С.Е.

Над лагерем сгущались сумерки. Рядовой Александр Блок медленно шёл в сторону тёмной коробки одиноко стоящего вагона, и сухая жёлтая трава тихо похрустывала под подошвами тяжёлых армейских ботинок. Прохладный ночной ветерок слабо толкнул его в грудь, будто требуя повернуть обратно, да Александр и сам бы хотел, только вот приказам следовало подчиняться. А приказ был отдан вполне однозначный. Его передал майор Дурман, и когда он говорил, на суровом и мрачном лице могучего военного — Блок был готов поклясться, что видел это — отразилось странное сочувствие. “Явиться к генерал-майору Люцернову, немедленно” — этих слов хватило, чтобы по спине пробежал холодок. Вокруг Люцернова, командующего тринадцатой отдельной химической ротой, мрачная завеса тайны, сотканная из нелестных слухов и чужого ужаса, висела плотнее, чем вокруг любого другого члена командования. Ни один военный не мог похвастаться таким концентрированным животным ужасом перед своей персоной. Сам Александр не знал, что думать о загадочной личности генерал-майора, однако весть о том, что Люцернов его ожидает, настораживала. Загадочный Люцернов С.Е. никогда никого не ожидал. Младший состав его никогда не видел в лицо. Всё, что существовало в реальности, отрезанное от тумана сплетен, — невысокий силуэт в форме да пустые инициалы “С.Е.” в списках. Кто такой этот С.Е.? Чего от него ждать? Ответа не было, но он и не требовался — скоро Блок получит их все, нужно было только дойти до вагона. Шаг, другой, и вот из полумрака выступили силуэты людей, сидящих у вагона. Александр старался не вглядываться, но всё же кидал на них короткие взгляды. Все они были разные — старше, младше, пышущие здоровьем и осунувшиеся, будто давно больные, — но все одинаково смотрели на него с живым интересом, как сторожевые псы, увидевшие с хозяином нового гостя. У дверей вагона была приставлена явно наскоро сколоченная лестница с подобием хлипкой рампы. Ступеньки жалобно скрипнули, когда по ним поднялся рядовой, но не прогнулись. Александр медленно вдохнул, словно набираясь решимости, и постучал. — Да? Сперва Блок решил, что ему показалось, до того тихим был ответивший на стук севший, будто сорванный голос. Помешкав секунду, не больше, он всё же ухватился за створку и отодвинул её в сторону. Вагон встретил его мягким полумраком, который разгоняла только одинокая лампа. По сторонам высились мрачные громады каких-то ящиков. Должно быть, в них хранилось оборудование. Защитные костюмы, загадочные экспериментальные вещества, с которыми работала только эта рота — наверняка что-то подобное. В центре, склонившись над ещё одним ящиком, заменявшем стол, стоял, сгорбившись, невысокий щуплый человек. Он рассматривал какие-то листы и, кажется, не был заинтересован в том, кто и зачем побеспокоил его. В несколько уверенных широких шагов Александр пересёк вагон и вытянулся перед ящиком. — Рядовой Блок по вашему распоряжению прибыл. Человек перед ним наконец поднял голову, и Александр с трудом подавил желание отступить на шаг. С бледного худого лица, обезображенного шрамом от ожога, покрытого россыпью блёклых веснушек, на него будто глянула сама смерть. Не насмешливо оскалилась, нет, смерть смотрела с ледяным спокойствием, непроницаемым взором пугающе светлых водянисто-голубых глаз. — Вольно. Ни к чему нам тут формальности. Приказ звучал как выдох, последовавшие за ним слова — и того тише. Люцернов будто говорил с усилием, мучительно тяжело выжимая слова вместе с воздухом из лёгких. Очень тихо, очень спокойно, почти мягко, но мягкость эта была мягкостью обжигающе-холодного снега. — Зачем явился? — генерал-майор медленно распрямился. Его пристальный взгляд будто прилип к лицу Александра, командующий не рассматривал рядового, только вглядывался в его глаза, будто желая там что-то найти. Этого вопроса Блок не ожидал. Не от человека, который, как ему передали, требовал от него явки. — По вашему распоряжению, — уже не так уверенно повторил он, всё ещё стоя мучительно прямо, будто окаменев. Повисло молчание, после чего генерал-майор охнул и медленно кивнул. — Ах, да. Перевод. Я хотел посмотреть, кого так навязчиво хотят перевести в мою роту. Внутри похолодело. Александр судорожно сглотнул, но усилием воли сохранил невозмутимый вид. Никто не говорил ему, что его хотят перевести. Тем более в химическую роту. Экспериментальную роту. Да, говорили, что Люцернов берёт к себе только лучших, но... — И каков ваш вердикт? — говорить выходило с трудом, язык будто онемел. Повисла пауза, весь мир вдруг сузился до внимательных голубых глаз напротив. Глаз человека, который решал сейчас его дальнейшую судьбу. — Нет. Блок озадаченно моргнул. — Нет? — Нет, — спокойно повторил командующий, чуть склоняя голову и устало жмурясь. — Я тебя к себе не возьму. Чем они только думают... — Но почему? — слова сорвались с языка раньше, чем Александр успел задуматься, и в них было куда больше облегчения, чем стоило бы вложить. Люцернов снова поднял взгляд и неожиданно словно преобразился. Генерал-майор смотрел тепло и ласково, хоть и со смертельной усталостью, и Блок будто увидел его заново. Увидел совсем иным. Человек перед ним был молод, его глаза сияли таким чистым светом, какого Александр не видел никогда, и он не был похож на военного. И когда он заговорил, его голос тоже был иным. Мягким, согревающим. Не осталось капли от прежнего льда. — Ты же молоденький совсем. Вон, взгляд какой, человека, который великие вещи хочет делать, а не с отравой возиться. И не хочешь ведь, правда? Вижу, что не хочешь. Ладно бы хотел. Или терять было бы нечего. Или выбора не было. Но вот так просто взять и человека загубить — я не зверь какой. — Я слышал, что вы… — Александр запнулся, не зная, как ему следует обратиться. Звание почему-то не подходило человеку перед ним. — Соломон Евгеньевич. А лучше просто Соломон. Чудное сочетание имени с отчеством могло бы вызвать хотя бы улыбку, но ситуация не располагала к смеху. — Хорошо, Соломон, — неуверенно повторил за ним Блок. — Я слышал, вы в свою роту берёте только лучших. Люцернов коротко печально улыбнулся. — Я беру в свое отделение тех, кто готов. Матёрых вояк, которые знают, на что идут, и которым терять нечего. Отчаявшихся, которых загоняют сюда, не давая толком выбора. Молодых ребят — только если они верят, что справятся, и горят этой идеей. И то не держу, если ломаются. А тебе среди нас не место. Я не зову тебя трусом, не подумай, просто ты не готов. Тебя ждёт другое, я вижу. Ты однажды будешь выше нас. И это будет тяжело. Людям с такими глазами всегда тяжело. Спрашивать, что же такое Соломон видит в его глазах, Александр не стал. Только коротко благодарно кивнул, вдруг слишком хорошо осознав, от чего его только что уберёг этот странный человек, не похожий на военного. — Ты иди. К своим. Нечего тебе с нами травиться. Твоё место там. Блок развернулся и торопливо направился к двери вагона, но, уже ухватившись за неё, чтобы открыть, вдруг обернулся, словно желая что-то сказать. И не сказал. Люцернов улыбнулся ему в последний раз и коротко махнул рукой, мол, иди, не задерживайся. И Александр ушёл. Сделал осторожный шаг на шаткую лесенку, закрыл за собой створку. Он уже не видел, как, оставшись в одиночестве, генерал-майор Соломон Евгеньевич Люцернов обнял себя за плечи, словно пытаясь согреться, не слышал его последних слов. “Тебе будет очень тяжело. Легендам всегда тяжело. А ты обязательно станешь Легендой”.

