***
Просыпаться было не так уж больно для Чуи, как планировалось. Конечно огромная бутылка воды возле кровати пригодилась, но голова не раскалывалась и его не тошнило. Чуя думал о том, что Дазай, должно быть, притащил хороший по качеству ром. «Надо же, — вздыхает Чуя, потягиваясь и сильнее сбивая желтую простынь, — он может себе позволить. А телефон он себе не может. Ну, поход ко мне определенно того стоил». Чуя улыбается, закидывая тетрадки в рюкзак. — А чего приперся, тебя же вроде исключают? Мне мама сказала. — В универе его встретили удивленные возгласы и откровенные посылы нахуй, а сын декана был на вид довольнее всех. — Твоя мама может пойти… — Чуя оборвал себя, презрительно щурясь на одногруппника, но все же решив промолчать. На парах преподаватели его игнорировали. Собственно, они и так его не часто спрашивали, но не заметить, что Чуя вместо игр в телефоне сегодня с тетрадью и записывает конспекты было трудно. А они не замечали. Чуя не был обижен или типа того. Он сильно нервничал. Часто уходил в свои переживания прям на лекциях. Переживал из-за матери. Она с трудом согласилась отправить его учиться в другой город. Токио всяко лучше Йокогамы, и ему конечно предлагалась своя квартира, но это всё же под наблюдением матери. Она переживала, что любимого сына занесет таки в опасные места, так что вполне возможно, что она предпочтет молча увести его из этого города под руку, оправдываясь тем, что «не буду я переплачивать этому универу». Но они бы оба понимали, что причина в другом. К лекции по литературе он правда не подготовился. Он провалился в сон сразу же, как захлопнул дверь за Осаму, и все первые пары он потратил на то, чтобы вспомнить, о чем же они говорили. Почти всё в точности удалось восстановить в памяти, и Накахара более чем рад, что ему не надо краснеть перед преподом. Сам Дазай тоже только сдержанно кивнул Чуе. «В конце-то концов, — думал Накахара, — шпала же не знает, что я писал на других парах… Так что если я здесь не буду писать, это воспримут за норму. Все равно всем все равно.» И если вы думаете, что юноша потратил полтора часа на увлекательные игры в своем раздолбанном айфоне или загоны из-за возможного предстоящего переезда в родной город, то вы не правы. Он сидел на последнем ряду, нагло пользуясь своим хорошим зрением и слушал лектора. Его тембр голоса, то, какие паузы он делает, как выдерживает спокойную интонацию даже на полный бред со стороны одногруппниц. Спроси его, что он понял из лекции, он загадочно ответит: «Да». «Интересно, а у него бинты только на руках, или на ногах тоже? Может на груди? Как он мотает их от рук к груди? А на животе? А почему у него бинты? Ожоги? Чувствительная кожа? Черная чума? Новая мода? Но он старый, зачем ему мода? Он старый? Сколько ему? Не меньше двадцати пяти, не старше сорока, так? А если ему, допустим, тридцать два, то когда мне будет двадцать пять, ему будут тридцать семь. А когда ему будет сорок, мне будет двадцать семь? Так ведь? У него болит голова? Ему плохо? А вдруг он умирает? Да нет, с чего бы. И все же??? Он такой худой… У него можно пересчитать ребра? А через бинты можно будет? А через рубашку? Можно ли незаметно провести рукой другому человеку по ребрам?» — на эти и другие вопросы Чуя мог получить ответ разве что в другом мире. Теперь, когда пара закончилась, и все начали собираться, Чуя грустно вздохнул. Это была последняя лекция. Он не подумал бы, что его хоть раз такое заставит поникнуть, но впереди ничего хорошего. Чуя выходил из аудитории, размышляя, что надо бы зайти домой и прибраться там после вчерашнего, а потом мать прилетит… — Накахара Чуя, — строгий голос остановил и заставил поднять голову, высматривая по сторонам знакомое лицо. — Мам… — выдохнул юноша и бросился на шею Кое, что стояла буквально в паре метров от аудитории.***
Если бы даже на территории университета Йокогамы кто-то способен был узнать одну из самых влиятельных женщин в Токио среди подпольного бизнеса, у него бы не вышло. Потому что здесь и сейчас Коё Озаки — это госпожа Накахара в легком, почти летнем розовом платье, в красном приталенном пальто и распущенными волосами, от которых пахнет ягодами. Если бы по ней можно было распознать ее истинный возраст, то одногруппники Чуи смотрели бы скорее с любопытством, чем с восхищением. Но они этого не знали, так что могли позволить себе пускать слюни. Кое обняла сына и запустила руку в его волосы, тут же выбивая хвостик и заставляя рыжие пряди спадать на лицо и плечи. Чуя, обвивая руками Коё, с нежность и любовью посмотрел на нее, прошептав: «Я соскучился» и снова уткнулся в чужую грудь. — Я тоже. Но у нас есть дела, помнишь? Где тут ваша деканша? Парень медленно разжал объятия, грустно вздыхая. Конечно, мать ничего ему не станет высказывать на людях, полностью переходя на сторону сына. Но по ее интонации было понятно, что позже еще юношу ждет очень длинный разговор. Чуя отвел ее в кабинет декана, откуда парня тут же выставили и сказали ждать в рекреации. Разговор вышел недлинным. Минут через семь Кое, совсем по-детски помахав ручкой деканше, с самой лучезарной улыбкой из всех возможных, вышла из кабинета. За таким выражением лица могла скрываться и боль, и усталость, и презрение, а может даже все вместе, но об этом не обязательно знать кому-либо, кроме Чуи и Коё. — Мы уезжаем? — грустно спросил Накахара, который к тому моменту совсем разубедился, что мама позволит остаться ему в этом городе. — С чего? Я же сказала, что еще всех преподавателей твоих навещу. Чуя медленно улыбнулся, после чего довольно и благодарно закивал, схватив мать за руку и принялся водить от аудитории к