещё в шоке, потому что, оказывается, возбуждение способно выбить из человеческой головы почти всё. Об этом ему распинался Минета, за что Тодороки искренне благодарен. Незачем стыдится чего-то естественного — и в голове это звучит голосом всё того же одноклассника.        Во время вечерней тренировки, когда Айзава буквально пинком выгонял всех на полигон, Шото остался у себя, сославшись на головные боли. На самом деле, смотря на вечно почти спящего Тодороки, ни у кого не возникало вопросов. А ещё он не умел врать, поэтому даже для него было удивительным то, что его ни в чем не заподозрили в первые же секунды. Он никогда прежде ничего подобного не делал, поэтому ощущал, как по органам растекается жидкой лавой адреналин — прямо как во время боя со злодеями. Ничего сложного в подготовке комнаты не оказалось: убрать книги подальше, сложить тетради, протереть пыль и помыть пол. Он сам по себе был очень чистоплотный, и это было одной из причин их с Момо взаимной симпатии. Больше пространства — меньше вещей, обычный залог любого успешного человека.       Шото: Хочу увидеться. Сможешь зайти после тренировки?       Креати (да, Тодороки слишком нравится её геройское имя, поэтому даже в контактах она записана так): Конечно!        Будь это обычный день, он не посмел бы её, уставшую и потную, беспокоить, но на сегодня у него были планы. Очень большие наполеоновские планы. Если посмотреть на их переписку, то да, она так выглядела всегда. Он был немногословен в любом своем общении, а Яойорозу считала это милым.        С тех самых пор их первой, если так это можно назвать, ссоры прошел почти месяц, и Тодороки весь этот месяц искал пути, которыми можно подобраться к самому сердцу Момо. Никогда ранее он не испытывал такой уверенности, такой силы и мощи, потому что сам был далеко не лучше. За всё время, проведенное в больнице, он будто начал по-новому чувствовать, по-новому жить и ощущать. Когда находишься при смерти, то даже на подсознательном уровне отмечаешь свои ценности. Во многом ему помогли его друзья, окружающие и даже врачи. Его ледяное сердце наконец поддалось на внешнее тепло, исходящее от души любого человека. Особо ярым пламенем веяло, как ни странно, от Бакуго. Несомненно, это было связанно с самым ярым желанием совершенства и, непосредственно, с желанием жить.        «Как я буду спасать тупых людей, если сдохну?!», — ответ был очевидным и вызвал у Тодороки приступ смеха. Ему казалось, что никогда ранее он не был настолько счастлив. Только рядом с Яойорозу. И Мидорией: как можно НЕ радоваться рядом с ним?       Он почти теряет сознание, когда в его комнату неуверенно стучат. Встать с постели и дойти до двери кажется самым настоящим ГЕРОЙСКИМ подвигом, поэтому он, подобно перегруженному серверу, тупит и медлит. Вся уверенность, все силы вытекают сквозь кончики пальцев электрическими разрядами, и на мгновение Шото чудится, что у него причуда Каминари. Это напоминает скопление непонятного негативно-позитивного, того, что искрами вылетает вон, утопает в пространстве.        В итоге, ручка еле поддается его неуверенному движению, а дверь непривычно громко скрипит — и когда только успела заржаветь? Крипота и неуверенность, но что поделать? Назад всегда можно свернуть.        — Привет.        Она смотрит на него несколько долгих секунд, после чего молча заходит внутрь.        — Привет!        Сегодня Момо явно радостнее обычного, и это заставляет Тодороки улыбнуться ей в ответ. «Наверное, чувствовать себя уверенно в такой ситуации не сможет даже Бакуго», — успокаивает.        — Ты хотел меня видеть. Что-то срочное? — порой речь Яойорозу казалась слишком официальной, но нежные ноты в голосе незамеченными оставаться не могли.        — А я не могу просто с тобой увидеться? — Шото лишь легонько дернул плечами.        Они простояли минуты две друг напротив друга, пока Тодороки, наконец собрав волю в кулак, не подошел немного ближе. Аккуратно приобняв девушку за плечи, он поцеловал черную макушку, вдыхая носом едва ощутимый запах ромашкового шампуня. Почему-то именно сейчас пришло осознание того, что он собирался делать дальше. Всегда бледное лицо обзавелось бордовыми пятнами на скулах, а Момо еле ощутимо сжалась в его руках.        — Ты мне нравишься, — Тодороки прервался на очередной невесомый поцелуй, после чего сказал: — Я соскучился.        — Мы виделись перед тренировкой часа полтора назад, — тихо пробурчали в район плеча, но наконец обняли в ответ.        Атмосфера была очень спокойной и уютной, но Шото всё равно прервал объятия: стоять несколько минут в застывшей позе было очень романтично, но абсолютно неудобно чисто с физической точки зрения. Взяв Яойорозу за руку, он осторожно подвел её к своей постели, усадил рядом, после всего поцеловав в щеку.        — Я хочу, чтобы сегодня мы зашли дальше.        Момо прекрасно всё поняла и без слов. Сердце в грудной клетке затрепетало, а бедра против воли напряглись.        — Если ты хочешь…        Дыхание Шото на момент замедлилось.        — А ты? — парень осторожно посмотрел прямо в большие и испуганные глаза. — Ты хочешь?        — Мне страшно, — честно ответила Креати.        — Мне тоже.        Они быстро сократили растояние между лицами, их губы столкнулись в привычно мягком поцелуе. Постепенно Момо перетекла своим разморенным после тренеровок и душа телом на бедра Тодороки, упираясь коленками в постель. Руки Шото незамедлительно принялись сжимать упругие ягодицы сквозь ткань домашних шорт. На самом деле, парень сам остолбенел на несколько секунд от таких уверенности и настойчивости, а Яойорозу на нем напряженно замерла. Ей так понравилось. Шото впервые трогал там. Их ласки доходили до поцелуев по телу, до объятий и слабых поглаживаний, но ощущать на одной ягодице холодную ладонь, а на другой горячую было чем-то нереальным.        — Не останавливайся, — она прошептала это куда-то в шею. — Я хочу поставить… метку.        — Что? — Тодороки захлопал ресницами, пытаясь вникнуть в суть её слов, а руками всё же вновь заработал, сжимая и разжимая пальцы.        — Засос, Шото. Я хочу поставить засос.        Послушно закинув голову назад, он слегка кивнул. В одном из советов, данных ему ранее, упоминалось, что нужно исполнять прихоти партнера — конечно, если они не выходили за какие-то определенные рамки. А ещё с ума сводила одна только мысль, что Момо сама проявляет инициативу.        Яойорозу, поцелуем пометив место, осторожно засосала бледную кожу глотающими движениями, прижимая язык к нёбу. Отстранившись, она увидела на шее, рядом с самой ключицей, небольшой расцветающий синяк коричнево-бордового цвета. Он сойдет за пару-тройку дней, но от проделанной работы Креати так воодушевилась, что сама утянула Шото в вязкий и более настойчивый поцелуй, на этот раз с языком.        Тодороки упал спиной на кровать, нависшая над ним девушка возбуждала до чертиков, почему-то хотелось, чтобы над ним доминировали, чтобы его заставляли, мучали. Но не сегодня. Он понимал, что Момо ещё не готова к чему-то такому: сейчас ей нужны тепло и забота, нежность, ласки. Да такие, чтоб после она и не вспомнила о глупых комплексах. Поэтому он мягко сменил их положение, осторожно укладывая Яойорозу на спину и сразу же принимаясь выцеловывать её тонкую шею. Его это безумно возбуждало.        В очередной раз пройдясь руками по бокам, Тодороки начал медленно приподнимать майку, переключая внимание на пупок и низ живота.        — Приподнимись немного.        Как только Момо выполнила просьбу, Тодороки поспешил стянуть через верх надоевшую майку, ладонями переходя на пышную грудь. Застежка белого лифчика оказалась спереди, на что Шото удивленно замер. Он не был специалистом в женском нижнем белье, но был уверен, что если потянуть соединенные крючки друг на друга, то белые чашечки разойдутся в стороны.        — Можно?        Целуя впадинку между ребер, Тодороки посмотрел на лицо Момо из-под лоба. Не успела девушка едва кивнуть, как лифчик был уже расстегнут. Снова приподнявшись, Яойорозу выпуталась из давящих лямок и откинула уже ненужную часть белья на пол. Её щеки пылали жаром, а от тела будто валил пар.        — Ну как? — вопрос был неуместный, но почему-то позволил немного расслабиться.        — Большие, — Тодороки на автомате легонько сжал левую грудь, а потом наклонился и поцеловал рядом с соском. — Мне очень нравятся.        