Пожарище

— Ты мне нравишься! Бакуго это ничуть не трогает. Он хмурится, чуть улыбается, опирается на подоконник и хмыкает. — Прости, но я не по пацанам, Киришима. — Я знаю, но я просто… я просто хочу, чтобы ты знал, — Эйджиро жмурится, опускает голову и молчит. Тишина старого коридора не дает Киришиме сил, а улыбка на чужом лице их только высасывает. Хочется просто закричать, броситься к Бакуго и сильно обнять. Но ему нельзя. Кацуки совсем другой. Они соседи по комнате, и Бакуго не интересуется ни парнями, ни им самим. Эйджиро сглатывает, понимая, что пропал — Кацуки он не сдался, да и его чувства тем более. — Я надеюсь, ночью не проснусь от того, что ты дрочишь на меня? Киришима весь сжимается в один напряженный комок и замирает. Он уже так делал. И Бакуго не проснулся тогда. Эйджиро глубоко вдыхает и кивает в ответ, и Кацуки разворачивается, машет рукой и ретируется, оставляя Киришиму, к глазам которого уже подкатили слезы. Эйджиро несется по коридору мимо Бакуго, мимо своих друзей, еле сдерживая слезы, забегает в их комнату, ищет место, где бы спрятаться, и не находит ничего, кроме собственного шкафа. Он сидит в нем, плачет, зажимая себе рот ладонью, и думает, за что же ему это. Жить в одной комнате, разговаривать перед сном, временами делать уроки с идолом пансионата? Теперь еще и влюбиться! Ад на Земле. Киришима плачет, еле сдерживая всхлипы и слова, которые горечью лежали на языке. Ему хочется бежать без оглядки, бежать до самого забора пансионата, удариться об него хорошенько, так, чтобы все забыть, и вернуться назад, будто ничего и не было, скрывать свои чувства, как и раньше. Кто его вообще за язык тянул?! Кто вообще давал право такому ничтожеству хоть что-то говорить Кацуки Бакуго? Он знает, что теперь его ждет: издевки, подколы и дурацкие шуточки от самого предмета обожания и его друзей. Они не разговаривают с тех пор. Даже домашнее задание делают в разное время. Бакуго приходит в комнату уже после того, как Эйджиро ляжет и притворится спящим. Киришима ненавидит себя за то, что сделал. Они учатся в одном классе, и чаще, чем обычно, в него летят бумажки или насмешки. Даже не по поводу чувств к Кацуки, а по поводу успеваемости. Он не сильно врубает в математику, а благодаря стараниям Бакуго его мозги потихоньку просыпались. Но сейчас он снова ничего не понимает, да и не сильно хочет. Эйджиро любит писать, просто сочинять какие-то истории, записывать их в телефоне. Получалось неплохо, но не настолько хорошо, чтобы показать их миру. Далеко с этим не уйдет — он знает. Его выпрут отсюда раньше, чем он напишет хоть что-то стоящее. — Эй! Киришима ускоряет шаг и поправляет портфель. — Пидошима Гейджиро*! — кричат вслед, и Эйджиро слышит, как шаги ускоряются. Киришима идет также быстро, старается быстрее войти в общежитие, но его ловят за брелок на портфеле и дергают назад, заставляя завалиться на обидчика, но тот отпихивает его от себя. — Ты глухой, блять?! — кричат сердито ему прямо в лицо. — Прости, я не слышал тебя, Бакуго, — Эйджиро опускает взгляд. — Ты что-то хотел?.. Киришима знает, что с ним будет, если Бакуго догадывается о его вранье. Почему-то именно его он боялся больше, чем того, что ему нравятся мальчики. Нет ничего страшнее Кацуки Бакуго — школьная тайна, о которой не принято говорить. — Я хотел, чтобы ты прекращал это дерьмо, — он злится. Но до Эйджиро не доходит. — Я не понимаю, о чем ты. Кацуки хватает его за грудки школьной рубашки и сжимает кулаки. Сердце Киришимы бешено бьется то ли от переполнявшего юношу страха, то ли от внезапной близости предмета обожания. — Ты идиот?! Прекрати на меня палить на уроках, дерьма кусок! Ты мне мешаешь! — срывается он, пока Эйджиро думает, как же в таком некрупном теле умещается столько силищи. — Зубы будешь по полу собирать? Понятно?! Киришима кивает, словно завороженный, смотрит, как Бакуго выдыхает через зубы, толкает его назад, отпускает, разворачивается, поднимает сползшую лямку портфеля и уходит, чуть сгорбившись. У него потрясная осанка — Эйджиро знает. Им шестнадцать, и понятное дело, Киришима просто не понимает, что его чувства к Кацуки — пропащее дело. И вроде бы и можно вести себя как-то сдержаннее, не смотреть, пока бешеная привязанность, пока бабочки в животе в его присутствии не исчезнут, но сколько будет боли? Хотя меньше, чем если бы он молчал в тряпочку. А для Бакуго — меньше знаешь, крепче