Перышко

      Как велика и красива наша необъятная Русь! Хорошо-то как здесь, славно! Киев расцвел вместе с цветами первыми и все краше да краше становится. Празднества большие будут. Горожане улочки украшают, деревенския со всех краев съезжаются тому, как князь наш Владимир с дружиной своею могучею домой возвращается, в родной Киев. Ох и пир будет! Пир на весь Мир! Солнышко светит ясное, встречая князя, птицы голосистыя поют о нем, ветер хвалу разносит по всему княжеству и до богов возносит и подвигах молодого правителя.       Лето жаркое выдалось. Урожаи растут, животина едой обеспечена, детвора днями напролет на речке резвиться, ежели родным помощь не нужна. Иванов День близок, а значит и дружина скоро вернется. Хорош был Киев в эту пору. Яркий, живой, шумный как никогда. Все, от малого до старого, ждали празднества этого. В праздники город еще краше становился, а все князю благодаря. Слава же князю Владимиру! Но не все так яро готовились к празднику. Мальчонка с дедком сидели под плакучей ивой у реки и высматривали корабли. Дедок дремал уже, солнце хорошо пригрело ему дряхлые бока, а мальчик бросал мелкие камушки с берега, уже не зная, как себя развлечь. Льняная рубаха ему еще была великовата, потому и съезжала с белесого худого плеча. Единственное, что и удерживало эту рубаху, так это красный поясок, такой же, как и новехонькие штаны с красными сапожками. Русые волосы мальчугана растрепал теплый ветерок, от чего он все время щурил голубые, как чистейшие озера глаза, и хмурил густые светлые брови. Юный мальчишка сильно отличался от чумазых деревенских одногодок, словно был каким-то княжичем: чистый, опрятный, да и лицом недурен. Телом правда слаб, зато умом хвастать мог. — Деда-а! — протянул устало мальчик, откинувшись на ствол ивы, но не услышав от старичка ответа, легонько потряс его за плечо и вновь позвал: –Ну, деда! Не спи! Расскажи что-нибудь…       Старичок этот был словно со сказок пересказанный. Низенький, щупленький, с плешивой головой, но с торчащими седыми волосами на затылке и по висками, словно одуванчик, с неухоженной длинной бородой и добрыми прищуренными серыми глазами. Недовольно пробурчав себе под нос от того, что мальчик разбудил его от сладкой послеобеденной дремоты, он почесал свою бороду, позевал и потянулся с громким хрустом костей. — От, молодняк. Старик притомился, а ему сказки подавай! Ишь ты! — пробухтел дед, но после все равно улыбнулся и посмотрел на белокурого нарушителя. — Ну и что ж ты за историю хочешь? — Про мамку с тятькой расскажи… Ну, пожалуйста, деда! — мальчонка телячьими глазами уставился на старичка, зная, что тот устал уже рассказывать одно и то же, но любимей этой истории у него не было ни одной. — Расскажи. А я тебе грибов и ягод с лесу притащу! Или на ярмарке коровку выиграю! Честно! — От ужо, коро-овку! — дедушка лишь хохотнул, после уже удобнее устраиваясь в теньке и глядя в медленно исчезающие волны речки, начал свой рассказ о княжне Рогнеде и князе Владимире.       Весна была тогда. Снега сходить начинали, солнце припекать, первым теплом радовать. Шло в Полоцке все своим чередом. Князья правили, люд работал. Окружающие войны город не трогали, до поры до времени. Прибывший из-за моря Рогволод был варягом, а в жены взял себе княжну местную. Родила она ему двух сыновей-молодцев и дочь-красавицу. Юная Рогнеда не по годам была умна, но в глазах ее серо-голубых, словно замерзшие озера, читалась такая печаль, словно знала она свою судьбу горькую. И вот когда пришло время княжне уже и замуж идти, посватались к ней братья Святославичи. По душе девице пришел сын Святослава, Ярополк, за