***
Лондон. Площадь Гриммо, 12. Ночь была тихой и беззвездной. Очень тихой, что вызывало тревогу. Чем дольше затишье, тем сильнее буря — этот урок он усвоил с детства. — Я принесла вам чай, — произнесла служанка, выдернув его из сетей напряженного ожидания. Он вздрогнул и нехотя повернул голову в сторону источника звука. Служанка поставила поднос на журнальный столик и теперь в ожидании глядела на него. Щеки ее тронул румянец, а глаза напоминали две спелые, увлажненные вишни. Он знал, что является красивым мужчиной. Когда-то без зазрений совести пользовался своей внешностью, чтобы затаскивать в постель глупышек и развлекаться с ними. Вот только те времена давно прошли. Он уже перерос себя прежнего, изменился, стал лучше и сильнее. Он был женат, любил и был любим. Больше ему ничего не требовалось для счастья. А размениваться из-за случайных связей — удел маленького человека. Магнус теперь себя к таким не относил. — Спасибо, — кивнул Хоулп так, что на его лоб упала прядь рыжих волос. Он торопливо убрал ее от лица, заметив, что служанка продолжает на него глазеть. Если раньше красивая внешность была приятным бонусом, то теперь доставляла проблем. На него то и дело заглядывались. Особенно сейчас, когда он имел свою аптеку, неплохо зарабатывал и сменил гардероб. — Можешь идти. Служанка все же удалилась, и Магнус, налив в чашку немного чая, испил его. Он вспоминал минувшие дни и понятия не имел, что ему делать дальше. Как ему рассказать сестре правду, если она придет в себя в отсутствие Сигнуса? Как?! Магнус вернулся в спальню сестры, в чьих покоях сейчас находился по своей воле. Было решено, что в такие дни рядом с Шарлоттой должен быть кто-то из родных и любимых людей. Вот только отец увлечен своей новой семьей и выродками, что родила ему маленькая дрянь. Сигнус сбежал в резиденцию Повелителя официально для похорон сына, неофициально, как понял Магнус, не желая быть тем, кто расскажет Шарлотте о смерти сына. Собственно говоря, больше у Шарлотты и не было близких и дорогих людей. С Асентусом она никогда не была близка, Лаура сама не в состоянии, представить Беллатрикс в роли сиделки — та еще задача. Элизабет, мать Шарлотты, не в состоянии смотреть за дочерью из-за собственного слабого здоровья. А Магнус, который всегда любил сестру и поддерживал с ней связь, не мог оставить Шарлотту один на один с этим страшным горем. Шарлотта утопала в подушках. Слишком бледная, слишком слабая и худая, словно мертвая, она тем не менее дышала. Магнус бережно поправил одеяло и сел на край постели, взял ее ладонь в свои руки. Он вспомнил их знакомство, и улыбка тронула его губы. Его сестренка, его огненный цветок, его венгерская хвосторога, он вспоминал все прозвища, что давал ей. — Помнишь, как ты заколдовала мой ежедневник, да так, что он летал от меня по саду, и я никак не мог его поймать? — сам не понимая зачем, спросил Магнус в тишину комнаты. — Или как облила меня водой, пытаясь наколдовать маленький фонтанчик? Я был в шоке, а ты сказала: «Упс, ошибочка вышла», — он спародировал тонкий голосок сестры и грустно усмехнулся. — Ты поправляйся, Шарлотта, ты так нужна нам… Сигнусу, своим детям, отцу, мне… Магнус знал о благоприятных прогнозах лекарей. Шарлотта оправится от отравления. Она будет жить, по крайней мере, будет жить ее тело, но не душа… Весть о смерти сына убьет ее — Магнус не сомневался в этом. Он страшился грядущего, но пытался держаться, взывал к своему мужеству изо всех сил, но внутри у него все дрожало от ожидания чего-то страшного. Ни один родитель не должен хоронить свое дитя — это противоестественно. Мужчина, потерявший жену — вдовец. Жена, потерявшая мужа — вдова. Ребенок, что остался без родителей — сирота. Но как назвать родителя, потерявшего ребенка? Такое слово за тысячи лет так и не придумали. Поскольку одним словом весь этот ужас не описать, в одно слово всю боль не заключить. Магнус потер переносицу и прикрыл глаза. Он никогда не молился и не верил в Богов. Боги никогда не слышали его молитв, они были глухи и к проклятьям в свой адрес. Но сейчас Хоулп был готов молиться кому угодно, чтобы его сестра справилась с болью, выдержала. Еще Магнус в глубине души надеялся, что никогда сам не познает этой боли, не потеряет свою крошку Лианну, своего ненаглядного ангела. Он понимал, что смерть ребенка — это то, чего он никогда не сможет вынести. Спустя где-то полчаса явился Иван Долохов, который всегда был где-то поблизости, и Магнус, волей судьбы научившийся разбираться в людях, понял причины такого поведения. Нет, в основе волнения Долохова лежал не страх подданного за госпожу, нет. Это был страх мужчины за любимую женщину. Магнус узнавал взгляд, которым Иван окидывал Шарлотту, пребывающую без чувств. Разумеется, он не мог ее видеть полностью, поскольку обзор был скрыт полупрозрачным зеленым пологом кровати… Но Хоулп видел этот взгляд, он так же глядел на свою жену, с трепетом, с нежностью и лаской, с волнением о ней. Во взгляде Ивана Долохова царила любовь, в то время, как взор Сигнуса был наполнен холодом и равнодушием. — Как она? — спросил Долохов. — Без изменений, — ответил Магнус негромко. — Ты почему не с принцем? — Он отправил меня справиться о состоянии жены, — с маской равнодушия на лице