Рыжеволосый парень кладет голову на удобно отрегулированный подголовник ярко-красного сидения с черными полосами по бокам и откровенно пялится на мужские руки с выступающими венами на кожаном черном руле; Юнги выезжает на главную улицу Сеула, боковым зрением ловя на себе сосредоточенный взгляд, слегка улыбается и задает вполне уместный, но неожиданный для пойманного Чимина вопрос:
— Засмотрелся? Правильно, я бы на себя тоже засмотрелся.
— Писатель Мин, вы меня смущаете, я просто немного устал, вот и засмотрелся, — Пак неловко чешет затылок, Юнги поворачивается к нему и зло смотрит из-под челки.
— Сними маску, здесь можешь не притворяться. Мы не в таких отношениях, но я с манекенами под копирку с одинаковыми манерами и натянутыми улыбками каждый день общаюсь. Хочется настоящего чего-то хотя бы иногда. Я поэтому тебя поболтать и позвал.
Чимин выдыхает с таким облегчением, будто он сидел связанным по рукам и ногам, отстегивает ремень безопасности и делает наклон головой до скрипящего звука костей.
— Я так заколебался, если честно. И я вообще сегодня на съемки только из-за вас пришел, — Юнги чуть заметно хмыкает и улыбается уголками губ, — а так хер бы им!
— Любишь мои книги?
— А то! Ваше «Fugit irrevocabile tempus» (с лат.: Бежит безвозвратное время) однажды вдохновило меня на действия, когда я был на грани нифигового срыва. Читая ваши строки мне хочется менять свою жизнь к лучшему. Они такие…втемные на разные жизненные ситуации, что пиздец.
— Ты же понимаешь, что это высшая степень похвалы для автора? После таких слов вместо тысячи «крутая штука» и подобного за спиной вырастают крылья и вдохновляют на что-то новое.
Чимин кивает, шепотом говорит: «наверное», и наблюдает за тем, как далекая Сеульская башня, кажущаяся острием копья, выглядывающего из густых зарослей лиственных деревьев, сменяется на уютный двор высокой многоэтажки. Юнги живет в одном из лучших районов Сеула, в доме, в котором часто можно встретить некоторых политиков, деятелей искусства и родственников актеров или певцов – Чимин узнает эту серую громадину, потому что недалеко отсюда находится его агентство. Во дворе высокого здания детская площадка с беседками, тренажерами для стариков и невысокими горками для малышей, окаймленная японской камелией и бензойными деревьями от стоянки, подъездов и распахнутых дверей трехэтажной кофейни Starbucks, в окнах которой даже в такое позднее время горит свет.
Юнги ставит машину недалеко от подъезда, глушит мотор и поворачивает голову так, что Чим бы готов перемотать время и успеть заснять этот непродолжительный момент на камеру своего нового супермодного телефона с выложенным на задней крышке оранжевыми стразами рисовым пирожком, но только обворожительно улыбается, затем отворачивается зачем-то и показывает на кофейню своей маленькой рукой с несколькими массивными кольцами на пухлых пальцах.
— Хотите кофе?
Мин сгибает руку в локте и опирает голову на ладонь, исподлобья провожает рыжую макушку, которая в следующую секунду оказывается скрытой от его глаз, сменяясь растерянным лицом с узкими глазками-щелочками. Чимин в данный момент больше похож на выпавшего из гнезда воробушка – Юнги описал бы его словом «милашка» за его невероятную рассеянность перед ним, если бы не повторяющиеся и разнообразностью своей удивляющие матные слова.
— Ты думаешь, я привез тебя сюда, чтобы мы попили кофе?
— Разве нет?
Юнги разочарованно выдыхает с тихим и пронзительным хрипом, цокает языком, отстегивает ремень безопасности и отодвигает кресло немного назад, оставляя пространство между собой и рулем, чтобы вытянуть ноги:
— А я думал, с тобой будет интересно. Ску-у-у-ка, — тянет Мин, потягиваясь на сидении.
Чимин несколько секунд смотрит на расслабленное тело, а затем до него доходит смысл сказанных мужчиной слов. Юнги почти просит его: «развесели меня». Паку дважды объяснять не надо. Он в момент приподнимается и оказывается на чужих узких бедрах. Юнги заинтересованно выгибает бровь и запускает руки под куртку в районе поясницы Чимина, посылая тому сигнал «продолжай». Рыжик двигает попкой и довольно улыбается, когда чувствует реакцию мятноволосого мужчины, впивающегося ногтями в накаченную спину Пака так, что Чим готов поспорить, что его рубашка в некоторых местах станет похожей на решето.