аудитории, выискивая своих лекторов. Это заняло намного больше времени. Кое выслушала столько разных речей в адрес своего ненаглядного сына, начиная с непристойного поведения и заканчивая откровенным дебилизмом. Чем больше Озаки слушала все это, тем больше злилась на сына и на тех же преподавательниц. Теперь она думала, что стоило начать с них, а потом уже зайти к деканше, но вспоминая, как Чуя обрадовался тому, что он продолжит здесь обучаться… Она не смогла бы отказать. Только вот не было ей ясно, что его тут так держит. Личная отдельная от матери жизнь? Более спокойный город? Наверняка. Лишь бы этот спокойный город не засиял ночными фонарями в опасных переулках для Чуи. Однажды так случилось с самой Коё и она совсем не хотела повторения истории. Пройдя, как казалось Озаки, безумно большое количество лекторов, она тяжело вздохнула, укоризненно сверля глазами ребенка. Он прежде смотрел на нее со стыдом и взглядом «они все не правы, они все врут», но сейчас он опустил глаза, будто бы решал какую-то сложную задачу. — Это всё? — устало поинтересовалась женщина, укладывая руку на плечо Чуе. Чуя не любил врать своей матери. Но сказать отчасти правду это совсем другое. — Я не знаю, где лектор по литературе. — В чем проблема? Ты и где другие не знал. Нашли же. — Только Озаки сказала это, готовясь вновь отправиться на поиски, как из всех аудиторий стали выходить ребята, тем самым сообщая, что пара подошла к концу. — Вот как хорошо. Даже от лекции не отвлечем. Где она? Чуя повел мать по аудиториям, возле которых чаще мелькал Дазай. Может быть и не стоило бы переживать, но сам факт того, что Чуя сжимает губы на вопрос «Где она?», тем самым выделяя особенность Осаму как минимум по половому признаку заставлял волноваться. Высматривая Осаму через кучу людей, выходящих из кабинетов, минут через семь Чуя все же увидел его. — Тут, — начал Накахара, кивая на аудиторию, и он хотел продолжить, уточнить, что это именно лектор, а не лекторша, и может быть еще что-то, но не успел. — Жди здесь, — уже который раз за день остановила его Коё и прошмыгнула в кабинет, выпустив последнего третьекурсника и закрывая дверь изнутри. — Блять, — выдохнул юноша, облокачиваясь о стену. Осаму стоял, перебирая папки с материалами, чиркая что-то в вытащенных листах и вставляя их обратно в файлы. Сконцентрировавшийся, он не сразу заметил вошедшую. Подняв глаза, он оставил бумажки, поворачиваясь к гостье. — Здравствуйте, а вы…? Вместо очередной пожилой нудной женщины Озаки увидела молодого лектора, стоящего перед рабочим столом. Вот оно как… Она позволила эмоции удивления лишь на секунду отразиться на лице, но мужчина этого не заметил, уделив всё свое внимание бумажкам. Когда он обратился к ней, она легко улыбнулась, всё еще стоя у закрытой двери в кабинет. — Простите, а где преподаватель по литературе? — ответила она вопросом на вопрос с мягкой интонацией. — Мой сын сказал, что она здесь, но я вижу только старшекурсника возле учительского стола. «Старшекурсника… Старшекурсника? Чт… Я похож на старшекурсника? Серьезно? Мне почти тридцать, какого хуя…» Недоумение вперемешку с возмущением на лице шатена через секунду сменилось добродушной, почти похожей на настоящую улыбкой. — Ваш сын не ошибся, преподаватель по литературе стоит прямо перед вами. — Дазай не посчитал нужным акцентировать внимание на бестактном поведении, улыбаясь. Он предвкушал очередную промывку мозгов от дамочки из категории «подтирающие зад своим отпрыскам». Только непонятно, зачем они вообще приходят и унижаются. Это вам не школа, детишки взрослые уже, в состоянии сами справляться. — Вы что-то хотели? Если прежде, лишь увидев шатена, Озаки еще могла надеяться, что это ошибка, и Чую просто надо сводить к окулисту, то теперь сталь в глазах стала настолько явной, что это не напугало бы разве что мертвого. И то, смотря от чего мертвого. — Коё Накахара, — представилась Кое с улыбкой на лице, медленно проходя ближе к преподавателю и слегка облокачиваясь о его стол, почти присаживаясь на него. С другими лекторами она, конечно, так себя не вела, да и себя попроще называла, но теперь речь шла о реакциях. О каждом взгляде мужчины, о каждом его вздроге. Кое готова была считать, сколько раз он моргнет за весь их разговор. — А вас я могу звать?.. — Осаму Дазай, приятно познакомиться. — фамилия «Накахара» уже говорила сама за себя, и, казалось, все встало на свои места. Огненно-рыжие волосы, вызов матери Чуи, и столь… Смелое поведение женщины. Только вот не ясно, зачем ей обычный преподаватель по литературе. Как раз таки наверное единственный, кто не имел желания выливать жалобы на ее сынишку. — Вы о чем-то со мной хотели поговорить? Кое не торопилась отвечать на этот вопрос, который был задан уже не единожды. Рассматривала шатена, проходясь взглядом по забинтованной шее и запястьям. Отметила, что у преподавателя синяки под глазами от недосыпа и явно уставший вид, хотя если это исправить — а это очень даже исправимо — то выйдет приятный на внешность мужчина. Не на любителя даже, а такой, за которыми девушки бегали бы толпами. Если без лести про старшекурсника, то можно предположить, что ему двадцать пять — двадцать шесть лет. А как человек, который проводит большую часть времени среди алкоголя и наркотиков, при этом умудряясь контролировать своих девушек, чтобы они не выпивали и уж тем более не накуривались, Озаки могла предположить (если не заявить наверняка и даже в лицо) что этот мужчина вчера пил. По легкому, почти неощутимому запаху — который, стоит отдать должное, умело был скрыт — что-то крепкое. — Не знаю, в курсе ли вы, — наконец начала Озаки, становясь