отозвался Иван, но если мимика могла скрыть его боль и страх, то глаза нет. Долохов безнадежно любил Шарлотту. И Магнус ощущал горечь, видя этот взгляд. Кто знает, как бы сложилась судьба его сестры, если бы ее мужем стал Иван, а не Сигнус? Возможно, она бы не отринула идею стать Пожирателем Смерти и воительницей. Возможно, она была бы в тысячи раз счастливее, чем теперь. И вряд ли бы кому-то взбрело в голову попытаться ее убить. — Что будет с преступником? — спросил Магнус негромко, сжав руки в кулаки. — Смерть. Магнус понимал, что так и надо. Не после того, что было сделано руками этого нелюдя — такое простить и забыть нельзя. Оставалось гадать, кто из пострадавших доберется до убийцы первым. Иван покинул опочивальню, а Магнус, понимая, что скоро сойдет с ума от ожидания, встал с кровати и приблизился к окну, отодвинул тяжелую портьеру и взглянул во мрак царящей ночи. Тишина все еще не сменилась бурей, но надолго ли? Магнус вспоминал то, с чего все начиналось, и с ужасом ловил себя на мысли, что не верит в реальность происходящего. Все было слишком ужасным, слишком страшным, чтобы быть правдой. Рождество Хоулпы встречали с родителями Фелиции, в их доме в Косом Переулке, на втором этаже… Магнус помнил, как они всей семьей поужинали, затем родители Фелиции, Джаспер и Ирма, начали играть в лото. Маленькая Лианна играла новыми кубиками, сидя на ковре перед большой пушистой елью. А Магнус сидел на диване, обнимая за плечи любимую женщину, которая, сама того не ведая, спасла его и подарила весь мир. Когда Магнус глядел в глаза дочери, то видел в них тысячи мерцающих звезд, которые наполняли его сердце такой любовью, что он чувствовал себя самым счастливым из людей. — Хорошая у нас семья получилась, не так ли? — спросила Фелиция, повернув к нему голову. На ее впалых щеках играл румянец, а карие глаза лукаво блестели. — Да, хорошая, — блаженно улыбнулся Магнус, ощущая тепло любимого человека. Столько лет он мечтал о настоящем Рождестве, семейном, добром, светлом. Мечты сбываются, Магнус знал наверняка. — Это твоя заслуга. Фелиция захихикала, пихнув мужчину в бок, но он быстро перехватил ее руки. — Используешь нечестные приемы, лиса? — спросил Магнус с усмешкой. — у тебя научилась, — парировала Фелиция, но они были вынуждены прекратить возню, поскольку к ним подбежала Лианна. — Я… спать, — промолвила девочка, потирая глазки. — Я ее уложу, — сказал Магнус и, встав, подхватил дочь на руки. Та тут же обвила его шею руками и обхватила ногами его талию. Мужчина погладил дочь по спине, поцеловал ее в висок. В памяти всплыли смутные воспоминания из далекого детства… как покойная матушка, Лина Хоулп, укладывала его спать. Она точно так же брала его на руки и несла в спальню, где переодевала ко сну. Лина всегда говорила, что безмерно его любит, что он ее величайшее сокровище и богатство. Матушка словно чувствовала, что скоро уйдет, оставив сына одного в жестоком мире. Магнус, помня, что произойти может всякое, надеялся, что его дочь никогда не узнает, каково быть сиротой. Он любил ее беззаветно, дорожил ею, как сокровищем и желал, чтобы она всегда знала и помнила об этом. Он не скупился на похвалу и ласку. Все свободное время Магнус проводил с семьей, с дочерью и женой. Ое переодел девочку ко сну и уложил ее по постель. Лианна, утомленная играми с родными, не капризничала. Она вообще была спокойным ребенком, непонятно в кого. Магнус-то в детстве был тем еще проказником, как и Фелиция, если верить словам ее родителей. Когда малышка заснула, Хоулп вернулся к родным, оставив верную эльфийку охранять сон своей принцессы. Они отошли ко сну после полуночи. Магнус, оказавшись в мягкой постели, блаженно потянулся и прикрыл глаза. Фелиция легла рядом с ним. Хоулп с интересом оглядел ее, облаченную в белую сорочку. — Знаешь, Лиа так быстро растет, — вдруг сказал он. — А я все еще сомневаюсь, реальна она или всего лишь плод моей больной фантазии, — усмехнулся Магнус, когда жена залезла под одеяло и села рядом с ним, массируя тонкими пальцами виски. — Неужели ты думаешь, что твоя фантазия могла создать такое совершенство? — усмехнулась Фелиция, глядя в его зеленые глаза. — Ты права, она слишком прекрасна для моего воображения. Спасибо тебе, Фелли, за все. — Ты, кажется, парами надышался, раз стал таким сентиментальным, — усмехнулась молодая женщина, покачав светловолосой головой. Она склонилась над мужчиной, после чего накрыла его губы своими. Магнус тут же с жаром ответил на этот поцелуй, обвив тонкий стан супруги руками и рывком посадив ее себе на колени. Ладони его скользнули под сорочку и сжали прелести Фелиции, которая после родов стала еще краше и желанней. Магнус сам не знал, что умеет так любить и так кого-то желать. Но момент был разрушен стуком в дверь. Муж и жена быстро привели себя в порядок и отворили дверь. На пороге стоял мрачный и взволнованный Джаспер Гамп, отец Фелиции. — Прибыл человек, представившийся Рабастаном Лестрейнджем, — запинаясь, изрек мистер Гамп, заставив Магнуса напрячься. — Он желает сопроводить тебя, Магнус, на встречу с твоим отцом. «Мерлин и Моргана, что случилось?!» — обреченно подумал Магнус, понимая, что любимые родственнички просто так никогда о нем не вспоминают. Кажется, случилось