Мой дом - общага Мультифандомщика (Слэшные хроники)

Сердце Чана стучалось так быстро, словно в его груди была заключена птица, и она отчаянно желает вырваться. Он боялся того, что произойдет сегодня ночью, и прекрасно понимал свое безвыходное положение. У него никогда не было ничего своего, никакого личного пространства, впрочем, все, что у него было до этого - лишь подарки от наследного принца. Наследный принц... Сердце больно сжалось от того, что он бросил, оставил его, и больше им никогда не ощутить друг друга, не почувствовать прикосновений. Они больше не разделят совместное ложе, и их тела не сольются в танце плотского единства. Для Чана Донхун был единственным человеком, который относился к нему только хорошо, и не потому, что тот обладал таким могуществом, которого боялись все существующие кланы. А именно потому, что он полюбил душу, то, каким Чан предстал перед ним. Ему и только ему Чан поведал свои желания, тайные мысли, свое сокровенное... И его не растоптали, не высмеяли, а наоборот - полюбили. Девушки-наложницы обмакивали мыльные корни в розовую воду и растирали конечности Чана, уделяя особенное внимание его спине и груди. Все они были красивы, словно нимфы, вышедшие из озерных глубин, но Чан никого из них не видел. Для него всегда существовал лишь один человек, но теперь... но теперь он остался в прошлом. Чан вспомнил то, как рос, как воспитывался до того, пока его клан не был уничтожен, разбит и поголовно истреблен. Когда в их земли пришли захватчики - а именно все существующие кланы, объединившись, восстали против клана Мистических целителей, - они никого не пощадили: ни детей, ни женщин, ни стариков. Они уничтожали, убивали, резали глотки всем, кто вставал на их пути. Могущества целителей боялись все кланы-полукровки, ведь только они были способны применять самую сложную магию, способную как исцелять, так и уничтожать. Но даже эта магия была бессильна в таком количестве людей, шедших против них, а потому постепенно полукровки истребили всех. Мать Чана не могла уберечь своего ребенка от гибели, поэтому, достав маленький кинжал, она сделала ему несколько порезов, и перемазала ему лицо, руки и ноги его собственной кровью. Она приказала лежать смирно и задерживать дыхание - ведь от этого зависела его жизнь. Когда на них напали, мать отвлекла внимание противника, но пала от меча. Малыш Чан остался один, в полуразрушенном доме, он лежал смирно, не двигаясь, и надеялся на то, что вскоре все закончится. Когда шум боя стих, и последние проверяющие врывались в дома, обыскивая их на предмет выживших целителей, попутно грабя, унося с собой магические талисманы, как безделушки - в качестве сувениров женам и любовницам, Чан оставался тихим и неподвижным. Никто из воинов не решался марать руки, щупая мертвого ребенка, поэтому мальчишка выжил. Он смог сбежать из земель своего клана, в леса, и словно дикарь, жил там несколько лет, питаясь подножным кормом и воруя яйца у перепелок, пока однажды его на нашел один из генералов Красного Дракона. Молодой мужчина сжалился над мальчишкой-оборванцем, и забрал его к себе - воспитывать и растить, как собственного сына. Мальчишка оказался смышлёным и талантливым в сборе лекарственных трав. Вот тогда-то он и проявил свой талант: подрастая, юноша с жадностью «глотал» все книги, что мог ему приобрести генерал, и обучался целительству. Порой ему попадалась литература, раздобыть которую было нелегко - кое-что из забытых архивов истребленного клана Целителей, и именно так Чан обучился тому, для чего был рожден. Его выносила женщина - но зачат он был тем же путем, и при тех же условиях, что и то дитя, которое сейчас росло в нем. Для целителей пол не был важен - нужна лишь причастность крови к своему клану и Великое Слияние, остальное их родовая магия творила сама. Оказавшись неготовым к тому, что теперь он сам даст жизнь новому поколению, последнему Целителю из его клана, Чан был в растерянности: раз теперь его заметил сам Император, он не может отказать тому в близости. Впрочем, как же он объяснит свое положение? "Живот не очень заметен сейчас, - подумал Чан, - значит, я могу пока что не говорить о беременности." Девушки, закончив с купанием будущего фаворита Императора, облачили Чана в чистые одежды: в белоснежные нижние одеяния из самого мягкого хлопка. Подвязав их на поясе, они облачили Чана в легкую струящуюся мантию небесного цвета, и туго завязали белоснежный пояс. После они расчесали его волосы, укладывая их в пробор, собирая в пучок на затылке и продевая в него две продолговатые заколки. Его пальцы украсили перстнями из дорого сплава, а на шею надели несколько цепочек. Одна из девушек поднесла белила к лицу