спишь. Эйджиро и не замечает, как стал полностью повернут на Кацуки. Сталкерство — так это называют. Бакуго это видит, но не зажимает его в углу, не заставляет собирать собственные зубы по полу и не особо-то активно реагирует на это. Видимо, ему это не мешает. Кацуки вообще с ним никакие разговоры не ведет — даже не здоровается. Их расселили. Ну как расселили. Точнее, у Киришимы больше не было кровати. Смотреть на Бакуго теперь было не удобно. Дружки Кацуки, видимо, постарались. Да и ему все равно. Он не уйдет. Эйджиро каждую ночь лежит, подолгу смотрит на спокойное, нехмурое лицо Бакуго и улыбается. Ему нравится спящий Бакуго. Принцип «смотреть, но не трогать» соблюдался Киришимой только в действиях. В мыслях у Эйджиро было множество разных мыслей. И это не пугало — наоборот, заводило еще сильнее. Хотелось потрогать наверняка мягкие волосы, хотелось коснуться тонких приоткрытых во сне губ и заставить Кацуки простонать. Руки тянутся, мысли кричат, а сам Киришима уже хоронит себя заживо. Правая рука ложится на мягкую щеку, и Бакуго хмурит брови. Глаза Эйджиро запоминают последние мгновения его жизни, он с упоением гладит большим пальцем щеку Кацуки, улыбается слишком нежно. Киришима ведет дальше, касается волос и замирает. Мягкие. Он играет с ними, перебирает пальцами, что уже не замечает, как долго это делает. Спойлер: очень долго. — Какого… — Бакуго не успевает договорить, потому что Эйджиро от испуга зажимает ему рот левой рукой, отдергивает правую и в ужасе смотрит на испуганного Кацуки. Киришима прикладывает палец к губам, по ладони проходится горячее дыхание Бакуго, и Эйджиро медленно опускает руку. Кацуки вскакивает, валит Киришиму и смыкает руки на его шее, но пока не душит, видимо, ждет объяснений. — Бакуго, я могу все объяснить! — врет Эйджиро. Он не знает, что говорить. Его убьют все равно. — Да я тебе тебе член оторву, раз ты только им и думаешь! — рявкает Бакуго. Киришима хватает руку Кацуки прежде, чем она приблизится к стратегически важному месту, и его указательный палец давит на артерию. Пульс бешеный. Эйджиро свободной рукой тянется к щекам, трогает их, едва ли избегая зубов. Горячие. Он собирается бросить взгляд на пах, но Бакуго бьет его наотмашь и не дает пошевелиться. — Руку отпустил, — приказывает Кацуки, но Киришима мотает головой, получает смачную пощечину. — Руку мою отпустил, я сказал. Эйджиро снова мотает головой, и, пока Бакуго отвлекается на еще один замах, Киришима отпускает руку и перемещает ее на пах Кацуки. И почему он возбужден? Ночная эрекция? Что случилось? Рука Бакуго давит на горло, другая пытается справиться с рукой Эйджиро. Он злится. Но есть в этой злости что-то особенное, что-то интимное. Киришима, спасая свою жизнь (хорошее оправдание, чтобы потрогать чужой член), а не удовлетворяя желания, сжимает возбужденный член через пижамные штаны, и заставляет Бакуго подавиться воздухом. — Отпусти меня, — рявкает он, давя на шею. Эйджиро почти сдается, сам, блин, чуть ли не синеет от рук Кацуки, но у него еще хватает сил, чтобы выпалить самое бессмысленное, что он когда-либо говорил в подобных ситуациях (не то чтобы он бывал в таких ситуациях, когда его душат, а он лапает чужое достоинство). — Я люблю тебя! — Задрал! — кричит в ответ Бакуго и тут же ловит себя на мысли, что уже давно нельзя орать. — Мне твоя педовщина не сдалась, ты понял? Киришима кивает, и Кацуки дает ему вдохнуть — судорожно и громко. — В следующий раз я убью тебя нахуй, — восклицает Бакуго, уже не глядя на Эйджиро, начинает слезать с него. Теперь Киришима валит Кацуки на пол и прямо чувствует, как больно он ударяется затылком, тянется, чтобы потрогать его, проверить, есть ли кровь, но руки Бакуго ложатся на грудь Эйджиро и пытаются отпихнуть, в ход идут ноги, колено ударяется прямо в живот, и Кацуки удается держать дистанцию, он пихает еле сидящего на подмятых под себя коленях Киришиму двумя ногами в грудь. Эйджиро падает, даже не в силах среагировать, прикладывается головой к низкой табуретке, к самому углу, и теряет сознание. Бакуго сначала пугается, потом так же, как и Киришима, тянется к затылку юноши, трогает его — цел и невредим. Кацуки проверяет его дыхание, смотрит на Эйджиро невыносимо долго, затем высказывает ему все, что думает и ложится спать, предварительно перетащив тушу одноклассника на матрац, служивший ему кроватью по вине его друзей.