что-то очень плохое, и в этом плохом хотят обвинить его, словно у них врагов мало. Магнус, велев жене остаться с дочерью, вышел в просторную гостиную и тут же увидел дядю, облаченного в черные одежды Пожирателя Смерти. К счастью, тот додумался маску снять, иначе бы довел Гампов до удара. Рабастан Лестрейндж стоял посреди гостиной и выглядел как чужеродный элемент на фоне светло-сиреневых обоев и мебели из светлого дерева. На лице Рабастана властвовало выражение презрения к окружающей обстановке. Ну конечно, куда Гампам, представителям среднего класса, до аристократов? — С Рождеством, дядя, — усмехнулся Магнус, напряженно глядя на ночного гостя. — Чем обязан вашему визиту? — спросил он и тут заметил, что помимо него в гостиную спустились и Гампы, которым он велел не вмешиваться. Так еще и Фелиция явилась, переодевшись в простое серое платье. Волосы она заплела в косу. Магнус инстинктивно постарался встать так, чтобы закрыть собой жену, если вдруг Рабастан решит навредить ей. Похоже, он совсем одичал и теперь считает родных психопатами, кидающимися на людей. — У Рудольфуса есть разговор к тебе, он желает тебя видеть, — с нажимом, глядя ему в глаза, сказал Рабастан, который всегда был и будет цепным псом старшего брата. Интересно, ему самому такое положение дел не надоело? — Раз уж отец настолько соскучился, что послал за мной посреди рождественской ночи, значит, случилось что-то важное, — сказал Магнус и сам шагнул навстречу дяде. Хоулп взглянул на бледную жену и улыбнулся ей, как бы говоря, что все в порядке. — Я скоро вернусь, — шепнул он прежде, чем его затянуло в воронку аппарации. Когда Хоулп ощутил под ногами твердую почву, то с трудом подавил тошноту. Он пошатнулся и оперся о стену, затянутую шелковыми обоями. Они, наверное, находились в Лестрейндж-холле. Прежде, чем Магнус успел хоть что-то сказать, Рабастан схватил его за шиворот пижамы и толкнул в небольшую комнату. — Вот ты и доигрался, парень, — сказал он и запер дверь. Магнус стоял и смотрел прямо перед собой, понимая, что эти слова он уже слышал и не раз. Что на этот раз он натворил? Оглядев комнату, Хоулп удивился, что его сразу в темницу не отправили, папочка любил его туда посылать, чтобы он подумал над своим поведением. Вспоминая ту ночь, Магнус тяжело вздохнул. Он провел в комнате где-то час, прежде, чем до него снизошла Полумна Лестрейндж, которая выглядела взволнованной и очень-очень злой. Сейчас, анализируя воспоминания, он понимал, что это было ее личное импульсивное решение. Рудольфус его не одобрил. Кто пошлет жену в одно помещение с вероятным преступником? Когда Луна переступила порог комнаты, Магнус сидел на стуле, поскольку других предметов мебели в помещении не оказалась. Увидев мачеху, он и не подумал встать, а закинул ногу на ногу и смерил ее насмешливым взглядом. — Мисс Лавгуд, вы так хотели меня увидеть, что притащили в замок среди ночи да еще и сами явились. Не самое лучшее поведение для замужней женщины. — Магнус намеренно использовал девичью фамилию мачехи, желая напомнить ей, что она не более чем предательница и, как бы высоко она ни забралась, сути это не изменит. Однако девчонка его удивила, когда вдруг направила на него волшебную палочку. При этом в ее глазах зажглось такое бешенство, что Магнус изумился. Выглядела Лавгуд как-то странно, дергано и взволнованно, но решимость и злоба во взгляде пугали. В таком состоянии она могла и проклясть. Что случилось? — Если это сделал ты, я тебя собственными руками убью, подонок. — Как интересно, — протянул Магнус, прищурив зеленые глаза. Полумна была облачена в темный халат поверх длинной в пол сорочки. Волосы наспех заколоты, глаза покраснели, губы дрожали словно она боролась с истерикой. — Что я сделал-то? — Не притворяйся, бастард. — О, а я-то думал, когда же мне кто-то напомнит о моем происхождении, — ухмыльнулся Магнус. — Ну раз уж мы затронули эту тему… Я не понимаю, о чем ты мелешь, предательница. Удовлетворение затопило сердце Хоулпа, когда собеседница дрогнула, словно от удара, но палочку так и не убрала. — Ты отравил мою дочь, из-за тебя она так страдает, — со слезами в голосе вскрикнула Луна. — Знай, если Пандоры не станет, то следом отравится и твоя дочь… Магнус мог стерпеть угрозы в свой адрес, но в адрес дочери — никогда. Он взвился на ноги, но Луна взмахнула палочкой, и он вновь рухнул на стул, как подкошенный. Хоулп попытался снова встать, но его связали невидимые путы. Магнус в бешенстве уставился на женщину перед собой да так, словно впервые ее видел. — Я твое отродье не трогал, это во-первых, — процедил он. — И с каких это пор благородные последователи Ордена Феникса выбирают невинных детей в качестве объекта мести? Когда же ты изменила принципы? — Я все тебе сказала, Магнус. Ты можешь сколько угодно ненавидеть меня за то, над чем я власти не имела, но моих детей трогать не смей, — с ощутимой угрозой в голосе произнесла леди Лестрейндж, да, эти слова принадлежали не Луне Лавгуд, а Луне Лестрейндж. — Еще раз повторяю, я ничего не делал, — сказал Хоулп. — Сколько можно видеть во мне виновника всех бед? — А разве не ты желал, чтобы у твоего отца не было других детей? — Кого волнуют мои желания и грезы? Все равно ничего не сбылось, — ответил Магнус