***

Они знали друг друга годы, но пересекались редко. Вокруг роты Люцернова всегда оставалась мёртвая зона, будто другие солдаты не желали приближаться к ним. Александр Блок знал, что говорят об этих людях. Знал, как мнят себя лучше их, ведь сами идут на врага открыто, честно, а “эти” травят издали сомнительными веществами, о которых ничего не известно толком. Знал он и другое. Знал, что Соломон Евгеньевич сам создаёт эти новые отравляющие вещества. Знал, что тот когда-то не был военным — лишь простым химиком с насторожившим Власти интересом к “опасным” исследованиям. Знал, что ему не оставили выбора. И знал, что всегда будет благодарен этому бледному человеку с чёрными синяками под страшными светлыми глазами. Блок порой смотрел на них издали. По вечерам, в спокойные часы, когда рота собиралась вместе. Они всегда сбивались своим кругом, беседовали, смеялись. И сам Соломон всегда был с ними, сидел, привалившись плечом к кому-то из своих солдат. И тоже говорил, тоже смеялся. И тянуло подойти к этим людям, знавшим друг друга так долго, излучавшим такое тепло. В пехоте солдаты редко сбивались в такие группы, слишком велик был риск уже завтра лишиться всех товарищей. Время шло, а он всё не решался подойти к ним. Не мог днём явиться к вечно занятому генерал-майору Люцернову с разговором. И не мог прийти вечером к Соломону с тем же. Они встретились лицом к лицу в коридоре огромного здания Военного Кабинета, после присвоения Блоку звания генерала. Соломон улыбнулся ему, мягко и чуть ехидно, и заметил, что новые погоны ему к лицу. — Я же говорил, высоко полетите, генерал Блок. — Александр. Ни к чему нам формальности. Люцернов прищурился и кивнул, позволяя себе короткий смешок. — Всё-то ты помнишь, Александр. Блок коротко улыбнулся. — Всё. И помню, что так и не сказал тебе спасибо. Поэтому я говорю сейчас: спасибо тебе, Соломон. Генерал-майор не ответил, лишь покосился куда-то ему за спину — в коридоре тихо стукнула дверь — и коротко суховато кивнул, но в смеющихся голубых глазах, уже совсем не казавшихся ему страшными, Александр без труда прочитал ответ. “Не за что, только береги теперь себя”, — говорили ему эти глаза. “Я буду”, — мысленно пообещал Блок, уже продолжая свой путь по коридору. — “Я обязательно буду”.