серьезней и будто бы выходя из роли простой девушки, что пришла постоять за своего ребенка, — но меня недавно вызвали в деканат уведомить об отчислении Чуи, но этого удалось избежать, — делая упор на последние слова, вещает женщина, наблюдая за малейшими изменениями на лице напротив. И ей ой как не нравятся эти изменения. Мужчина старается держать безэмоциональное выражение лица, но по тому, как взгляд сначала сфокусировался, выдавая то, что шатен принял новую информацию, а потом отвел зрачки вправо, переваривая услышанное, уже можно было сделать какие-то выводы. — А теперь я решила пройтись по всем преподавателям, дабы определить, что же именно мешает Чуе нормально учиться. Ваши пары, судя по словам декана, он посещает меньше всего. Вы не очень ладите? Не знаете, может он выпивает? — Три абсолютно разных, не совсем связанных вопроса. Психологическая тактика, при которой человек отвечает в первую очередь на самый безопасный из всех, по сути на тот, где нечего скрывать. Мужчина несколько секунд молчал, переваривая услышанное, затем ответил. — Что ж, я рад, что вам удалось избежать отчисления. Знаете, менять ВУЗ всегда не легко. Декан не всем идет на встречу, но не правда ли чудесно, что у вас получилось растопить ей сердце? Ну, а я, к сожалению, всего лишь простой лектор по литературе. В мои обязанности входит вести лекции и давать студентам материал. Ладить с ними или знать, выпивают ли они, я не обязан, извините. Также, посещать мои лекции или нет, студенты решают сами, и ответственность за их пропуски несу не я. — Дазай добродушно улыбается, несмотря на появившееся напряжение от последнего вопроса. Столь явный напор женщины заставляет чувствовать себя виновным, и вся ситуация уже больше смахивает на допрос подозреваемого, нежели на беседу об успеваемости студента. — Может ему не нравится литература? — предположил шатен. По глазам Накахары казалось, что она знает что-то, чего не знает он. Дазай чувствовал себя подростком, пытающимся слёзно доказать своему строгому родителю, котрого готовы выпороть в любую секунду, что пачка сигарет в кармане его куртки принадлежит не ему, а его другу, и что дымом от него несет из-за того, что на него дыхнуло одновременно семеро курящих бабушек у подъезда. Озаки, сощурившись, смотрит на шатена, что сейчас очень даже неплохую речь вкатил, тем самым хорошенько спутав карты. — Быть простым лектором по литературе иногда очень сложно, — почти шепчет Озаки, отталкиваясь от стола и вставая в полный рост на своих высоких каблуках, сровнявшись с Осаму. — Я попробовала дать своему ребенку шанс жить самостоятельной жизнью, но он делает неправильные выборы. На этих словах Озаки еще раз критично проходится взглядом по Дазаю с головы до ног и смотрит прям в его глаза прожигающим взглядом, находясь с ним на расстоянии не больше десяти сантиметров. — В ваши обязанности не входит ладить с студентами. В мои обязанности входит защищать сына от пагубного влияния. От того, будете ли вы придерживаться своих обязанностей зависит буду ли я придерживаться своих. Кое убийственно улыбается, заправляя волосы за ухо и резко разворачивается на каблуках, цокая на выход из аудитории, слишком громко хлопнув дверью. За всю свою карьеру преподавателя угроз он еще не получал. Конечно не ново, что помешанные на своем чаде мамаши частенько любят «запугивать» не угодивших им по каким-то причинам злодеев-учителей, которые то оценки занижают, то насилуют при любой возможности, то ещё бог знает что с их же-ребенком делают. Наверное, в силу своей недолгой работы в университете, до этого дня Дазаю не удавалось-просто напросто распробовать это наверняка такое прекрасное чувство опасности ночных переулков, когда снайперы уже давно навели на тебя прицел, готовясь в любой момент выстрелить лишь за то, что в зачетке их мальчика стоит четыре, а не пять. Да, ему еще этого, конечно же, не хватало. Дазай примерно понимал, что слова женщины имеют смысл, и что всплывающие в голове воспоминания, где они с Чуей «ладят» не вписываются в отношения преподавателя и студента. Он просто не понимал, откуда это известно матери мальчика. Да, она не сказала, что ей что-то известно напрямую, но если бы не было, не было бы таких вопросов и всего этого, ведь так? «Может действительно Чуя про него чего-то наговорил? Хотя вряд-ли. Она бы знала что я мужчина. Да и не стал бы наверное Чуя…» Перемена подошла к концу, и следующая группа неспешно занимала места в аудитории. К слову, не его группа. Прошлая пара у шатена была последней. Мужчина быстро взял свои вещи и покинул аудиторию. Интересно, раз мать Чуи теперь здесь, значит ли это, что на ужин сегодня он может не приходить? Она же, предположительно, будет ночевать у него? Не ясно, будет ли она вообще ночевать в этом городе. Может ее уже ждет самолет, может она не может надолго оставить свою работу в Токио, какой бы та ни была. Стоит ли вообще после такого приходить к ее сыну на ужины? Плохо в такие моменты не иметь телефон. Надо бы поговорить с Чуей. Если конечно же разговоры не караются. «Он, я надеюсь записал домашнее задание на завтра? Если он не забыл, я все еще собираюсь его спрашивать. А он, кстати, выиграл спор, получается.» Теперь они оба друг другу должны. Мда, не обязан ладить… Последние время в голове было очень много разных мыслей, проблем. Дазай не успевал толком пережевывать все произошедшее, все чувства, мысли, планы. Все смешивались в кучу. Инцидент с Мори; никуда не исчезнувшая вина перед Акутагавой, который почему-то ходит с испачканным бинтом; Чуя; так теперь еще и его мать сами собой проблема шатена; обои… Осаму не знает, где ему сейчас найти рыжеволосого бестию Накахару-младшего, поэтому решает, что все же не будет напрашиваться к нему по-крайней мере сегодня, а зайдет лучше к Ацуши. Давно он не заходил в кафешку. Сейчас ещё не вечер, так что они ещё даже работают.***