которого ее и собирались выдать, а Владимира она обидела резким словом, не пожелав «разувать сына рабыни», коим являлся Новгородский князь, рожденным от ключницы. Большая обида затаилась в сердце князя и на брата, и на невесту. А месть в этих краях уважают…       Княжне не спалось. Ворочаясь в своей кровати, то кутаясь в меховое покрывало, то скидывая его с себя вновь, девушка привстала на руках, спустила ноги на пол, коснувшись пальцами пола и тут же подняв ноги, ибо комната остыла хорошенько за ночь, после чего подтянула свои сапоги и обулась. Поднявшись, пройдясь по темной комнате, она натянула на ночное платье шубу, осторожно приоткрыла тяжелую дубовую дверь своей комнаты и юркнула в коридор замка. Светало еще не так рано, но солнце же пыталась показать свои лучи в темном небе. Рогнеда тихо кралась по темным коридорам, избегая стражу и спящих рядом с ее опочивальней нянек. Выйдя к винтовой лестнице ведущей вверх, на башню, княжна еще раз обернулась, убедившись, что никого нет, и быстро побежала по ступеням.       Морозный воздух тут же ударил в лицо своей свежестью. Кожа покрылась мурашками, заставив девушку поежиться и плотнее укутаться в шубу. По территории всех оборонительных стен ходили дозорные с факелами. Они лениво бродили туда-сюда, кто-то бормотал себе под нос какую-то песенку, услышанную от скоморохов на рынке, кто-то спал, прислонившись к деревянной стене. Никто пока княжну не замечал. Убедившись в этом, Рогнеда цепко ухватилась за веревку, свисающую с крыши башни, дернула ее пару раз, а после полезла вверх. Несвойственная для юной барышни шкодливость и ловкость были коньком этой девицы. Хорошо держалась в седле, владела мечом, пусть и не так умело, как братья или юнцы ее возраста, но такие умения для благородной девицы были чем-то из ряда вон выходящего. Но с помощью этих умений ей иногда удавалось встречать самые прекрасные рассветы, которые только можно было представить. Аккуратно забравшись на крышу, стараясь не задеть оставленное здесь птицами перед холодной зимой гнездышко, княжна устало откинулась назад, удобно устроившись на деревянных досках, выдохнув облако пара. Перед ее глазами были тысячи звезд, мерцающих на черном полотне. Завороженная этим зрелищем, девица вдруг заметила, как небо постепенно начало наливаться красным цветом, словно спеющее яблоко. Тут же подняв голову, дабы полюбоваться поднимающимся солнцем, вдали она увидела черные столбы дыма. Встряхнув головой, пытаясь смахнуть накатившую будто бы дрему, Рогволодовна всмотрелась в горизонт. Сотни горящих факелов, десятки знамен с гербом Новгорода. Армия стремительно подходила к городу, попутно уничтожая все, что встречалось им на пути. От ужаса ноги не слушались. Нужно было встать, бежать к караульным, поднимать тревогу или закричать хотя бы. Но это зрелище, толпы этих варваров так уверенно ступающие вперед, заставили молодую девушку замереть от ужаса.       Зазвонил колокол. Поднялась тревога. Дружину подняли и стали собирать войско. Главные ворота закрыли. С трудом отойдя от оцепенения, княжна шустро слезла с крыши и побежала скорее в покои отца. В городе началась паника. Слышались крики, плач, ругань. Люди прятались, пытались спрятать и свое добро. Князь вместе с сыновьями готовились к обороне, но в глубине души осознавали, что осаду долго им не выдержать. Их войско не так сильно после прошлой стычки с Владимиром, а его наемники, варяги, кривичи… Все они полны сил и с нетерпением ждут момента, как перережут пару глоток и вдоволь раздобудут золота.       