устало. Да, хорошее Рождество получилось, ничего не скажешь. — Молись, чтобы расследование не указало на тебя, бастард, иначе саван наденешь не только ты. — Сказав это, леди Лестрейндж покинула комнату и лишь из коридора сняла с него заклинание пут. Хоулп взвился на ноги, но дверь уже заперли, явно магией. Проклятье, что случилось?! Пандору отравили, но кто и зачем? К счастью, допрос его вел Рабастан Лестрейндж. Рудольфус, очевидно, пытался спасти маленькую дочь или был не в состоянии. Магнус выпил сыворотку правды и рассказал все, что знал. Он доказал свою невиновность, что весьма радовало. От дяди Магнус узнал об отравлении Пандоры, Шарлотты, Лауры Лестрейндж. От яда умерли маленький Салазар и Рудольфус-младший. Узнав о смерти невинного и нежного племянника, которого Хоулп никогда лично не знал, но видел фотографию мальчика — Шарлотта показывала ему своих детей, — он испытал сожаление и горечь и попросил разрешения побыть с сестрой. Ему, что удивительно, позволили. Видимо, с людьми, которым можно доверять, проблемы. Магнус сперва отправился домой, успокоил родных и сообщил, что должен побыть с сестрой. И вот он уже почти неделю ухаживал за сестрой… — Магнус, это ты? — раздался в тишине едва различимый шепот. Хоулп замер, не веря своим ушам, после чего медленно обернулся, боясь, что у него начались галлюцинации. — Шарли, сестренка, — вскрикнул он со слезами в голосе и приблизился к постели сестры. Шарлотта глядела на него мутным взглядом и хмурила брови, словно всеми силами пыталась удержаться наяву, но ее сознание уплывало. Магнус сел на край постели и взял сестру за руку. Она прикрыла глаза, борясь с дурнотой. Холуп молился, чтобы Шарлотта не начала звать детей, но молитвы его в очередной раз были проигнорированы. — Как мои дети? Салазар, должно быть, напуган моей болезнью, да и Альтаир, вероятно, мучается от зубов…***
Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл. Было холодно, но это меньшее из его нынешних проблем. Он из последних сил убеждал себя, что происходящее — сон, но реальность просачивалась через щиты, что мужчина выстроил вокруг себя. Подумать только, все его многолетние труды, попытки удержать семью на плаву и оградить ее от бед пошли прахом за одну ночь. Он не смог. Не смог, не справился, не защитил, не уберег. Асентус Лестрейндж хотел бы поддаться эмоциям, как и его бедная, несчастная жена, потерявшая двоих детей разом, но он мало того, что мужчина, так еще и Лестрейндж. А Лестрейнджи, как известно, не плачут. Они мстят и убивают. Асентус до этих дней не ведал, что душа может болеть, и болит ощутимо. Ему казалось, что изнутри по ребрам его что-то пинает, заставляя дрожать, словно от холода. Хотелось скрючиться и заорать во всю силу легких, рвать волосы на голове. Он мог бы это сделать. В склепе он был один. Асентус не смог видеть свою жену, которую сразу после похорон усыпили. Не смог смотреть ей в глаза, видеть в них запредельную боль и понимать, что трагедия потушила свет в Лауре. Он не мог видеть результат своей слабости. Ведь это он не справился и не защитил тех, кого любил. Мороз проникал под ткань его черных одежд, которые уже давно не грели. После того, как гости покинули Лестрейндж-холл, а его отец удалился в кабинет сэра Лестрейнджа, Асентус хотел последовать за ними, но понял, что должен прийти в себя в одиночестве. Он всегда был таким. Когда что-то его задевало, Асентус спешил сбежать в укромное место и в одиночестве пережить трагедию. Обычно с горем ему помогала справиться мать, но леди Амелия уже не является таковой в его глазах. Он никогда не забудет, что она сделала с Сильвием, не забудет и не простит, поскольку он Лестрейндж. Будь он чуть тверже, оборвал бы с ней все связи, но он такой, какой есть. Слабак, как временами его называл покойный брат, рядом с которым в фамильном склепе Лестрейнджей нашел последнее пристанище его любимый сын. Вымерзая и душой и телом, Асентус глядел на надпись на холодном граните, покрытом инеем. «Рудольфус Асентус Лестрейндж. 2 мая 1999 года — 25 декабря 2006 года». Его сын был отравлен. Он съел слишком много тех сладостей, как и маленький Салазар. Яд вкусили и Лаура, Пандора и Шарлотта. Рядом с Лаурой был Асентус, он вовремя заметил неладное и вызвал рвоту. Вот только ребенка, спящего под сердцем у жены, он спасти не смог. Даже усилия лекарей не смогли помочь сохранить беременность. Лаура после случившегося словно помешалась. Она сидела и смотрела в одну точку, что-то бормотала себе под нос, звала сына… На похоронах женщина и вовсе попыталась вытащить ребенка из гроба, они с отцом с трудом ее оттащили. Шарлотта пребывала без чувств, и Асентус малодушно ей завидовал. Она еще не знает, что для нее уготовила судьба. Ему было жалко кузину, с которой он не был близок никогда, в отличие от покойного Сильвия. Малышка Пандора шла на поправку. Окруженная лучшими лекарями и любовью родителей, она оправлялась от отравления. Девочка родилась прежде срока и обладала слабым здоровьем, неизвестно, сможет ли она оправиться до конца или последствия останутся с ней на всю жизнь. Асентус положил руку на надгробие сына и ощутил, как глаза застилает пелена злых слез. Он снова не справился. Все его трое детей погибли, что он за отец-то такой? Неудачник