юноши и изрядно нанесла их на его и без того безупречную кожу, а после, обмакнув два пальца в маленькую коробочку с красной твердой краской, она прошлась ими по мягким губам Чана. Под его ключицами и за ушами, а также на запястьях, девушки оставили несколько капель лотосового масла, и теперь его нежный аромат наполнял собой комнату. После приготовления, Чана отвели в личные покои императора — это было большое строение с внутренним двориком и фонтаном посредине. Вокруг дворика было несколько комнат, где проживала личная прислуга императора, и отдельная комната, где спала стража, да несколько апартаментов самого императора Джунхи. Остановившись перед покоями, девушки почтительно поклонились дверям так, словно император способен увидеть их сквозь бумажное стекло, и, принимая смиренную позу, они поспешно удалились. Чан, не до конца понимая, что он должен делать, негромко постучался в бамбуковую дверь, и, услышав бодрое "Проходи", отодвинул дверь в сторону. Закрывая за собой покои, Чан предстал перед императором в своем посвежевшем виде. - Ты стал еще более прекрасен, - произнес Джунхи. Он восседал на бесчисленных подушках, коими был усеян пол его опочивальни. В дальнем углу у бумажного окна стояла широкая кровать с балдахином, ее матрац был настолько высоким, что Чан был уверен, что это самое мягкое ложе из всех тех, на которых он когда-либо спал. Император сидел в противоположном углу, перед ним стоял маленький напольный столик, на котором на нем томились кушанья: громадные креветки в кляре, и куриное мясо, обжаренное в соевом соусе с овощами, и сырые овощи, отмытые настолько, что их поверхность блестела. Также на столе было несколько пиал с вином и пара глиняных графинов с водой. И множество фруктов, которыми Чана нечасто баловали: в его прежней жизни: там, где он всегда жил, экзотики было значительно меньше, чем здесь, на полуострове, окруженном со всех сторон морем. - Угостишься? - Спросил Джунхи, выдыхая поток дыма из длинной бамбуковой трубки. Сладость дыма донеслась до ноздрей Чана и тот, вдохнув его, закашлялся. Он не привык к тому, чтобы его легкие заполнялись сладким ядом, для его плода это было вредно. - Ваше благородие, - поклонился Чан, - я приму за честь разделить с вами ужин. - Я не голоден, - рассмеялся Джун, выдыхая вновь дым из трубки, - но с радостью накормлю тебя. Несмотря на то, что прислуга уже кормила Чана горячим супом, он почувствовал невероятный голод. Вероятно, его особенное положение сказывается, раз у него такой хороший аппетит. Юноша готов был наброситься на еду и есть все, что стояло на столе, словно голодный оборванец, не евший несколько дней, но он помнил, с кем он сейчас находится, а поэтому ел спокойно, тщательно пережевывая. Ему понравились креветки, как и мясо, но когда он добрался до фруктов, то ощутил невероятный голод, словно до этого ничего и не ел вовсе. Особенно ему понравились желтые пряные плоды - император называл их манго, их кисло-сладкий вкус настолько понравились Чану, что он съел сразу несколько. - Мне всегда нравилось хорошенько поесть, - произнес император, - и хорошо, что ты разделяешь мои вкусы. А то от этих наложниц, которые вечно следят за своей фигурой, такого не добьёшься. Император взял хлопковую салфетку со стола, и, придвинувшись к Чану почти вплотную, стер с уголков его губ остатки соуса. Справившись со своей задачей, император взглянул в зеленые глаза Чана: в них была безмятежность. - Ты больше не голоден? - Спросил Джунхи. - Нет, ваше благородие, - ответил юноша, - я вам очень благодарен за все блюда, которые вы позволили мне съесть. - Теперь голоден я, - произнес император Джунхи. - Справишься с моими потребностями? Чан лишь согласно кивнул. Отложив бамбуковую трубку в сторону, Джун подхватил юного Чана на руки, словно тот был совсем невесомым, и понес его на кровать. Чан прижимался к крепкой груди Джуна, одной рукой судорожно сжимая ворот его мантии. Он ощущал себя слабым, словно перестал быть мужчиной. И он ощущал тепло тела того, кто держал его, не отпуская, он чувствовал, что теперь он точно будет в безопасности. - Ты так прекрасен, - склонившись над парнишкой, Джун провел пальцами по его щеке, - не представляешь, насколько ты красив. Тебе позавидует каждая наложница нашего клана! - Своими внешними данными я обязан своей матери, - ответил Чан, - здесь нет моей заслуги. - Где теперь твоя мать? - Думаю, с предками. - Мне очень жаль. - Мне тоже. Но не будем медлить. Обхватив ладонями лицо императора, Чан прижался своими губами к его губам. Они соединились в поцелуе - раскрывались друг другу навстречу, касались острыми кончиками своих языков. Чан закрыл глаза и постарался отвлечься, дабы