Чуя уже пять минут шел с матерью не пойми куда, косо поглядывая на нее. Эмоции были нечитаемы и это безумно пугало. — Куда мы идем? — робко спросил Чуя. — Тут недалеко машина моя припаркована, — ответила Коё, а Чуя лишь пожал плечами, не думая спрашивать, откуда у Коё машина, если они не в Токио. — Мы поедем домой? Ты еще останешься на пару дней? Коё звонко засмеялась и потрепала ребенка по голове. — Не буду докучать тебе. Можем зайти поесть, так как у меня есть еще время до вылета. — Коё проверяет что-то в телефоне и ведет юношу к дорогой, но не сильно выделяющейся на фоне остальных машине. А потом смотрит прямо в глаза Чуе и говорит очень сухо. — Тем более я уже была у тебя дома. Накахара вспоминает, какой там срач. Бутылка от рома, непомытые тарелки, разбросанные вещи… — Тебе больше не нравится вино, Чуя? — нежно говорит Озаки, когда перед ними открывает дверцы личный водитель, но оба не спешат заходить. — Я… хотел попробовать что-то новое. — При всем уважении к матери, Чуе неприятно вторжение в личное пространство, поэтому ведь он и настаивал на обучении в другом городе. — И вообще, это не твое дело, — грубо добавляет мальчик, тут же жалея об этом. — Конечно. — У меня сегодня смена в ресторане. — Вот как? — Озаки обнимает ребенка, тем самым давая понять, что не обижена, и гладит по голове. — Тогда иди. И звони мне чаще, ладно? Чуя смотрит, как машина разворачивается и уезжает, а потом глубоко вздыхает и принимается осматриваться по сторонам, думая, в какой стороне кафе. «Вот ведь припарковалась так припарковалась…» — ворчит Накахара. Он наконец находит кафе, поглядывая на время и осознавая, что крупно опаздывает, а ведь у него и так смена короткая сегодня… Пятница же. Часа четыре, а с учетом опоздания вообще три. Если бы у Чуи сохранилось хорошее настроение, то он бы определенно был рад такому повороту событий, но пока он представлял из себя нечто довольно унылое и депрессивное. Как только Дазай вышел из университета, начался дождь. Промокнуть мужчина не боялся, но онемевшие от холода по прибытию домой ноги были ему обеспечены. Небо заволокли тучи, погружая город в полумрак. Холодный ветер приятно замораживал лицо и пальцы. Капли впитывались в тонкое пальто, и, к тому моменту, как он добрался до заведения, плащ был уже полностью мокрым. Лектор входит в теплое помещение, оставляя под собой мокрый коврик и лужицу, чихает, стряхивает с волос воду, цепляя пальто на вешалку. В одном свитере холодно и бог знает который сейчас час. В кафе почти пусто. Персонал также пока отсутствует. Осаму садится за столик у окна, слушая приглушенные постукивания капель о землю, ожидая, пока кто-нибудь все же появится на горизонте. За время отсутствия Дазая в кафешке повесили новые желтенькие шторы. На некоторых столиках и подоконниках добавилось пару горшочков с растениями, на сидениях, кое-где обновились подушечки. Всё же Ацуши не был бы собой, если б не обновлял и не обустраивал свой второй дом каждые полтора месяца. Кроме шатена, в помещении находилась девушка, что с раздражением что-то печатала в телефоне, каждые несколько минут переводя взгляд на улицу из окна. На ее столике были две пустые тарелки, еду на которых уже, предположительно, давно съели. Ливень только усилился, и, видимо, даже началась гроза. Осаму, от нечего делать, потихоньку начал уходить в себя. Пытаясь вновь обдумать визит матери Чуи, его отношения с Чуей, недавний поздний ужин и спор, приближающийся зачет у второго курса, да что угодно, лишь бы отвлечь себя от той кучи дерьма, что давит на него грузом, не давая ни на минуту вздохнуть полной грудью. Как бомба замедленного действия в твоем организме. Она тикает, отсчитывая время, нагоняя страх, все больше и больше сводя с ума. Она непременно разрушит тебя к тому моменту, когда ты не в силах будешь сопротивляться, когда надежда покинет тебя окончательно. Она уже там. Смысл о ней размышлять? Смысл сокрушается? Принять это чувство паники, принять обволакивающую, давящую безысходность — единственное, что кажется сейчас правильным.***
Чуя заходил в кафе через вход для персонала, совсем уж безнадежно поглядывая на часы и стирая с дисплея телефона капли дождя. Он шаркает к раздевалке, думая о том, что сейчас бы предпочел провести время, валяясь в луже где-нибудь на проезжей части, потому что как бы сильно он не любил дождь — а он его безусловно любил — настроение в такую погоду всегда было не очень. И это вовсе не связано с тем, что мокро или холодно; просто в такие дни все вдруг становятся злыми или слишком проницательными. Хотя мать Чуи всегда была такой. Оглядываясь на его состояние прошлым вечером, ему конечно же стоило сходить под холодный душ и найти в себе силы, чтобы убрать со стола и выкинуть мусор, но знал ли он сам, что ему надо было спрятать ром? Принимал ли две тарелки за улику, с помощью которой можно упрекнуть в чем-то постыдном? Уезжая, мать без лишних слов оставила Чую наедине с фактом, что происходит нечто выходящее за рамки. За рамки отношений ученика и преподавателя, например. Но взрослая жизнь, как он понял, отличается именно тем, что какая бы хуйня не происходила, ты не можешь пропустить работу или спустить деньги на антидепрессанты, вынужденный оплачивать квартиру и собственное питание. И так, проходя в раздевалку, Чуя резко покрутил головой из стороны в сторону, стряхивая дождевую воду и разбрызгивая ее по сотрудникам, собирающимся