Длинные аккуратные пальцы ведут по крепкой и горячей спине вниз по манящей впадинке позвоночника, пересчитывая родинки подушечками так, что Чимин чувствует, как горсть рассыпанных мурашек бегает от поясницы до шеи и разбегается по всем конечностям, достигая сконцентрированного возбуждения, скрытого в одной точке под узкой не тянущейся тканью синих джинс. Юнги резким движением рвет пуговицы светлой рубахи, отправляя их за ненадобностью валяться под сидения, коврики, сумку над бардачком – и черт знает, куда еще! Мин видит кубики пресса, перекатывающиеся сбитым дыханием возбуждения и яркой страсти до пелены в глазах, прислоняется к ним губами и кусает, зализывая следы-впадинки почти сразу же, отчего рыжик запрокидывает голову назад и вдруг думает о только что улетевших пуговицах – мысль о том, что какая-то, пусть и не совсем значительная, его вещь теперь заполняет малозаметные уголки машины, прячется и выжидающе вымаливает разрешение остаться здесь подольше, вызывает бешеное ощущение невесомости и из ряда вон выходящее чувство того, что у Чимина теперь есть право попросить мужчину о второй встрече.
Юнги доходит до твердых сосков, смакует плоть и вгрызается зубами так, что рыжеволосый парень запускает пальцы в мятные волосы и цепляется за них как за спасительную веревку, брошенную тонущему в расколе земной коры иноземцу, заблудившемуся в непроходимых джунглях собственноручно выстроенного ощущения потери сознания от боли и наслаждения, накрывающего ее своим хрупким покалыванием внизу живота. Юнги морщится от неприятных ощущений, пока Чим тянет его за волосы, отстраняется от бронзового тела и рвано дышит, исподлобья разглядывая испуганное лицо донельзя простого грубияна, которого Мин даже и не надеялся увидеть в таком вот образе разнеженного мальчика, вздрагивающего от его крупных ладоней, горячего языка и испуганного осознанием своей неосознанной грубости по отношению к его кумиру, автору его любимых книг, и человеку, к которому тянет магнитом вселенского желания и подталкивает сзади его давняя подруга – Похоть.
— Извините, я… — Чимин отводит взгляд, собираясь провалиться сквозь землю сейчас же, потому что никто не разрешал ему так себя вести.
— Целоваться будем? — рыжеволосый непонимающе возвращает взгляд к этим бездонным черным глазам, готовясь прыгнуть в них с разбега и утонуть. — Слушай, если тебя надо было приласкать, чтобы ты вдруг так растаял и размяк в жижу, надо было хоть предупредить…—Юнги ухмыляется, откровенно хохочет над растерявшемся Чимином, который где-то забыл свою хулиганскую натуру от не совсем реальной пока еще и возможной для полного осознания ситуации, в которой он с, черт его дери, Мин Юнги в его крутой новомодной машине сидит верхом на кумире и елозит по стояку. — Ну так что, Чимин~и?
«Это уже верх его мудачества! Чимин~и!» — на мгновение проносится с гудящим в висках желанием откусить к херам эти тонкие губы, произнесшие его имя в такой нежной и колючей манере, что кишки задавили бабочек, давая возможность переродиться во что-то новое и до нутра пробивающее своим манящим и завлекающим «что за нах?». Чимином никогда не командовали, и никогда его не завлекали в такую игру, в которой роли прописаны по сюжету, а кому и как их распределять решает совсем не он. Решает властный и абсолютно несговорчивый Мин Юнги.
— Ой, да иди ты в жопу!
— В твою и пойду, — улыбается мятноволосый, тянет на себя сидящего сверху парня, впиваясь сухими губами в его пухлые и гладкие.
Чимин понимает, что прошел проверку, затеянную Юнги пару минут назад с целью определения «фейковости» чиминовой личности, которую он непонятно откуда вытащил и влез в нее почти по размеру. Язык шаловливо переплетается с чужим, Паку не хватает воздуха и он кряхтит в спасительном вдохе, когда Юнги кусает покрасневшие губы, кусает сильно и до следов, оставляет кровоподтеки, и снова целует так, что у Чимина кружится голова от его совершенно неземных губ и прикосновений к упругой попке, которую Мин исследует запущенными под джинсы руками. Рыжик глотает воздух в немом крике, когда Юнги спускается к шее, кусает снова и зализывает, затягивает кожу и с причмоком отстраняется от упругой кожи. Чимину сносит голову ровно в тот момент, когда неуверенное предположение касается его извращенного мозга своими длинными руками, намереваясь остаться там навсегда – Мин Юнги оставляет метки. Мин Юнги хочет, чтобы Чимин вспоминал об этом, пока они окончательно не сойдут. Мин Юнги приглашает в свою игру.