и ничтожество, иначе не назовешь. Внезапно он ощутил тепло, что словно одеяло обволокло его с ног до головы. Мужчина напрягся, узнав согревающие чары, торопливо утер с глаз слезы, но не спешил оборачиваться. Он узнал шаги человека, что потревожил его покой. — Идем в замок, ты заболеешь такими темпами, — промолвил Рабастан Лестрейндж, подходя к сыну. Он встал рядом с ним, и Асентус, испытывая чувство стыда за свою слабость, отвернулся от него. Сколько раз отец, сильный и свирепый мужчина, истинный Лестрейндж, становился свидетелем его слабости? Асентус не умел сносно махать палочкой. Боевая магия давалась ему с таким трудом, что впору было вешаться со стыда. Пытки тоже не доставляли ему удовольствия, а от вида крови его тошнило. Даже несколько раз вырвало во время пыток врагов в темницах. Асентус понимал, что и Темную Метку — символ силы, власти и знак отличия, — он получил не за какие-то свои личностные качества. Повелитель даровал ему Темную Метку в память о заслугах отца и дяди, которые, не щадя себя, воевали и спасали их мир от засилья магглов. Когда Асентус только-только вступил в ряды Пожирателей Смерти, среди них шла молва, что он и не Лестрейндж вовсе, а самозванец или бастард, выданный за Лестрейнджа. Как бы Рабастан Лестрейндж ни презирал леди Амелию, такого оскорбления в ее адрес, впрочем, как в свой он стерпеть не мог и вызвал одного из смельчаков на дуэль. Стоит ли говорить, что несчастный едва не погиб в ходе поединка, поскольку Рабастан был полон решимости стереть его в порошок. Но языкастого спасли, и он принес извинения. Больше смельчаков не находилось, а пересуды о том, что он не Лестрейндж, прекратились. Взор Асентуса снова остановился на могиле старшего брата. Сильвий был настоящим Лестрейнджем, истинным, как говорил дядя и отец, не то что он, Асентус. Почему-то в глубине души мужчина понимал, что Сильвий бы смог защитить тех, кого любил. Он был сильным. — Как ты пережил эту боль, отец? — внезапно спросил Асентус, продолжая смотреть прояснившимся взором на могилу брата. Рабастан Лестрейндж тяжело вздохнул, Асентус все же посмотрел на него и заметил, что отец как-то осунулся и постарел даже. Седина в его волосах стала отчетливее, лоб пересекали морщины, а в темно-карих глазах царила такая усталость, что словами ее не описать. Асентус часто ловил себя на мысли, что его отец сдает. Особенно заметно это было после отъезда Рудольфуса в ссылку. Словно родитель разом потерял смысл жизни. Рабастан всю жизнь отдал служению Повелителю и своему брату, был их слугой, карающим мечом. Но что оставалось у него? Асентус старался проводить с ним больше времени, даже переехал на время отсутствия дяди в родовой замок, чтобы быть ближе к отцу. Вот только Рабастану было некомфортно, он хоть и оставался в центре событий, но чувствовал себя чужим. Лишь рейды разбавляли его скуку. Поэтому, узнав об отношениях отца и Миллисенты Гойл, Асентус даже обрадовался. Его отец заслуживал покоя и счастья, как никто другой. Сколько еще он будет жертвовать собой в угоду другим? Даже если эти «другие» Повелитель, брат или сын? — Я бы хотел сказать, что у меня был ты, но зачем лукавить, — усмехнулся Рабастан Лестрейндж, сцепив руки в замок на уровне живота, скрытого тканью черного сюртука. — Жажда мести и ненависть — вот что придало мне сил, — улыбнулся Лестрейндж плотоядно. Асентус в который раз подметил, насколько они с отцом различны. Если ненависть придавала Рабастану сил, то Асентуса она только разрушала и вытягивала из него энергию. — Я убил почти всех участников того рейда, одного за другим, — улыбаясь так, что у него глаза заблестели, произнес Рабастан, упиваясь воспоминаниями. — Лишь до Нимфадоры Тонкс не добрался. Беллатрикс успела первая. Да и много ли чести в убийстве женщины? А так вышло вполне справедливо, что Тонкс приняла смерть от руки другой воительницы. Некоторое время они молчали, после чего Рабастан Лестрейндж попросил сына вернуться в замок. Ночь была морозная и холодная, еще заболеет, кто еще позаботится о Лауре? Только вместе, плечом к плечу с женой, можно вынести такое горе. Асентус в другое время удивился бы философским мыслям, что сорвались с губ отца, но сил у него не осталось, поэтому он взял отца за локоть, и Рабастан аппарировал в замок. — Ты это… Держись, — запинаясь, словно не зная, как ему утешить и унять боль сына, промолвил Рабастан Лестрейндж, когда они оказались в главном холле замка, где семь дней назад царило веселье, а теперь там властвовали траур и напряжение. — Я хотел бы сказать, что время лечит, но это вранье. Время не лечит, оно учит жить с этой болью. — Спасибо, пап, — одними губами сказал Асентус и покинул общество отца, который похлопал его по худощавому плечу. Усталость навалилась на плечи, хотелось забиться в угол и сидеть, глядя в одну точку. А еще лучше — выключить чувства и плыть по течению. Может, напиться? Нет уж. Асентус знал, что алкоголь выпускает наружу его демонов, и кто знает, что он может натворить под их влиянием? К тому же после попоек он ничего не мог вспомнить. Ему нужен ясный разум, впереди еще много испытаний. Когда Асентус вышел в коридор, ведущий к его покоям, в которых они обитали с женой, мужчина нахмурился, увидев служанку, которая мялась