видимо либо спать, либо выпить — а что еще делают в пятницу вечером? Юноша глубоко вдохнул и выдохнул на четыре счета, приняв для себя свое первое серьезное решение. Относиться к внезапной сложившейся ситуации просто. Он просто совсем немного пускает слюни на своего преподавателя. Он про такое читал. Что естественно, то не безобразно. Вот так-то. Ничего сложного. Он быстро переоделся, мечтая не столкнуться с казалось бы безобидным Ацуши, потому что в такие моменты, как этот, прекрасно вспоминаешь, кто тут твой начальник. Даже если он в прямом смысле белый и пушистый. Чуя вытащил из кармана своего фартука блокнот, проходя через кухню и здороваясь с поварами, до того сонными и ничего не делающими, что это через чур даже для вечера пятницы. Но наверное сильного контраста нельзя было наблюдать между поварами и самим Чуей, по крайней до того момента, как он с самой пассивной уверенностью не собирался выйти в зал через прозрачную дверь (за ее прозрачность он однажды должен не забыть поблагодарить Ацуши, который так любит ресторанные и отельные выставки), чтобы сосредоточиться на работе и не отвлекаться на нечто, на что все равно будут долгие ночи и не менее долгие пары. На такого длинного, худого, странно одетого, вечно в сером или черном, вечно будто бы на фоне дождливого серого неба… Чуя хлопает дверью, так и не услышав треска стекла, потому что Накаджима все так хорошо продумал, что этой дверью вообще невозможно хлопнуть. Несется назад через кухню, кажется слыша хруст челюсти у одного из поваров, собирающегося зевнуть, но так и застывшем от неожиданности с открытым ртом. Сбивает какой-то поднос на одном из разделочных столов, несясь навстречу раздевалке. Уборщица орет ему вслед, явно не желая убирать мало того, что за посетителями, так еще и за непутевыми официантами. Нет. Про галлюцинации ничего в романах не было. Нахуй эту взрослую жизнь. Он вталкивается в Ацуши, и, как бы это не было иронично, сейчас только у него он и может найти какую-то защиту. — О, Чуя-кун! А ты чего опоздал? И куда ты? — Ацуши… — Чуя хватает парня за плечи, срываясь на крик, чем немало светловолосого пугает. — Мне надо домой. Я не могу… Там в зале… — Кто? — заинтересованно спрашивает Ацуши, видимо уже горя желанием пойти и посмотреть. — … — Теперь Чуя конечно понял, что стоило сказать про простуду или боль в животе. Но «язык мой — враг мой». — Тот, с кем я не хочу пересекаться. — Стой здесь, — кивает Накаджима и выбегает в зал. Чуя почти скулит от отчаяния. Когда он уже думал о том, мешает ли ему что-то на самом деле просто сбежать, Ацуши так же быстро возвращается. Внезапный грохот и ругань в комнате для персонала прозвучала контрастно громко для Дазая с тишиной в помещении. Сразу же после этого в зал выпрыгнул белокурый мальчишка. Ацуши развернулся к гостям и замер. Осаму хотел было его окликнуть, но парень, ту же забежал туда, откуда выбежал, проронив парочку странных звуков. — Слушай, если ты отшил девушку, не значит, что теперь можно не держать ответственность. Я не мо- — Че? Какую девушку? Нет, ты не понимаешь, я не- — Чуя, — Ацуши кладет руку на плечо краснеющему, как помидор, Накахаре и успокаивающе гладит. — Так и быть, можешь ее не обслуживать. Поменяйся столиками с кем-нибудь. — Нет, Ацуши! — Я прослежу, — серьезно отвечает белобрысый и буквально толкает Накахару к залу, через всевозможные мольбы, хрипы и сопротивления. В итоге Чуя оказывается перед дверью на кухню, не находя в себе даже сил посмотреть по сторонам — а вдруг в зале сидит кто-то, кроме шпалы и той курицы — он просто смотрит в тот угол, где сидит Осаму. С момента, как Ацуши скрылся, Осаму не сводил с двери взгляд. И вот на месте его белобрысого друга стоит его рыжеволосый студент. В форме. — Чуя? Чуя даже не успел добежать до ближайшего окопа, даже до барной стойки, как оказался разоблаченным. Ну точно надо заняться сменой внешности. Юноша замычал так отчаянно, что он бы наверное сам себя пожалел — чем видимо и занимался. Он показательно закатил глаза и сделал еще одну попытку скрыться за дверью кухни, но рассчитывать на удачу было глупо, потому что стоящий прямо за дверью Ацуши вытолкнул Чую назад в зал, кивая на сидящего в углу Осаму, мол «иди прими заказ». Тот наблюдал за ними с таким интересом, что тошно становилось. А Ацуши, как бы делая ситуацию совсем уж абсурдной, неожиданно широко раскрыл глаза, и, придерживая Чую за спину — ненавязчиво подталкивая — вместе с ним прошелся к столику Дазая. — Дазай-сан! — Чуя, услышав, как приветливо администратор зала здоровается с преподавателем, сделал последнюю и самую отчаянную попытку сленять, находясь уже меньше чем в метре от стола Дазая. Ацуши быстро перехватил его за запястье и в очередной раз подтянул к себе с грацией кошки, вынуждая Чую просто сдаться и принять свою участь. — Давно не заходили! Помните, я говорил про нового официанта? Вот он! Его зовут Чуя! Чуя, кашляя так, что мог в этом деле дать фору даже Рюноске, пробубнил себе под нос: «Это было давно и неправда», комкая в руках маленький блокнотик и тупя взгляд в пол. На лице Дазая расплылась широкая улыбка. Как похвально, Чуя-кун! Какое рвение к труду! Ну чудо, а не ребенок! К тому же… Форма официантов всегда была такой красивой? Через полсекунды Дазай возвращается в реальный мир, переводя взгляд на Ацуши. — Давно не виделись, — тепло отвечает шатен, после чего вновь смотрит на голубоглазого. — Приятно познакомиться, Чуя-кун. Как тебе это место? Миленькое, не правда ли? Чуя смотрит на Ацуши, ожидая, что его избавят от нужды поддерживать светский разговор, но тот выжидающе глядит то на Чую, то на Дазая, и если бы у него