***
- Ты боишься смерти? – серые, или все же бесцветные, глаза Дейви Джонса заполняют собой весь уже тускнеющий мир. «Вот как же странно все же, - Джеймс цепляется за этот взгляд, зачем-то продолжая упрямо дышать короткими рваными рывками. – Вода – она же прозрачная… так почему же море такое переменчивое в своем цвете? Почему оно может быть и лазурным, и серым, и черным… всем сразу, хотя является всего лишь бесцветной водой?..» Джонс смотрит испытующе и холодно, но на самом дне его радужки зарождается искоркой или жемчужиной в раковине моллюска интерес. - Боишься? В ответ Джеймс может только бессильно бросить вперед свой клинок, втыкая прямо в грудь капитану «Голландца». Боится ли он смерти? Смешной вопрос. Нет. Конечно же нет. Она была бы ему избавлением. От чувства вины, что до сих пор терзает его, от памяти, что жрет хуже могильных червей, от мыслей о том, что Джек так и не простил его, и, если верить Библии и святым отцам, то вот там-то, за смертью, они еще и могли бы встретиться. В раю. «Ведь Джек без сомнения именно туда должен попасть. Что значат все его прегрешения в сравнении с тем, что он сделал для многих людей? Ведь он показал нам свободу…» Поверить в то, что сказала Элизабет слишком сложно – ведь Джеймс знает, как мало кто еще, что с того света никто не возвращается. - Ну, конечно, - глаза Дейви Джонса чуть сужаются, становясь еще более внимательными. - Разумеется не боишься. Добро пожаловать на борт «Летучего Голландца», старший помощник Норрингтон. Сто лет службы. Он резко отворачивается и уходит, а Джеймс все так же полулежит и смотрит ему в спину, странно ощущая горящую рану в груди, которая словно бы исчезает вместе с меркнущим светом.***
Очнулся он там же, где и… умер? Или всего лишь лишился сознания? Поднялся и, шатаясь, как пьянчуга после хорошей попойки, доплелся до борта. - Не свались, - бросил ему дежуривший у штурвала человеко-краб. – В этих водах даже нам не выплыть обратно. Джеймс кивнул, увидев за кормой густые, как молоко, волны совершенно нездешнего моря, обернулся и подошел, убрав крабью клешню со штурвала. - Отдыхайте, матрос, - бросил он, выпрямляясь и остро ощущая вливающуюся в него силу, как будто бы он просыпался от долгого-долгого сна. – Я сам. Откуда-то он сразу знал курс, даже не спросив его у капитана, словно волей Дейви Джонса тут было пропитано все. И курс этот лежал к Бухте Погибших Кораблей, где лорд Беккет собирался дать решающий бой пиратскому флоту. И уничтожить его раз и навсегда. Ветер упруго ударил в паруса, едва только Джеймс подумал, что им бы прибавить скорости, и понес «Голландца» вперед. - Странно, правда, - рядом из ниоткуда возник капитан, попыхивавший трубкой. – Он слышит меня всегда, мой фрегат, любое мое желание и устремление. Видел хоть раз такое? Он бережно погладил фальшборт, отойдя в сторону, и посмотрел вдаль. Джеймс задумчиво кивнул, не отрывая взгляда от горизонта. Да, он видел такое. Только на том корабле, в единении капитана и парусов, такелажа, мачт, киля, было что-то большее, чем здесь. Они словно были одним целым, неразделимым и неразрывным, а здесь – был корабль, которым управлял капитан. Да, управлял виртуозно, и да – корабль действительно его слышал и подчинялся. Но «Жемчужина» и Джек были другими. Они словно танцевали вместе один им ведомый танец жажды покорить горизонт и заглянуть за него, уйти по ветру до самых облаков, обогнать шторм и выплыть к неведомым берегам. Они были свободными. И свободно выбрали когда-то друг друга. - Воробей… - тихо-тихо усмехнулся Дейви Джонс, внезапно став