— Черт, прости, наверное, не дотяну до квартиры, — полу скрипуче произносит писатель, толкаясь в Чимина стояком, отчего певец чувствует новую волну горячей жижи, заполняющей все тело.
Рыжеволосый чуть приподнимается, перенося вес тела на полусогнутые в коленях ноги, щелкает молнией на чужих брюках, и высвобождает часть боксеров вместе со внушительно влажным пятном на ткани, в которую упирается не менее внушительный и крепкий член. Чимин осторожно тянет край нижнего белья, заставляя член высвободиться из ненужной части одежды мятноволосого мужчины. Знал бы Пак, что он, достигнувший такого признания среди коллег и фанатов певец, будет сидеть в машине и с таким неподдельным наслаждением разглядывать чужой член. Афигенно красивый, кстати!
— Ну же, малыш, смелее, — улыбается Мин, а Чимину хочется его за это больно ударить.
Но все, что он делает – озвучивает мысли, любезно подвинувшие его здравый смысл куда-то к черному входу в его светлый мозг:
— Член Мин Юнги, ну ебаный пиздец!
Ровно две секунды писатель застывает в неизменном положении, а потом взрывается смехом так, что Чимин готов реально раскопать землю на заднем дворе этого суперпрестижного дома напротив, устроиться поудобнее и закопаться в нее с головой. Рыжик собирается сказать, что это все вообще-то недоразумение, извиниться даже хочет, но Юнги выглядит таким сияющим, что Пак просто улыбается ему в ответ и ждет разрешения этой нелепой ситуации.
Разрешение каким-то непонятным и разочаровывающим образом приходит вместе с телефонным звонком, на который Юнги вдруг отвечает, а Чимин слегка обиженно отворачивает голову к окну, в отражении которого смутно видит, что лицо писателя теряет сияние, которым буквально пару секунд назад раззадорило даже напрочь горделивого Пак Чимина.
— Прости, работа. Никак не могу отучить редактора от встреч в позднее время. Сможешь отсюда добраться до дома?
— Хочешь сказать, что завел меня хрен пойми в какое болото, из которого, наверное, одни лимузины ездят, а теперь кидаешь здесь из-за работы? — Чимин переваливается обратно на пассажирское сидение, бубня себе под нос что-то невнятное. — Еще и рубашку мне испортил, зачем я вообще твою писанину эту читаю? Вот знал бы, что ты такой мудак, хер бы хоть одну книжку твою купил! — Пак завязывает наспех оставшуюся без пуговиц рубашку под звук застегивающейся молнии, переводит взгляд на Мина, а тот, скотинка такая ослепительная, сидит и снова улыбается, подперев рукой голову, прямо как в момент, когда они только сюда приехали.
— Очень ты интересный парень, Пак Чимин. Вот, — мужчина достает из бардачка визитку с номером телефона и адресом электронной почты, — напиши мне, если захочешь продолжить с того, на чем остановились.
Чимин хмурится, изображая на лице гримасу жестокой обиды, резко выхватывает из рук карточку, открывает дверцу машины и на выходе произносит:
— Ой, да иди ты…
— В жопу, я помню, — договаривает за него мужчина после хлопка двери, наблюдая за тем, как рыжеволосый парень проходит перед капотом и демонстративно показывает средний палец. — Вот же грубиян.
Юнги заливисто смеется, качая головой, а затем жмет педаль газа, уезжая из знакомого и родного двора собственной многоэтажки.
***
Намджун приносит поднос с только что сваренным кофе, ставит чашки на столик и садится на высокий стул, вытягивая ноги. Атмосфера его кафе напоминает что-то похожее на знаменитые кофейни из Instagram, в которые туристы попадают после рекомендации, любезно предоставленной лентой или кем-то, кто ведет свой блог о путешествиях или жизни в Корее. Лаконичный и совершенно не вычурный интерьер в спокойных тонах, оригинальные высокие стулья и крупные черно-белые кружки придают самобытности и уюта этому месту, которое Ким открыл несколько лет назад после долгих раздумий «получится ли». Получилось. И это, наверное, одно из лучших событий в жизни Намджуна, исключая моменты с Сокджином, которые не идут в сравнение ни с чем другим в принципе.
Чонгук отпивает немного своего горячего карамельного макиато, смакует как ребенок сладкий привкус на языке, довольно улыбается и прерывает тишину своим вердиктом:
— Вкуснейший! Как всегда. Как твоя рука, хен?
— Ты себя все еще винишь? — Джун по-доброму улыбается и вдруг приподнимается на стуле, оказываясь лицом к лицу с шатеном, отчего Чон непонимающе хлопает ресницами. — Ты все еще такой ребенок, — длинные пальцы щелкают по аккуратному гукову носу, заставляя того схватиться за него рукой и пискнуть от неожиданности. — Нормально все, расслабься. Меня сейчас гораздо больше волнует то, что мы теперь знаем немного больше про Мемфис.