был хвост, то он определенно бы им вилял. — Накахара-сан, пожалуйста, — давит улыбку Чуя, а внутри него все урчит и горит огнем. Ацуши смотрит слегка осуждающе, потому что уж кому-кому, а не официанту права качать, но если Дазай тут за постоянного клиента, то и вылететь не страшно. Страшно только стоять вот так вот перед своим преподавателем и нервничать, чего конечно же быть не должно. Но видимо драматичность Чуи решила иначе. — Что будете заказывать? — А что бы вы порекомендовали, Накахара-сан? Чуя убийственно улыбнулся, мечтая при этом о том, чтобы не показать трясущихся рук или не захрипеть от излишних нервов случайно. Юноша ещё раз посмотрел на Ацуши с мольбой в глазах, но тот только сильнее начал смерять взглядом посетителя и официанта, не совсем понимая, что происходит. — Возьмите ме… — Чуя все же предательски хрипит, и, прокашлявшись ещё раз, начинает сначала. — Возьмите мясной салат. А на десерт можно взять круассан, они у нас потрясающие. И да, это именно то, что Дазай брал в этом кафе, когда они обедали вместе, ну и что ж… это же звучит язвительно, так что не важно, почему Чуя вообще помнит, что ел тогда шатен. Улыбка Дазая стала только шире. Нежелательные мысли отошли на второй план, так же, как и всегда, когда на горизонте появляется рыжик. — Да? Обязательно попробую. Знаете, один мой знакомый готовит просто потрясающий карри. Жаль что в меню его нет. — В глазах Осаму искрятся нотки озорства. — Думаю, я буду то, что вы посоветовали, и чай. Чуя тянется к блокноту, чтобы записать заказ, но тот уничтожен настолько, что пара листочков валяются под столом Осаму. Он улыбается Ацуши и кивает, мол, и так запомню, и удаляется на кухню. — Приятного аппетита. — С этими словами Ацуши разворачивается и бежит следом за Чуей, успевая протиснуться в прозрачную дверь прежде, чем она мягко закрылась. — Чуя, ну кто в пятницу вечером предлагает такое? — Накаджима недовольно мычит, осматриваясь по сторонам и находя одного только повара, старательно вырезающего из морковки что-то, чего бы лучше не видеть. Конечно, Ацуши и сам бы с удовольствием накормил Дазая, но сейчас такой возможности просто нет. Так всегда в пятницу. И Ацуши даже не может с этим ничего сделать, раз уж он не ответственен за поваров и уборщиков. — Аргх, и почему не мог кофе предложить? Даже все заготовки растащили! Чуя хватается обеими руками за волосы и закидывает голову к потолку, как бы стараясь успокоиться. — А я предупреждал, что мне лучше уйти! — Накахара кидает кучу смятых бумажек, которые в прошлой жизни были блокнотом, на ближайший стол и с какой-то грустью смотрит на повара, видимо абсолютно не заинтересованного в чем-ибо, кроме как в резьбе по овощам. — Ладно, давай я приготовлю. — Очень смешно, — ворчит Ацуши, бегая по всей кухне и видимо стараясь найти в одной из кастрюль крысу из «Рататуя». — Я неплохо готовлю, а у тебя все равно решения лучше нет. — А если Дазай-сану не понравится? — Шпале-то? Понравится. — Кому? — Накаджима по-совиному моргает, абсолютно переставая улавливать суть диалога. — «Дазай-сан» будет в восторге, окей? Давай поспорим? Ацуши топчется на месте, а потом исчезает в одном из складов, а возвращается оттуда с книжкой. Они реально среди овощей хранят книги? — Вот. Книга рецептов. А круассаны остались у кондитера в холодильнике. Но только шоколадные, — отчеканил Ацуши. — Да сегодня, блять, день совпадений! Спорить не будешь, да? Ну ясно. Чуя бы хотел конечно сосредоточиться на готовке, но под таким надзором в лице Ацуши это было невозможно. Накахара бубнил про себя что-то типа «неужели у тебя другой работы нет», но все-таки за пять минут нарезал огурцы и сладкий перец, добавил масла и специй, а еще за пять минут пожарил говядину, нарезанную ломтиками. Быстро и достаточно аккуратно сложил все в красивую тарелку и сходил за круассаном, выложив его на блюдце с десертной ложкой. — Все? — удивленно вскинул бровь Ацуши, всматриваясь в салат. — Не, погоди, чего-то не хватает. — Чуя прошелся к одному из холодильников и порылся там, вернувшись с контейнером с свежей клубникой. Вряд ли конечно ее можно назвать самой сладкой, ведь в это время года такое просто невозможно, но выглядит ничего. Чуя взял две ягоды и положил рядом с круассаном. — Просто не могу налюбоваться! Ацуши-кун, разве я не молодец? Иди, в общем, неси. — Чего? П-почему я? Сам неси. — Не-е-ет, ну как ты не понимаешь? Я не могу! Я повар! Я не должен появляться в зале! — А выглядишь как официант. В итоге, спустя пять минут пререканий и игры в догонялки прямо на кухне, Чую вытолкнули в зал уже с подносом в руке. Он сделал очередной глубокий выдох и потопал к столику Осаму, кажется даже начиная слышать, как слегка трясется десертная ложечка на блюдце, что не могло не вводить в легкую панику. — Если это вкусно, то это приготовил я. Если невкусно, то не я, — выставляя перед Дазаем еду и чашку черного чая, как бы про между прочим вещает юноша. Он старается делать все это небрежно, и у него даже прекрасно выходит, но скорее не преднамеренно, а просто само собой. Позже он подумает, что лучше было бы все же взять себя в руки и вести себя со всей грацией и плавностью, но это же не вальс, блять, так что сейчас он даже гордится собой. — Не присоединишься? Не думаю, что съем много. — Я на работе, — почти добродушно и устало улыбнулся Чуя, будто у него уже просто не было сил сопротивляться своим… Ощущениям? Эмоциям? Чувствам? — Да ладно тебе, посетителей все равно нет. Если хочешь, можем спросить у Ацуши, — не хотел униматься шатен, хоть и понимая, что Чуя может и не голодный, или может ему неудобно, да и вообще неприятно будет сидеть сейчас