Семью княгиня нашла в главном зале. Отца спешно снаряжали в кольчугу и латы доспехов, братья о чем-то громко спорили, достав из ножен мечи, а мать стояла поодаль от мужчин, все сильнее белея. Увидев дочь, женщина тут же подбежала к ней и обняла, негромко всхлипнув. — Отец! Там Владимир! Там сотни воинов: новгородцы, варяги… — но не успела она договорить, как князь лишь махнул страже рукой, приказывая им защищать жену и дочь. — Прячьтесь в подвал. Они не пробьются в замок. — Рогволод был темнее грозовой тучи. На собственную семью он даже не глянул. Лишь крепче сжал меч и направился следом за сыновьями.       Княжна же не хотела отпускать отца, рвалась к нему, кричала что-то в след, но он словно не слышал ее. Мать крепко сжимала ее белую ладонь, уводя за собой вместе со стражей. За стенами замка в этот момент уже во всю разгоралась битва. Подожженные стрелы влетали в деревянные постройки. Город начал гореть. Смрад от дыма, вонь жженого мяса. Таран настойчиво бил в ворота. Опора долго не продержится. Лучники всячески пытались сбивать со стен карабкающееся по лестницам войско, но людей просто не хватало. Лязг мечей и топоров, свист стрел, треск горящего дерева, вопли и крики боли, страха и отчаянья. В какой-то момент главные ворота были проломлены и войско Владимира вошло в город. Дружина Рогволода начала отходить назад, к замку, пытаясь сдерживать натиск. Владимир искал в толпе сражающихся княжескую семью. Он лично хотел поквитаться со своими обидчиками. Спину ему прикрывали верные товарищи — Добрыня, дядька по материнской линии, и Олаф Рыжий, варяг, с которым они прошли не через один десяток битв.       Над Полоцком пылало зарево, окутанное черным дымом. Красное солнце уже высоко поднялось над горизонтом, небо посерело, мелкими хлопьями с неба полетели снежинки. Такая яростная защита города была полностью разбита. Несколько дружинников ворвались в замок и начали рыскать в поисках княгинь и остальной укрывшейся знати. Остальные взяли в плен остатки сдавшейся армии Рогволода и стали грабить сгоревшие хаты и княжеский дом, вынося оттуда все, что можно вынести. Раненного князя и двух его сыновей вволокли в главный зал и бросили, будто шелудивых псин. Владимир бродил по залу туда-сюда скрестив на груди залитые кровью руки, ожидая вести от солдат. Олаф с несколькими своими людьми спустились вниз и услышали едва слышные всхлипы. Княгиня всеми силами пыталась держаться, но мысли о том, что все кончено, что муж ее и дети были жестоко убиты этим робичичем. Рогнеда крепко прижималась к матери. Она была напугана, как и все, но ее переполняла злость. Злость из-за того, как Владимир, словно крыса, подкрался исподтишка. Вместе с ними заперты в чулане были еще семьи бояр и несколько стражников для защиты. За дверью послышался скрежет мечей, предсмертный хрип и тишина. Недолгая, потому как через несколько секунд в дверь вонзился варяжский топор, пытающийся срубить с двери замок. Удар. За ним еще. И замок все же слетел и негромко брякнулся об каменный пол. В чулан тут же как чума ворвались два варяга, схлестнувшиеся в драке со стражниками. Тут же поднялся визг и крик. Дети начали рыдать, женщины визжали и забивались в угол, а юная княжна лишь с ужасом смотрела, как просто у человека отнимают жизнь. После бойни зашел и Олаф. Осмотрев всех, он кивнул на княжну с дочкой, которых тут же схватили и потащили по земле наверх, остальных же закрыв обратно в чулане и подперев дверь большой винной бочкой.       Княжна всячески вырывалась, кричала, пыталась укусить своего обидчика, била его по рукам, но тот словно не чувствовал ничего. Она будто птица в клетке, бессмысленно трепыхалась, не в силах освободиться. — Принимай подарки, князь, — послышался хриплый скрипучий голос варяга со стороны дальней двери, откуда показались сначала дружинники с княжнами, а после и их военачальник.       