Шото иногда представлял себе подобный момент, когда он поглаживает и целует грудь, и это случалось в последнее время довольно часто. Поэтому оторваться было сложно. Он покусывал нежную кожу, вылизывал небольшие растяжки, что мелкой паутиной вились от сосков вниз, а рукой, точнее самыми кончиками пальцев пробирался под резинку шорт. Левая сторона тела немного нагрелась, опаляя Момо своим приятным теплом. Ощущения обострились, а в трусах у обоих стало немного влажно.        — Можешь снять её? — Яойорозу погладила рукой пресс на животе Тодороки затаив дыхание. Он покорно кивнул, через голову стягивая черную футболку и откладывая её на стоящую рядом низкую тумбочку.        — Какой же ты всё-таки красивый.        — А ты ещё красивее.        Момо приподнялась на локтях, целуя недавно оставленный засос. Мысль о том, что сейчас её будут трогать в том самом месте будоражила кровь: может это и считается постыдным для девушки её возраста, но она ещё ни разу в жизни даже не мастурбировала. Она смотрела порно пару раз в жизни, достаточно интенсивно терла мочалкой пах, но никогда не делала что-то подобное. Поэтому пальцы Шото, что уже добрались до трусов и круговыми движениями через ткань стимулировали половые губы, заставили прикусить щеку изнутри и упасть обратно на постель.        — Всё хорошо? — Тодороки немного испугался — вдруг делает что-то не то?        — Д-да, продолжай.        Со временем Яойорозу взялась самостоятельно сжимать бедра и толкаться немного вперед, насаживаясь на самые кончики пальцев.        — Да снимай уже их.        Голос звучал немного нервно, девушка даже не поверила, что сказала подобное с такой интонацией. Шото удивился не меньше, но просьбу выполнил, стянув оставшееся белье сначала до колен, а потом и полностью. Бедра Момо сами по себе слегка разъехались, позволяя Тодороки прижаться ближе. Не выдержав напряжения, парень снял с себя штаны с боксерами; теперь они оба были совершенно голыми.        Шото наклонился и поцеловал Момо в губы, слегка проникая в теплое нутро фалангой пальца. Было не так уж и тесно из-за сильного возбуждения, но Яойорозу всё равно почувствовала неприятную ноющую боль.        Одной рукой Тодороки подготавливал девушку, а другой поглаживал собственное возбуждение. Они наконец перебрались ближе к центру кровати, так что лодыжки Шото не свисали с края.        Момо стала куда более отзывчивой, разводила ноги шире и притягивала Шото ближе. Наконец она разрешила ввести в себя и второй палец. Хоть боль была и не такой, как до этого, но почему-то именно сейчас страх начал возвращаться. Боковым зрением осматривая член Тодороки, она понимала, что пальцы — это только начало. Не сказать, что габариты у её парня нереальные или хотя бы большие, но и этого было достаточно для того, чтобы причинить боль.        — Очень больно?        — Терпимо. Я же будущий герой, для меня это пустяк.        Шото чуть не закатил глаза от таких жертвенных слов, отодвинулся, достал из тумбочки увлажняющий крем и один презерватив. Смазку он не смог добыть, но Минета сказал, что и что-то вроде масла сойдет. Презерватив любезно одолжил Каминари. Ему могло бы быть стыдно перед ними, но если подумать, то они его понимали. Гормоны, подростковый возраст, типа того. Так сказать, все они были в одной лодке.        Открыв упаковку и растянув блестящее колечко резины вдоль стоящего члена, Тодороки размазал по пенису достаточное количество крема. Глядя на всё это Момо сжалась в несколько раз, задышав чаще. Наконец они подошли к этому моменту.        — Я боюсь, — сказал Шото снова усаживаясь на своё место. Пальцами он вошел в Яойорозу, зармазывая крем по и без того влажным стенкам.        — Всё будет хорошо. В конце концов, я ведь не умру от этого, правильно? — смешок был нервным, а фраза даже немного отчаянной.        — Ты мне нравишься.        Тодороки начал медленно входить. Продвигаться вперед было сложно, потому что девушка достаточно сильно сжималась под напором новых ощущений. Войдя до середины, Шото начал покачивать бедрами, мелко дрожа от совсем слабых толчков. Момо вцепилась в плечи Тодороки, что смотрел прямо в её глаза. Их губы были слегка приоткрыты, а брови сведены: у одного от невероятных новых ощущений, у другой от боли и дискомфорта. В какой-то момент Момо почувствовала, как мелкой струйкой что-то стекает к ягодице.        — У тебя кровь! — Шото испуганно завозился, собираясь выходить, но Яойорозу притянула его ногами за поясницу ближе.        — Успокойся, в первый раз практически у всех идет кровь. Это нормально.        Слабая улыбка немного успокаивала, поэтому он возобновил движение. Спустя пару минут Момо задрожала, тихо постанывая. Своими мелкими толчками парень раздразнил шейку, из-за чего начался легкий зуд. Движение внутри начинало приносить удовольствие, поэтому Яойорозу тоже начала двигаться, иногда насаживаясь еще глубже. Толчки стали немного быстрее, какие-то непонятные эмоции зарождались внутри, мышцы сами по себе сжимались сильнее. На миг всё застыло — и Момо почувствовала, как что-то сильно пульсирует. Тодороки кончил, медленно выходя из женского тела и облизывая пересохшие губы. Ощущение чего-то прекрасного начало уходить из тела.        — Можешь ещё немного пальцами? — Момо хрипло простонала, переворачиваясь на живот.        Шото без лишних мыслей ввел сразу три пальца и задвигал ими.        — М-м, можешь немного согнуть?        Он завороженно смотрел, как девушка прикрывает глаза, как закусывает губу и сводит брови. Яойорозу приподнялась на локтях, трогая себя за грудь, и тихо всхлипнула, сводя бедра вместе. Тодороки почувствовал, как сокращаются мышцы, а пальцы покрываются чем-то теплым и вязким.        — Как же хорошо, — они произнесли это чуть ли не в унисон, ложась рядом друг с другом на спины.        Шото достал пальцы, удивленно смотря на белую обволакивающую ладонь жидкость. Вытереть было не обо что, поэтому пришлось пожертвовать простыней, которая в любом случае отправиться в стирку. Повернувшись на бок, он наткнулся на внимательный взгляд карих глаз.        — Ты мне так нравишься, Шото.        Пододвинувшись ближе, Тодороки поцеловал Момо в губы, широко улыбаясь. А потом в щеки, нос. Казалось, что таким счастливым он никогда себя ещё не чувствовал.        — Ты мне нравишься ещё больше.        Со временем подобное развлечение всё чаще устраивалось в свободное от уроков и тренировок время. Как и ожидалось, комплексы начали отходить на второй план, в их отношениях появилось больше свободы и радости. Они позволяли себе рядом друг с другом всё, что хотели. Даже влажные мечты о доминировании Момо воплощались в реальность.        Шото сходил с ума от Креати и её причуды: наручники, смазки, презервативы, кольца, плети, кляпы. Иногда он позволял даже то, что другие мужчины никогда бы не позволили, но это всё оставалось только между ними. Их личное.        Скромная красавица и отличница будто получила вторую жизнь рядом с Тодороки. Она и до этого была привлекательной, даже очень, но теперь на нее оборачивались буквально все, даже некоторые девушки. Момо стала уверенной, стала лидером. В некоторых моментах ей мог позавидовать даже Иида, что уж там. Шото это льстило. Он задыхался от мысли, что именно благодаря его стараниям Яойорозу стала такой. Они заслужили быть счастливыми.        В восторге от девушки в самую первую очередь был Старатель. Отличная внешность, невероятная причуда и богатая родословная. А главное, что рядом с ней Шото начал улыбаться. Было грустно, что отец не смог дать ему то, что следовало, но он надеялся на Момо.        Ещё за Тодороки был счастлив Мидория. Пусть Шото и Яойорозу не афишировали свои отношения, но их поведение говорило само за себя: взгляды, прикосновения, совместные обеды и поцелуи за спортзалом, которые, как они думали, никто не видел.        — Я так рад за тебя, — изумрудные глаза Мидории сияли от восторга, когда Шото рассказывал о своих отношениях.        — Я тоже очень рад. Спасибо тебе, Изуку.        — И тебе спасибо. Знаешь, я думаю признаться ей. Мне кажется, что я тоже ей нравлюсь. Ну, знаешь, я надеюсь, что это так, — щеки Мидории загорелись красным, а губы немножко поджались.        — Я тоже так думаю. Урарака смотрит на тебя так же, как я смотрю на Момо. Мне так Момо сказала.        Тодороки счастлив. Тодороки на седьмом небе. И пусть он будущий герой, пусть у него и опасная профессия, отказаться от Момо он уже не сможет. Потому что они оба заслуживают этого. Такого же, как и у всех нормальных людей.        Счастья.        — Я тебя люблю, — скажет он ей однажды. И получит точно такое же признание в ответ.