теплее, если это можно сказать о морском духе, и словно прочтя его мысли. – Даже мне оказалось не по силам разъединить его и «Жемчужину», хотя, видит море, я старался. Я даже позавидовал… - Я тоже, - неожиданно отозвался Джеймс, не успев толком понять, как это слетело с языка. – Его свободе. Джонс кивнул. - Он весь ею пропитан до самого последнего клочка волос, как будто является ее воплощением… - Он и является, - негромко перебил его Джеймс. – Тебе ли не знать этого, сумевшему изыскать способ запереть в тело богиню? Ты столько бился над тем, чтобы подчинить себе море и ее, что забыл для чего вообще мы рождаемся на свет. Джонс резко обернулся, вдруг уловив в голосе этого человека что-то совершенно новое. - Мы все рождаемся для того чтобы быть свободными и любить, - Джеймс коротко улыбнулся ему, позволив себе отвлечься от курса корабля. – Ты спросил меня боюсь ли я смерти, а ты, Дейви Джонс, ты ее боишься? Или жаждешь, так же как я? Они долго смотрели друг другу в глаза, потом дух моря опустил голову, тряхнув своими щупальцами, как какой-то фантастической гривой, и хмыкнул, чуть поджав губы. - Посмотрим. Вперед. Если все будет так, как задумано, то я подумаю, что мне выбрать. Нас ждет бой. Последний для многих.***
Джеймс так и не смог определить для себя – умер он все же или нет. Ведь труп не может так остро ощущать ветер и солоноватые брызги, летящие в лицо через борт, не может так ярко радоваться своим устремлениям. Труп не может вдыхать полной грудью горьковатый запах пороха, сносимый с палубы корабля. - Разворот! – рядом с ним оказался Дейви Джонс. – Догоним их на гребне. Джеймс не стал спорить, крутанув штурвал. В неистовой погоне по самому сердцу чудовищной воронки моря, когда казалось они вот-вот достанут «Черную Жемчужину», он почему-то был до странного уверен, что тот, кто сейчас у штурвала черного корабля, лучше них знает море и не позволит себя утопить. Знает его даже лучше, чем Дейви Джонс. «Джек, если там и в самом деле ты и все это мне не снится, я прошу тебя только об одном – живи…» - Капитан, они ушли из-под нашего огня, - на полуют вскарабкался рыбоголовый боцман, цепляясь за перила. – Опять… - Так догоните! – рыкнул Джонс, всматриваясь в обдавший их залпами бортовых орудий черный фрегат. – Черт вас всех побери! Вы что, не можете справиться с одним несчастным кораблем?.. Удар ядра заставил его шатнуться и скрипнуть зубами. Его «Голландец» - страшная морская легенда - ничего не мог сделать против «Жемчужины», которая снова отошла на безопасное расстояние, начисто разнеся им корму и повредив мачту. - Будь ты проклят! – Джонс подался к борту. – Я тебя утоплю на этот раз окончательно… Он вскинул голову, пытаясь оценить повреждения такелажа, которым они в какой-то момент сцепились с «Жемчужиной», пока та разряжала в них все свои 16 бортовых пушек, безнаказанно уничтожая орудийную палубу. - Убью! – Джонс шатнулся, чувствуя, что «Голландец» сильно накренился под весом завалившейся фок-мачты. - Это вряд ли, дорогой мой спрут, - кто-то спрыгнул с развороченной кормы прямо у него за спиной, заставив и Джеймса, и Джонса обернуться. Перед ними стоял Джек Воробей. Такой, каким Джеймс помнил его с самой первой их встречи. Все с той же улыбкой, с пляшущими бесами в глазах. И в ладони у него билось живое сердце… - Я как-то не тороплюсь еще раз ко дну, - улыбнулся он. – А вот тебя ждет твоя Богиня… О, Командор! Приветствую! Джек вскинул брови, насмешливо отсалютовав шляпой, которую сдернул с головы, и поклонился. - Не ожидал. А Вам к лицу перемены, знаете ли… - Джек! – Джеймс