с ним и есть. — С тобой я скоро никакие джинсы не смогу надеть, — усмехнулся Накахара, а через секунду, к полнейшему своему провалу, отчего-то покраснел. — Ацуши-кун, — быстро повернулся к Осаму спиной Чуя и обратился к светловолосому юноше, стоящему у барной стойки и с подозрительным прищуром наблюдающим за Дазаем и Накахарой. — Гость просит администратора. — Что-то случилось? — Накаджима подбегает к столику и отряхивает штанину, мысленно вырисовывая картины того, что же такого Чуя ему успел сделать меньше чем за минуту, отчего гостю уже требуется администратор. — Да, тут одного рыжего ребенка надо откормить. Вот мы спрашиваем твоего разрешения. А то пятиклашки жаловались, что в детском отделе кто-то периодически скупает все джинсы. Накаджима упирался глазами в стол, не понимая причем тут дети и джинсы, и почему у него вообще спрашивают разрешения на реализацию питания для дошкольников. Но, поморгав несколько раз, в отуплении смотря на мужчину, Ацуши, не желая казаться глупым, делает серьезное лицо, кивает, говорит что-то о том, что растущему организму, как никому другому, нужно хорошо питаться, и, запечатляя на лице шатена благодарную улыбку, удаляется с чувством того, что он сейчас решил проблему миллионов жаждущих африканских детишек. Чуя чуть ли не оскорбился тому, что его сравнили с ребенком, пусть даже дело касалось не умственной составляющей. — И почему в моей группе КарКарыч, а не Ацуши… На его фоне я бы точно выглядел отличником и получил бы законный автомат, — делает вывод Накахара и плюхается за стул по другую сторону столика, за которым сидел Дазай. Он смотрит сначала на Осаму, потом на еще нетронутую еду, а потом начинает нервно хихикать, уже не совсем понимая, от шутки в своей голове или от того, что он нервно хихикает перед Дазаем. — КарКарыч? Это который синий и круглый? — Дазай пододвигает салат на середину, отпивая горячий чай. — Упс, мы забыли попросить вторую вилку. Чуя, который как раз только начал приходить в себя после осознания, что на столе не лежат вторые столовые приборы, — а с чего бы им там быть — а подобная ситуация с едой и одной вилкой уже происходила, подскочил и пошел к барной стойке, ведь это ближайшая точка, где можно достать посуду. Когда Чуя вернулся с целой корзиночкой с ложками и вилками, а в другой руке держал тарелку, он уже успокоился. Хотя ему бы все равно не помешал холодный душ. И покурить. Всю пачку. Он наложил в только что принесенную тарелку пару ложек салата, отрицая факт, что Осаму серьезно готов был есть с ним из одной тарелки, и молча начал жевать то, что приготовил, отмечая, что это далеко не самое вкусное блюдо, когда либо рожденное на свет руками юноши. Между студентом и преподавателем повисла затяжная тишина, которая с каждой секундой лишь глубже погружала Накахару в сомнения и напряжение. Осаму помнил, что хотел поговорить с Накахарой, но сейчас все имеющиеся у него темы для обсуждения казались неуместными и абсолютно неважными. Прошла пару минут в заполняющих тишину звуках дождя и клацанья вилок о керамику. Желание вести какие-либо разговоры (не дай бог активные или чем-либо эмоционально напряженные) с окружающими у него не наблюдалось никогда, но последнее время и вовсе стремилось к нулю. Общение казалось пустым опустошающим бременем. И жизнь твоя становится адом, когда от тебя этого ждут ежедневно. Когда лишь этим ты можешь зарабатывать, будто клоун, день за днем отыгрывая всю ту же роль обаятельного и интеллигентного литературоведа. И хотелось бы послать все к хуям, открыть миру свою уродливую натуру, узреть наконец вместо всех тех восхищенных направленных на него взглядов разочарованные, полные отвращения, ненависти и испуга, и окончательно на том сдаться, нажимая на кнопку завершения игры. Нажать на кнопку Дазай намерен был еще в двадцать два, не жалея и не цепляясь ни за что. После смерти же Оды и Кииоши, Осаму уже с трудом решался на каждую новую попытку. Ему казалось, что если умрет — обесценит те три года, прожитые, а не просуществовавшие, обесценит значение их помощи. Если умрет, то о них больше некому будет вспомнить, тогда эти люди окончательно исчезнут. Будто бы их и не было. Сейчас же не было никакого желание лгать. Сейчас Осаму просто чувствовал себя в какой-никакой норме, находясь с человеком напротив него. Сейчас хотелось бы просто помолчать, насладиться приятным неведомым теплом в груди, почти похожим на то, что он когда-то уже ощущал, лицезрением выбившихся из хвоста рыжих прядок, так красиво лежащих на лбу юноши, и пальцами, заправляющими их за ухо. Но, смотря на Чую, нельзя было не заметить его скованный вид и сведенные в напряжении брови, и это говорило о том, что шатену нужно все же усердно подумать, дабы найти способ развеять обстановку. — Как резко сменилась погода. А ведь еще утром солнце светило. И авиарейсы наверняка отложили. Вон гроза какая, — принялся рассуждать вслух шатен о примитивнейшей во всем мире теме погоды, слушая раскаты грома и наблюдая как люди в какой-то абсурдной панике несутся то туда, то сюда, тщетно стараясь скрыться от капель под козырьками и зонтами. Все напряжение от тишины мгновенно развеялось, и вилка с наколотым кусочком говядины застряла где-то между тарелкой и ртом Чуи. Сказанное сразу же обвило рыжего новой волной уже настоящего напряжения. Он ведь почти забыл, что мать говорила с преподом, и это был единственный разговор, который Чуя не слышал среди всех за сегодняшний день (он по идее не должен был слышать и другие, но дуры-лекторши орут так, что и через несколько дверей услышишь), а с учетом того, как подозрительна для матери была допитая бутылка рома и две