Обеих бросили на пол и отошли в сторону. Княгиня тут же подползла к мужу и прижалась к нему, разрыдавшись сильнее, но не подав голоса. Женщина уткнулась в плечо мужа, накрыв своей худой сморщенной рукой его окровавленную ладонь, зажимающую рану на боку. Рогнеда же подняла озлобленный взгляд на Владимира, который стоял прямо над ней, возвышаясь, показывая ей, как она ничтожна. Взгляд длился лишь секунду, потому как девушка хотела броситься к братьям, но князь подло наступил ей на ногу, от чего она вновь свалилась перед ним на колени. Он упивался ее положением. Упивался унижение, ее внешним видом, страданиями, ее озлобленным взглядом. — Что же ты творишь, ирод? — вновь поднимаясь с колен на дрожащих ногах произнесла юная княжна, глядя на Святославовича голубыми глазами, будто бы засветившимися от наполнившей молодое тело злобой и ненавистью. –Зачем землю чистую невинной кровью обливаешь? — Молчи, безсоромная! — рыкнул князь, оскалившись от злобы с замахом, ударив девушку по щеке.       Девушка приняла удар, схватилась за щеку и немного наклонилась, сжав губы от боли и зажмурившись, сдерживая слезы горечи. Мать начала молить о пощаде дочери, ведь он уже сполна отомстил, забрав у них все. — Этого недостаточно! — вдруг послышался низкий, словно рычащий от злости голос воеводы Добрыни, дяди Владимира по материнской линии. — Эта девка прировняла тебя к рабам. Унизила. Оскорбила. Тебя, князя новгородского!       У воеводы были свои причины держать обиду на полоцкую княжну. Какая-то мелкая избалованная девчонка назвала его сестру рабыней. Он не мог позволить так очернять свою кровь. Месть должна была свершиться. Владимир должен был это сделать. Князь молчал. Он слушал своего наставника, кружа вокруг Рогнеды, словно ворон над падалью, думая о чем-то. — Она плюнула на твою честь. Прилюдно. Запятнала своим языком. Так пускай отмоет кровью, —последние слова мужчина произнес словно плюнув, показывая всю свою злость.       Все замолчали. Владимир завершил круг и встал перед девушкой, которая закрывала пылающую пунцовым от удара щеку своей холодной ладонью. Они оба смотрели друг другу в глаза на протяжении нескольких секунд, после чего Святославич снял с головы свой шлем, отдал его близстоящему солдату, а после стал снимать пояс с мечом. — Придержите их. Они не станут спокойно на это смотреть, — громко хмыкнув произнес он, кивнув в сторону братьев девушки, отдав свой меч Олафу.       Рогнеда непонимающе изогнула брови, не понимая, что собирается сделать князь. Мать же ее закрыла лицо руками и разрыдалась в голос, все еще пытаясь достучаться до сознания Владимира. Рогволод попытался подняться, оперевшись на руку, отчего в ту же секунду в его ладонь впилось острие меча, заставив старого князя взреветь об боли. Святославич медленно подходил к Рогнеде, которая пятилась от него, но в один момент, тот схватил ее за грудки, стянул шубу, а за ней без труда разорвал тонкую ткань ночного платья, обнажив белое тело юной девы. Девушка невольно вскрикнула от испуга, закрылась руками и присела на корточки, попытавшись закрыться. Братья ее, словно бешеные быки, начали рваться на свободу, пытаться вырваться из рук новгородцев, заступиться за сестру, но сил совсем не было. Раны вытягивали из них всю жизнь, а бездействие отравляло душу и сознание. — Не хотела быть моей по-хорошему, будешь по-плохому, — словно ядовитый змей прошипел новгородский князь, пихнул девушку на землю, опустился сам на колени и грубо притянул к себе княжну за ноги.       