бросил штурвал, разворачиваясь к нему. – Я думал… - Это немного обождет, дорогой Командор, - тот неожиданно подмигнул и повернулся к Джонсу, бесцеремонно прерывая разговор. – Итак, давай решим ряд наших вопросов. Вот сердце, которое держит тебя на корабле, а там за бортом стихия, когда-то полюбившаяся тебе больше жизни. Ты однажды помог мне вернуть самое дорогое, а я все-таки, хоть и пират, но плачу такие долги. Ты хочешь свободы, Дейви Джонс? Или боишься? Джонс подался вперед, всматриваясь в свое сердце, зажатое в чужих пальцах, и бессильно щелкнул клешней. Он бы раздавил этого человека, столько раз дурачившего его и обводившего вокруг пальца, как-то ухитрившегося вернуться с того света и сумевшего снова поднять свой корабль со дна… Но острый обломок сабли у самой когда-то срезанной артерии внезапно холодно отозвался в груди. Воробей не задумается, он просто убьет его… «Или сделает свободным…» Джонс глянул на море, швырявшее бешеные волны на палубу корабля, кипевшее, бесившееся… свободное. - Калипсо, - тихо-тихо позвал он, сморгнув брызнувшие на лицо капли. Сердце рвалось к ней – он это чувствовал. Остро, однозначно и безысходно. Сам он, стоя на палубе, больше всего хотел забыть ее. Навсегда, чтобы никогда даже не знать о ее существовании. Вот так разорванный на части, вырвавший сердце из груди, но все равно любивший ее, он измучился за столетия настолько, что готов был сейчас сдаться. Отказаться от всего и шагнуть в кипень волн, чтобы просто успокоиться в них, как когда-то мог успокоиться, лишь задремав головой у нее на коленях. «Калипсо». - Джек! – на палубу свалился Уилл Тернер, заставив капитана «Голландца» вздрогнуть и разорвав наваждение. – У нас нет времени, на разговоры… мой отец где-то здесь, ты сказал, что освободишь его… Джонс мотнул головой, вырываясь из секундного сожаления, которое чуть не вынудило его броситься за борт, и зарычал от бешенства. Он ненавидел свое сердце до помутнения сознания. Ненавидел потому что оно все еще любило и болело, хотя было так далеко от него… «Как жить с этим?.. Как я ненавижу это чувство!» Он резко обернулся к Уиллу, желая сказать, что думает о его появлении, и влетел в его взгляд, как в омут. Или, скорее, как с разгона налетел на штыки, пропоровшие его насквозь. В этих глазах, отражением его собственных, жила любовь. Как когда-то он увидел в глазах Джека Воробья такую же, как у себя самого страсть к морю и бесконечную преданность кораблю, так здесь на него смотрела любовь. У этого человека, у Тернера где-то была возлюбленная. Она ждала его на берегу или в городе, или в доме… не важно где. Она ждала его, как Калипсо не дождалась Джонса. Она волновалась, любила, верила… Она готова была подарить ему тепло, которое беспечная морская богиня похитила у него самого. До самых кончиков ногтей, клешни и щупалец его прошила ненависть холодным ядом, затопившая весь мир. У этого щенка было то, что он не мог получить! Опять! Опять он был в дураках! Опять обладая властью над морем, он был самым жалким и самым нищим рабом, завидовавшим смертным. - Джек! – Уилл подался вперед, даже не заметив короткого движения Дейви Джонса, вернее просто не обратив на него внимания. – Ты обещал мне… Холод прошел сквозь его грудь, как сквозь масло раскаленный нож, оборвав фразу и заставив задохнуться. А вместе с обратным движением клинка пришла боль. Уилл свалился на доски палубы, поймав до странного напуганный взгляд Джека Воробья. - Как хрупки те, у кого в груди бьется сердце, - Дейви Джонс вытер об борт свою саблю. – Как несовершенны любящие…