тарелки от карри… Есть ли смысл переживать? Будут ли переживания означать некое признание происходящего? Будет ли это проблемой для Чуи? И, что ж… В том случае, если это уже проблема для Чуи, чем это сулит Дазаю? Парень слегка поник, так и не осилив хотя бы еще одну ложку салата, опуская вилку назад в тарелку и сжимая подол своего фартука. Он кусает щеки, даже забыв, что ему надо что-то ответить, потому что, ну… Дазай ведь однозначно не будет виноват в том, что Накахара слегка раздевает его глазами на лекциях, и это так по-детски несерьезно и эгоистично со стороны юноши… Потому что в итоге единственный, кто сейчас усложняет жизнь окружающим, это он сам. Ну камон. Он прогуливает свою рабочую смену прям на работе на глазах начальника. Он заставляет мать прилетать в другой город просто ради того, чтобы та выслушала много нелестного от преподов и в конце концов обнаружила своего ребенка за потреблением крепкого алкоголя. Он ставит своего преподавателя в зону риска, когда тот даже слухом не дышит о Чуе и… И это никогда не изменится. Потому что это не романы, которыми Чуя заменяет ужин или спокойный сон, и он все еще не знает точную разницу в возрасте между собой и шпалой, но, к слову, она определенно есть, а еще есть разные, даже параллельные социальные статусы, и ко всему вышеперечисленному… Они еще и не живут в том мире, где все геи, так что… Так что это однозначно провал, и единственное, что может сделать Накахара, чтобы хоть как-то исправить ситуацию, это просто перестать быть гребаным ребенком с комплексом папочки. Но все же прежде он хочет убедиться, насколько быстро ему надо вскочить и схватить тряпку, чтобы стирать со столов, полностью игнорируя Дазая до тех пор, пока тот не уйдет, оставив Чуе еще немного работы в виде убирания грязной посуды и пересчета чаевых. — Точно, ты же говорил с моей мамой, — голос Чуи стал более громким, не таким, как он обычно общается с Дазаем. Можно даже сказать, что это голос уверенного человека, которому попросту нечего скрывать. — Надеюсь, что у нее не будет очень много поводов орать на меня вечером, помимо перенесенного авиарейса, орать из-за того, что я был не слишком прилежным студентом на твоих парах. Дазай тяжело вздыхает, опускает на стол руку, вертя пальцами вилку. — А вы были не слишком прилежным студентом на моих парах, Чуя? Я думал, мы с вами давно уже решили этот вопрос, разве нет? Но если вам угодно, я не стоял в первом ряду перед вашей матерью с жалобами, можете не волноваться. Губы Чуи складываются в тонкую линию, в то время как парень думает, что «вы были не слишком прилежным студентом на моих парах» звучит… До ужасного странно. Так не должно звучать. Но, как бы не было важно для всех сейчас поблагодарить лектора, встать и уйти, он не может это сделать, потому что есть деталь, которую принципы Накахары не позволят проигнорировать. — Спор. Мы спорили, помнишь? — Как тут забудешь, мой дорогой. По факту ты выиграл. Насколько я помню, мы спорили на желание? Что ж, я весь твой. Чуя отвечает быстрее, чем позволяет себе задуматься серьезно, потому что он знает только парочку желаний, которые могут вертеться у него на языке. Но он никогда им не позволит выскользнуть. — Выучи для меня стих и расскажи на паре, — выпаливает Накахара, полностью довольный такой сказочной игрой рандома, которая выставила его обиженным разделением на социальные статусы первокурсником. Брови лектора поднимаются, а сдавленный смешок сам вырывается из уст. Дазай прикрывает ладонью глаза, беззвучно смеясь то ли от горя, то ли от счастья. — Повтори, пожалуйста, — задыхаясь, вымолвил кареглазый, желая убедиться в отсутствии слуховых галлюцинаций. Чуя корчит самое озлобленное лицо из тех, что может предложить. — Я сказал, что хочу, чтобы ты прочитал стих на всю аудиторию, предварительно отметив, что делаешь это для меня. Это непосильная работа для проигравшего в споре? Господи, Чуя. Что же с вами таким делать? Дазай, честно, не сомневался в юношеской оригинальности, но такого точно не ожидал. Хотя, черт, это всё же Чуя, с ним скучать не приходится. Каждым своим злобным фырком, каждой смущенной моськой и надутыми губками мальчик позволяет хотя бы ненадолго забыть весь его рушащийся к чертям мир. И сейчас, когда Накахара по-котячьи шипит, Дазай ощущает в этом что-то родное, до боли привычное. — Ну, я даже не знаю, — тянет шатен. — Если только сам Накахара-сан поставит мне пятерку. — Ну, — Чуя довольно фыркнул и заерзал на стуле, принимая более расслабленное положение, — Ты только что прописал в условиях моего желания то, что я могу выставить тебе оценку. И я это сделаю. — О, и куда же ты ее выставишь? — … — Чуя делает глубокий вдох, на ходу придумывая остроумный ответ, и при этом отводит глаза, чтобы не видеть до одури довольного лица шпалы. — Думаю… — Чуя ловит взгляд Ацуши, который стоит в дальнем конце зала и слегка хмурится. И Чуя вспоминает, что… Ему просто надо было покончить с Дазаем прежде, чем он выебнет очередной бред, а сейчас они почти на грани флирта. Ну как. Чуя на грани флирта. А Дазая явно просто забыли предупредить. Ох, тупые натуралы. Тупой Чуя. — Тебе на лоб. Чуя встаёт и забирает свою тарелку вместе со столовыми приборами, укладывая все это на поднос, лежащий на соседнем столе. — Мне надо работать, так что… — Чуя проглатывает «спасибо», потому что ещё этого не хватало. — Пока. И пока Накахара несет поднос на кухню под ещё более надутый вид Ацуши, на ходу фыркая ему: «Что смотришь?», он думает о том, что будет ужасно получить чаевые от Дазая. Господи, это будет так низко. Почему? Почему это так выглядит. Почему? Это ужасно. Все это просто ужасно.