Девушка забарахталась, словно выброшенная на берег рыба, стала вырывать свои ноги, пытаться ударить ими князя, но того лишь забавляли эти попытки. Он бесстыже бродил грубыми от мозолей руками по телу княжны, сжимал сильно грудь, заставляя скулить ее, себе на потеху. Рогнеда набросилась на мужчину, попыталась вцепиться ему в глаза, выдрать их, расцарапать до костей лицо, но громкая пощечина тут же заставила ее откинуться назад и закрыться руками, издав лишь негромкий всхлип. — Хватит, прошу… — послышался тихий голос княжны, дрожащий от слез и охватившего все тело ужаса. — Неужели ты ничего не боишься… Неужели даже Божья кара для тебя не страшна?!       Эти вопросы лишь вызвали ухмылку у Владимира. — Мои Боги со мной, — тихо произнес он, наклонившись ближе к заплаканному личику девицы, убирая полы своего кафтана и приспустив штаны, освободив налившийся кровью член и тут же проникнув им в девственное лоно Рогнеды.       Княжна тут же заверещала, стала сильнее вырываться, биться, пытаться укусить Владимира, но тот лишь смеялся, наблюдая за ней и только сильнее возбуждался от ее ерзаний. Схватив ее руки и прижав их к каменному полу, мужчина не жалея начал врываться в ее плоть, заставляя ее визжать и скулить от боли. Ни капли не жалея, он врывался в нее нещадно, мощно, быстро, до упора, натягивая до самого своего конца. Он желал, чтобы она поняла свою осечку, чтоб она страдала, чтоб честь ее была также опущена, как и его в тот момент.       В какой-то момент этой пытки, князь вышел из девушки, дав ей секунду на отдых от этого кошмара. Приподнявшись, он грубо схватил деву за волосы, приподнял ее, поставил на колени и заставил посмотреть на родителей и братьев. — Смотри, княжна, — скалясь от собственного превосходства, Владимир положил свою ладонь на копну светлых волос лобка девушки, заставив ее вновь с ужасом вздрогнуть и рефлекторно сжать ноги, пытаясь спастись. — Это ты отдала рабу прямо перед своими родителями. Как последняя дрянная девка!       Вновь войдя в ее тело, задвигавшись проще из-за девственной крови, князь вновь нещадно задвигал бедрами, сжимая одной рукой грудь юной девушки, а другой держа ее руки. Сил сопротивляться больше не было. Она лишь тихо постанывала, порой щурясь и скалясь от боли, пряча глаза за волосами, стыдясь смотреть на разбитую родню. Лишь когда Владимир приблизился к пику, когда впился грубыми пальцами в ее талию, крепко ее сжимая, как быстрее начал двигаться внутри, от чего мышцы рефлекторно начали сжимать его, принося себе лишь боль, а ему еще больше удовольствия, Рогнеда задергалась, закричала в мольбах, лишь бы он не сделал того, что собирался. Но нет. Никакой пощады. Издав глухой стон, уткнувшись лбом в покрытое испариной белое плечо девушки, он лишь посильнее притянул ее талию, прижавшись пахом к пышным ягодицам, опустошая себя полностью и заливая лоно девы своим семенем. Девушка лишь выгнула спину, хватая ртом воздух, чувствуя внутри себя чужое тепло и пульсирующий член князя, который лишь наслаждался телом сломанной им княжны. — Хороша девка. Хоть и характер стервозный. Хороша. — довольно проурчал он, отпустив девушку и отстранившись от нее, позволив выйти своему семени. Тяжело дыша, он поднялся с колен, затягивая обратно шнурок на штанах, убрал прилипшие к покрытому испариной лбу русые волосы, а после осмотрел всю семью Рогволода.       