у запертых дверей. Раздражение заполнило его сердце. Он, покидая спящую жену перед прогулкой в склеп, велел служанке не спускать с Лауры глаз. Да как она посмела выйти из опочивальни?! — Почему ты стоишь здесь?! — рявкнул Асентус, чувствуя злость, что его приказ не исполнили. — Госпожа велела выйти, — пролепетала девушка, глядя на него круглыми от испуга глазами. Когда Асентус подошел к дверям, та шарахнулась от него, как от дементора. Лестрейндж толкнул дверь, но та не поддалась. Сердце пропустило удар. Зачем нужно запираться в комнате да еще и одной? «Я не хочу жить. Не хочу. Не хочу», — в голове пронесся истеричный голос Лауры, которая после похорон рыдала в его объятиях. Поддаваясь вспыхнувшему страху, Асентус выхватил палочку и вскрыл дверь заклятием. Когда он, путаясь в полах мантии, ворвался в апартаменты жены, то увидел, что она стоит на кровати с петлей на шее. — Лаура, нет! — вскрикнул Асентус, но та сделала шаг с кровати, и белоснежная ткань портьеры, ставшая удавкой, сомкнулась на ее шее. Асентус взмахнул палочкой, перерезая портьеры, обвязанные вокруг несущей конструкции кровати. Он подхватил жену на руки и тут же осел на пол под ее тяжестью. Мужчина лихорадочно начал осматривать тело беззвучно плачущей жены на предмет повреждений, но асфиксия была недолгой, даже следа не осталось. Асентус хотел бы поругать Лауру за импульсивный поступок, но слова застряли в горле. Он прижал к себе беззвучно ревущую жену, которая тут же обвила его шею руками. Лестрейндж радовался, что согласился аппарировать в замок, а не возвращался пешком, как хотел изначально. Если бы он пришел пешком, то остался бы вдовцом. Асентус поднял взгляд на замершую в дверях служанку, которая выглядела так испуганно, что страх на ее лице привел его в ярость. — Ты уволена без жалованья, — процедил он злобно. Его не волновали слезы прислуги, ее жалостливое лицо. Она ошиблась, когда нарушила его приказ. Асентус, получше перехватив жену, поднял ее с пола и осторожно положил на кровать. Он вгляделся в опухшее и покрасневшее лицо Лауры, и боль его многократно усилилась. Глаза женщины покраснели, волосы пришли в беспорядок и были сальными. — Ты меня больше не будешь любить, не так ли? — хрипло спросила миссис Лестрейндж, сжимая руками лацканы его сюртука. — Кто сказал тебе этот бред? — хмурясь, промолвил Асентус. От невменяемого взора жены ему стало не по себе. — Я буду тебя любить, даже если наш мир будет гореть в адском пламени… всегда и везде.***
Тело Салазара было сожжено Темным Лордом на берегу озера, прилегающего к замку Повелителя. Рядом с государем по правую руку стояла миледи Беллатрикс, облаченная в черное платье и в черную, подбитую мехом мантию. В волосах ее сиял черными бриллиантами небольшой венец. Сигнус занял место по левую руку от отца и господина. Он держал за руку маленькую дочь, которая дрожала, но не от холода, а от эмоций. Девочка стискивала зубы, скрипела ими, но не плакала, хотя Сигнус позволил ей эту роскошь. Но скопление людей, пусть и членов семьи, помешало ей дать волю чувствам. — Дельфини нужно отдохнуть, — сказал Рудолфьус Лестрейндж, тоже присутствовавший на похоронах. Накануне в Лестрейндж-холле простились с Рудольфусом-младшим, сыном Асентуса. Сигнус не был на похоронах, поскольку пытался унять свою собственную боль. По возвращению в замок Повелителя Сигнус уложил дочь в гостевой комнате, предварительно дав ей снотворное. Девочка уснула в его объятиях, и мужчина решил ее покинуть. Поминальная трапеза, пропитанная лицемерием и притворством, его не прельщала, поэтому Сигнус решил навестить преступника, отнявшего у него все. Темницы под замком встретили его сыростью и холодом. Он шел, держа в руках палочку с горящим на кончике Люмосом. Подземелье — единственное, что осталось от замка настоящих Слизеринов, живших почти тысячу лет назад. Сигнус подошел к одной из камер и взмахом палочки отворил ее. Послышался лязг металла, и мужчина толкнул дверцу. Тот, кто сидел в ворохе соломы, поспешил отползти к стене и забился в угол, гремя цепями. Конечно, магия могла обездвижить лучше цепей, но у них другое назначение — причинить как можно больше страданий. — Ну, здравствуй, — процедил Сигнус, с ненавистью глядя на врага. О, он бы пытал до потери разума, применил бы все свои знания, чтобы выместить злобу, боль и ярость. Но жертва должна быть в сознании, когда Шарлотта будет судить ее. Беллатрикс хотела отдать ее в руки Шарли, хотя Сигнус сомневался, что его жена, домохозяйка и светская леди, способна убить человека, да еще и жестоко. Сигнус взмахнул палочкой, и четыре факела, висящие на стенах, вспыхнули, озаряя помещение ярким светом. Он приблизился к врагу, что забился в угол. — Когда-то твои глаза горели обожанием, теперь в них страх, — сказал принц без особого сожаления. — А я хочу видеть в них животный ужас и страдания, Лавиния. — Когда будет суд? — дрожа от холода и страха, спросила светловолосая женщина, когда-то бывшая его фавориткой. Сигнус помнил день, когда они познакомились. Это был прием в честь дня победы во Второй войне волшебников. Лавиния предстала перед ним в белом одеянии, и она была так красива, так прелестна, что Сигнус, любивший красивые вещи, не смог устоять. Больше года они делили