не думать о том, что еще недавно он был в объятиях другого мужчины. Одну руку Джун просунул под мантию Чана, нащупал там узел, потянул за пояс и распахнул его нижние одежды. Под ними оказалось белоснежное тело - осень выдавалась достаточно теплой, чтобы не носить пачжи под одеждами. Чан судорожно потянул воздух и рвано выдохнул его, когда своей прохладной рукой император Джунхи коснулся его пульсирующего от возбуждения члена. Он касался еще и еще, очерчивая круги вокруг головки своими большими пальцами, собирая сочившуюся смазку и распределяя ее по члену. Чан слегка простонал в губы Джуну, и они с новой силой слились в страстном поцелуе. Джун так быстро двигал своей рукой, что юноша больше не мог ровно дышать, а его сердце забилось в груди, словно сумасшедшее, и собственный орган пульсировал с новой силой, слегка подергиваясь при каждом прикосновении Джуна. - Ах, ах, аааааах! - Воскликнул Чан. Его таз подался слегка вперед, встречаясь с рукой императора, и, сам того не сознавая, он уже толкался ему в ладонь, пока член не брызнул теплой струей полупрозрачного семени. - Чан, - прошептал Джун, уже не на шутку заведенный от того, что увидел своими глазами, как другой мужчина получает удовольствие от его манипуляций, - ты такой сладкий малыш... Ответишь мне взаимностью? Чан, отдышавшись, не собирался повторять то же, что с ним только что проделали. Вместо этого он безмолвно повалил Джуна на спину, и крепко сжал кисть той руки, в которую он выпустил свое семя. - Я собираюсь предложить вам кое-что более интересное, - загадочно произнес Чан. Он направил руку императора туда, где было его сокровенное отверстие, и, сгибая ладонь особенным образом, он отправил собственную сперму себе в лоно. Убедившись в том, что его семя достаточно увлажнило его дырочку, Чан, распахивая одежды императора, оголил его тело. Тонкими холодеющими пальцами он прошелся по его торсу, по твердым соскам. Спустился по безупречному прессу, к лобку с растительностью, аккуратно выстриженной. - А вы заботитесь о себе, - довольно промурлыкал Чан, - мне нравится ваша интимная прическа. Взяв в руки горячий член императора, Чан сделал несколько вращательных движений своей рукой, а после, принимая сидячее положение, направил инструмент себе в отверстие. Член легко проник внутрь, вошел до упора. Они оба на мгновение застыли: Чан привыкал к новым ощущениям внутри себя, к другому размеру и тому, как его заполняет член Джуна, а молодой император ощутил внезапно такую узость, которой никогда не испытывал даже с самой девственной наложницей. - Ах, Чан, - выдохнул император, - тебе точно не больно? - Что вы, ваше благородие, - ответил юноша, - мне так хорошо! Он приподнялся на коленях, и выставил руки назад, упираясь ими в матрац. Выгибаясь, он демонстрировал собственное безупречное тело с белоснежной кожей. Император больше не в силах был сдерживаться, и, как показывало тело юноши, тот готов был принять все, чего Джунхи сейчас желал. Джун сделал несколько осторожных выпадов вперед, и, увидев, что Чану все нравится, он ускорил свой темп. Отверстие юноши облегало член императора плотным кольцом, и эти ощущения вскружили ему голову. Он вцепился в бедра юноши, и утопал в своих проникновениях. Буря чувств и спектр внеземных ощущений пронеслись внутри него. Он, казалось, испытывал высшую меру наслаждения. - Чан, ты такой... прекрасный... - Сдавленно произнес Джун, ощущая, как сбилось его дыхание. Он ускорил свой темп еще больше. Чан застонал - протяжно, своим красивым тембром голоса. Эти звуки показались императору лучшей музыкой на свете. Он ощущал его узость, и, больше не в силах справиться с этим, затолкался настолько быстро, насколько позволяло его тело. Казалось, они слились в тандеме сумасшествия и порочности, но какой же приятной была эта связь! - Ах, Чан, я.… я... - Голос Джуна сорвался, и он, сделав еще один выдох, с громким стоном излился внутри отверстия юноши. Его член пульсировал, пока выпускал семя наружу, постепенно толчки Джуна замедлялись, и когда он со всем закончил, то расслабленно откинулся на подушки. Его орган по-прежнему был внутри отверстия Чана, и оно почему-то пульсировало. - Тебе точно было не больно, малыш? - Спросил Джун. - Вы все сделали правильно, - ответил Чан. Он склонился вперед, их взгляды встретились, а после встретились и губы, слившись в нежном поцелуе. - Когда я с тобой, я ощущаю Вселенную, - произнес император, после того, как закончил свой поцелуй. - Правда? - Улыбнулся Чан. - Правда. Я хочу ощущать ее всегда. А потому ты останешься здесь. - В качестве вашего фаворита, ваше благородие? - Нет. В качестве моего возлюбленного, малыш. Я хочу разделить эту жизнь с тобой.