Сам князь, старый варяг, видавший много страшных вещей, был мертв внутри. Глаза его, мокрые от слез, смотрели куда-то в пустоту, не в силах смириться с этим страшным событием. Княжна, одному лишь богу известно как пережившая такой кошмар, уже не могла плакать. Она лишь тихо сипела, ибо голос сорвала еще в начале, а плакать больше попросту было нечем. Сыновья Рогволода, молодые красивые парни, словно превратились в бешеных псов. Они ревели, проклинали, оскорбляли Владимира, весь его род. А Рогнеда… Девушка, ставшая женщиной таким жестоким способом, с трудом привстала на руках, сев на колени, склонила к ним голову, закрыв одной рукой измученные груди, а другой накрыв живот, желая хоть холодом своей ладони излечить истерзанное нутро. Владимир был доволен. Вся семья разбита, Полоцк в огне. Осталось лишь одно. — Дайте меч, — громко произнес он вытянув свою руку, встав напротив сыновей полоцкого князя. Варяг, все это время наблюдавший за этим безумием, молча подошел и подал рукоять меча. Владимир со звоном вытянул свое оружие, рассек им воздух, а после приставил холодное стальное лезвие к шее младшего из братьев. — Омоем мое имя княжеской кровью.       Взмах. Свист лезвия. Косматая голова слетела с плеч и покатилась по полу, оставляя кровавый след. Взмах. Вторая следом. Крики несчастной женщины ничем нельзя было заглушить. Лишь еще один взмах княжеского клинка заставил ее замолчать навеки. Последним он оставил отца семьи. Чтобы тот полностью поплатился за свою ошибку, чтоб тот страдал. Но старый Рогволод лишь поднял голову, посмотрел своими поблекшими серыми глазами в глаза князя, ожидая свой удар. Спасительный. Последний. И Владимир это понял, посему поднял меч, взялся обеими руками за гарду, и медленно всадил стальное лезвие в грудь полоцкого правителя. На этом было покончено. — Приведите ее в порядок. Заберите все оставшееся. Пойдем на Киев, — произнес князь, стряхнув кровь с лезвия и спрятав клинок в ножнах, а после направившись прочь из замка, оставив княжну среди своих вояк.       Добрыня ушел следом, довольный отмщением за честь своей сестры, за ним ушли еще часть воинов. Варяги, под командованием своего командира Олафа, продолжили выносить все пожитки, а тот, в свою очередь, лишь поднял с пола шубку двушки, бросил ее ей и рыкнул сквозь зубы «Вставай». Крепко сжав в холодных руках мех, девушка медленно попыталась встать со стесанных колен. Выровнявшись и надев на голое тело шубу, девушка оступилась на каблуке и покачнулась, но тут же взяла баланс и вновь крепко встала на ноги. Убрав растрепанные волосы назад, она осмотрела тела своей семьи, брошенных в обезображенных позах, после чего тут же отвернулась и сжала губы, удерживая слезы. Последние наемники выносили остатки богатств из замка, в том числе и их с матерью дорогие платья, привезенные из Византии. — Давай, вперед, — очередной раз подпихнув княжну произнес Олаф, уже устав ждать, пока она наконец соберется. Город как-никак горел, и пора уже из него было убираться. — Не тебе княжне приказывать, смерд, — громко произнесла Рогнеда, хмуро глянув на варяга, который не ожидал такой дерзости от только что сломанной девицы, на что тот лишь громко хмыкнул и промолчал.       Рогволодовна, собрав последние крохи сил, направилась к выходу из замка. Гордо, расправив плечи, словно крылья. Все, что у нее осталось, так это собственная гордость. Уж ее терять она не собиралась. Открыв дверь, в ноздри сразу ударил запах дыма и горящего мяса. Вместе со снегом в воздухе летал пепел. Огонь уже подбирался с городских построек на замок, так что уходить нужно было как можно быстрее. Спустившись с крыльца, княжна увидела на земле разбитое гнездышко, которое она бережливо охраняла. Теперь и птице будет некуда вернуться. Нет больше Полоцка. Нет родового гнезда. Только маленькое белое перышко подхватил холодный порыв ветра и унес куда-то далеко-далеко, подальше от всего.