постель, но любовь к Шарлотте, внезапно вспыхнувшая в его сердце, остудила его страсть к мисс Розье. Он поспособствовал ее браку с Маркусом Флинтом, но семейная жизнь их не задалась, и девушка возненавидела Шарлотту. Лавиния несколько раз пыталась убить его жену. В первый раз пострадала Пэнси Малфой, эльф перепутал кубки с отравленным соком. Во второй раз Лавиния ввиду глупости и импульсивности спровоцировала трагедию более масштабную. Шарлотта жива, а дети мертвы. За детей мстили особенно жестоко во все времена. — Суда не будет, ты так и не поняла? — спросил Сигнус. — Маркус Флинт так тебя ненавидит, что сам отдал тебя мне, едва узнал правду. Он побудет вдовцом некоторое время, а потом женится вновь. Тебя даже искать не станут. Ты несколько раз пыталась от него сбежать, он скажет, что ты сбежала снова. — Мои родители не оставят этого просто так, — возразила Лавиния, которая все еще надеялась на какой-то другой приговор, помимо смерти. Неужели она думает, что есть надежда на заключение в Азкабане? Будь его воля — он бы отдал ее оборотням, как Лукрецию. — Твои родители не заслужили клейма предателей. Видишь ли, во мне тоже какая-то часть крови Розье, и помня о нашем родстве, я дам шанс вашей семье жить и процветать. Если твоя семья узнает правду, они станут врагами короны. Тебе не хуже меня известно, что делают с предателями. Лавиния беззвучно заплакала, понимая, что спасения не будет. Сигнусу слезы ее были омерзительны. Она могла жить и найти себе место под солнцем, но выбрала путь бессмысленной мести, словно Шарлотта в чем-то перед ней виновата. Если кого-то и следовало винить, то самого принца. Но покушаться на его жизнь Лавиния не решилась, и осмелилась вредить тем, кто слабее. Из-за эфемерной мести она погубила себя и несколько невинных жизней. Стоило оно того? Сигнус прикрыл глаза, ощущая себя скверно. Он хотел сомкнуть руки на тонкой шее предательницы и выжать из нее жизнь, смотреть, как синеют ее губы, а огонь жизни уходит из слабого тела, изувеченного пытками. Миледи Беллатрикс, сведущая в пыточных, хорошо постаралась. Она не доводила Лавинию до безумия и не убивала, а пытала почти каждый день и ночь. Ненависть клубилась в душе, ища выхода. Тьма, что была его частью всегда, жаждала выхода. Он временами не мог сдержать ее, и она прорывалась сквозь барьеры. Сигнус боялся навредить любимым и близким, поэтому избегал их. «Салазар умер из-за нее», — внутренний голос нашептывал всякие гнусности, взывал к отмщению. Поддаваясь ему, Сигнус взмахнул палочкой, накладывая на жертву второе непростительное. Загремели цепи, Лавиния истошно завопила, начиная биться в агонии. Она билась головой о пол, срывала ногти, рвала волосы на голове, изгибалась. А душу Сигнуса заполняло торжество и удовлетворение. Ему нравился крик жертвы, нравилось чувство могущества и власти над кем-то. — Сигнус! — раздался звонкий голос леди Беллатрикс, которая, видимо, тоже решила навестить врага и насладиться пытками. Все же они с матерью всегда были похожи намного больше, чем с отцом. — Она принадлежит Шарлотте. Дай жене насладиться болью той, что лишила ее самого главного, — горячо прошептала миледи, встав рядом с отпрыском. Сигнус нехотя снял заклятие и убрал палочку, глядя в карие, почти черные глаза матери. Когда-то он хотел, чтобы она им гордилась и любила только его. Но, увы, не все наши мечты сбываются. — Не думаю, что Шарлотта сможет ее убить, — покачал головой Сигнус. Уж чего-чего, а жестокости в Шарли никогда не было. Даже желание стать Пожирателем Смерти было временным. — Поверь мне, сможет, — усмехнулась Беллатрикс, переведя взгляд на потерявшую сознанию Лавинию Флинт. — Сила материнской боли способна сжечь мир, да так, что от него даже пепла не останется. Сигнус направился к выходу из камеры. Раньше он стремился в общество матушки, теперь он ее избегал всеми силами. Не хотел глядеть на ту, что обманула его и подставила, заставила выбирать между отцом и детьми. — А что вы знаете о материнской боли? — спросил принц, на мгновение остановившись, уже выйдя из камеры. Он глядел на миледи через решетку и ощущал досаду. Матушка никогда его не любила так, как любила Темного Лорда. Между Повелителем и сыном она всегда выбирала первого. Желая унять тоску и боль, Сигнус покинул замок Темного Лорда и отправился в один из баров. Хотелось напиться до беспамятства, что он и сделал, сидя за барной стойкой в одиночестве. Сигнус накачался огневиски, но гнев его не затих, а наоборот распалился. Злость на отца, злость на себя, страх перед грядущими испытаниями, пробудили черноту его сердца и такую всепоглощающую ненависть, поддаваясь которой, Сигнус покинул бар и отправился искать выход темным сторонам своей души. Наложив на себя чары невидимости, принц обрушил на маггловскую деревню разрушительное пламя, сметающее все на своем пути. Глядя на то, как огонь пожирает дома вместе с людьми, он не ощущал радости, покой тоже так и не поглотил его. Тьма внутри него просила все больше и больше. Хотя жертва и так была велика — люди погибли страшной, мучительной смертью. Сигнус вернулся домой, на площадь Гриммо, только к вечеру. Он тут же направился в свой кабинет и велел домовику принести ему вино. Развалившись на диване перед камином, пьяный мужчина сбросил с ног ботинки и прикрыл глаза. Ненависть и злоба никуда не ушли, хотя он уничтожил целую деревню без жалости и сострадания. Тьма просила еще. В дверь постучали, и Сигнус взмахом палочки ее отворил. К его изумлению в помещение вошла нянечка Альтаира, кажется, Люси. В руках у нее был поднос с ужином. Девица поклонилась и сказала: — Вас не было на ужине, я подумала, что вы голодны, — запинаясь, промолвила девушка, глядя на него напуганными светлыми глазами. — Ты не представляешь, насколько я голоден, — усмехнулся Сигнус, глядя на прислугу внимательным взором. Она была хорошенькой и давно вилась вокруг него. Принц неплохо разбирался в женщинах и всегда видел, когда кому-то нравился. Девушка поставила поднос на журнальный столик, а когда хотела уйти, принц вдруг схватил ее за руку и рывком усадил себе на колени. — Что вы?.. — ахнула она. — А ты догадайся, — процедил Сигнус и запер дверь взмахом волшебной палочки. Следом он наложил звукоизолирующие чары, чтобы никто им не помешал. Мужчина впился поцелуем в податливые губы, но не тут-то было… Девица начала вырываться. Но ничего, какое ему дело до чужих желаний и просьб? Сигнус, встав, толкнул служанку на пол, и та поспешила отползти, глядя на него до смерти напуганным взором, но ее взгляд только разжигал огонь и веселил. Хотелось выместить злость, излить ненависть, причинить боль и страдания. Сигнус поспешил скинуть с себя мантию и сюртук, пропахшие гарью, после чего, движимый похотью, набросился на нянечку своего сына, подминая ее под себя. Она завизжала, пытаясь вывернуться из его стальной хватки, за что получила пару сильных пощечин. Вздрогнув всем телом, Люси обмякла на некоторое время, давая ему возможность задрать юбки платья и разорвать лиф, чтобы обнажить небольшую грудь. Она пронзительно вскрикнула и зарыдала в голос, когда он вошел в ее лоно. Слабые руки жертвы уперлись в плечи Сигнуса, который уткнулся носом в ее плечо, продолжая яростно сношать служанку.***
Луна сидела у постели дочери, смотрела в ее невинное и прелестное личико и грустно улыбалась. Она радовалась, что дочь жива, но волновалась о будущем. Пандора была отравлена в стенах родного дома. Сколько же врагов таится вокруг? Что если она не сможет защитить детей? Значит, нужно принять меры, и дегустатор — только начало. Полумна, поняв, что у нее много дел, покинула детскую дочери и поспешила в свою мастерскую. Там она, разместившись за письменным столом, написала несколько писем для попечительниц благотворительного фонда, которым официально управляла Шарлотта. Но в связи с последними событиями Шарлотта вряд ли в ближайшее время сможет заняться делами фонда. На днях состоится благотворительный обед, отменять который никак нельзя, иначе пойдет молва, что аристократы не могут сдержать обещаний. Зачем им это? Луна чувствовала, что время сейчас самое благоприятное, пока многие увлечены переживаниями и горем, она возьмет власть в свои руки. В тому, что у нее все получится, Полумна не сомневалась. Шарлотта ее возненавидит пуще прежнего, но гнев падчерицы Луну мало заботил. Звание председателя крупнейшего фонда в Магической Британии на дороге не валяется. Она и так ждала достаточно, сеяла сомнения в сердцах людей. Пришел черед действовать. Для начала нужно провести благотворительный обед, посвященный новому году. Затем поднять вопрос о том, что кое-кто не справляется с обязанностями и инициировать голосование на должность председателя. Луна знала, как проходит голосование, она в некотором роде помогала мужу с постом министра. Здесь принцип будет тот же. Взятки и обещания, угрозы и хитрость. — Могу я поинтересоваться, что и кому ты так усиленно пишешь? — спросил Рудольфус, чей приход Луна не сразу заметила — так была увлечена делами. — Через пару дней состоится благотворительный обед, проверяю, все ли готово, — рассказала Полумна, которая не делилась с мужем планами. Ему может не понравиться попытка жены подсидеть Шарлотту. — По-моему, ты готовишь переворот, — зря в корень, промолвил Лестрейндж с усмешкой. Глаза его насмешливо сверкнули. — Уж лучше это буду я, чем кто-то другой, — тяжело вздохнула Луна, откинувшись на спинку кресла. — Фонд — способ влиять на общество. Зачем отдавать такой рычаг в руки врагов? — И когда ты стала такой умной и хитрой? — спросил Рудольфус Лестрейндж, сев напротив нее на стул. Он с интересом глядел в лицо супруги, которая поймала себя на мысли, что общество мужа ей даже чем-то нравится. После стольких лет брака она научилась понимать его и принимать. Временами было трудно, но все-таки они работают на одной стороне. На стороне своей семьи. — Все просто, муж мой, — улыбнулась Луна с ноткой насмешливости. — Я учусь у лучших из лучших. — Вижу, общество слизеринцев благоприятно на тебя влияет, — улыбнулся Рудольфус Лестрейндж, который за последние дни даже не спал нормально. Вот и теперь он выглядел бледным и сильно уставшим, но зеленые глаза его горели жизнью, как никогда. — Тебе шляпа Слизерин не предлагала? Как там она пела: «Быть может, на Слизерине вам суждено найти своих лучших друзей. Там хитрецы к своим целям идут, любых не стесняясь путей». — Предлагала, — призналась леди Лестрейндж. — Но я решила, что синий галстук мне идет больше зеленого.