— Как и они про нас.
— Не поспоришь…зато мы теперь знаем, что Уто не имеет отношения к тому, что случилось с сестрой Юнги-хена, — говорит Ким, отправляя в рот печенье в виде маленького кренделька. — Где там, кстати, наш писака? Я хотел закончить собрание до того, как Джин придет сюда, чтобы не прогонять его из кафе под идиотским поводом. Ехать тут минут десять максимум от его дома, и то по пробкам. Не удивлюсь, если Уто опередит его и примчится завоевывать нашу территорию, — хохочет Джун, задевая рукой свое массивное серебряное кольцо в носу.
— Кстати, насчет Уто…
— Окей, Чон Чонгук, я надеюсь, что у вас что-то очень важное, раз ты прервал меня в такой момент, — входная дверь хлопает, и в проеме появляется невысокий мужчина с мятным цветом волос.
Юнги залетает в кафе как ураган, потерявшийся где-то в тропических бурях дождевых облаков. Он кидает черную куртку на свободный стул, подходит к Джуну и в буквальном смысле крадет его американо в прозрачном высоком стакане, отпивая сразу половину холодного напитка.
— А у него сегодня такое в привычках.
— Уверовал в себя после того, как его Уто от падающей декорации собой прикрыл, — добавляет Мин, падая на стул и разминая шею наклонами.
—Чего-чего он сделал?
— Собственно, это я и пытался тебе сказать.
Намджун корчит лицо удивлением, смешанным с бурлящим негодованием, а Юнги, как заинтересованный всей этой ерундой по самые не балуй писатель, спокойно отпивает из полупустого стакана кофе, готовясь послушать историю, которую наблюдал собственными глазами буквально несколько часов назад. Правда, Чонгук и сам понятия не имеет, что тогда вообще произошло.
***
Темные шторы грузом веса непонятной атмосферы валятся на отодвинутые от длинного обеденного стола стулья-смельчаки, принимающие эту ношу своими некрупными спинками без единого треска деревянной основы; на краю стола одиноко стоит большая бутылка Jagermeister, зеленым стеклом отражая свет от тусклой лампы над раковиной. Тэхен крутит в руке пухлый невысокий бокал для виски, наблюдая за тем, как ликер стремится к его краям, намереваясь выплеснуться через край и прекратить движение по кругу. Ким прокручивает в голове все, что мучает его и терзает так, что хочется выплюнуть внутренности разрушительно-спасительным криком, и приходит к мнению, что он с этой черной алкогольной водицей не сильно-то отличается.
Брюнет тянется за пачкой сигарет к карману пальто, висящему на спинке соседнего стула, достает ее и с неподдельным разочарованием выдыхает томное «черт». Пустая.
— Весь день через одно место, — шипит Тэхен, осматривая гору окурков, разбросанных по полу под ногами. Когда он выкурил их все?
Ким сжимает в руке картонную коробочку, оказавшуюся предательски бесполезной, смотрит на то, как в его кулаке надпись «курение убивает» становится непонятным месивом из букв, и кидает пустую смятую упаковку в дверной проем, в котором ровно в тот момент появляется рыжая макушка, изворачивающаяся в попытках не попасть под что-то, летящее прямо в голову.
— Ну ни че-се! Я смотрю, ты мне рад. Салютом встречаешь.
— Чимин? Не знал, что ты придешь. Тебя Хосок отправил?
— Нет, хен тут не при чем, — Пак подходит к столу, выхватывает у босса стакан с ликером, одним глотком отправляет содержимое в рот, полощет горло и морщится после обжигающей тягучести алкогольной горечи. — День у меня сегодня какой-то одновременно хуевый и ахуенный. Каламбур в том, что слова однокоренные, а корень этот я сегодня так и не получил. Вот, возвращаю, — Чим тянет ключи от квартиры Тэхена с прозрачным брелоком в виде ромба с яркими розовыми блестками. Брюнет кивает в сторону, намекая на то, чтобы Пак просто положил ключи на отполированную лаком поверхность темно-коричневого стола.
— Не ходил бы ты сюда как к себе домой, не светился. Ко мне сейчас усиленное внимание со стороны репортеров. И со стороны этих греческих мышей во главе с Чон Чонгуком, будь он проклят!
— Кажется, сегодня во время съемок ты так не думал, — рыжеволосый до скрипа стискивает зубы. — Объяснишь?
Тэхен прокручивает в голове случившееся на съемочной площадке, вспоминая свои эмоции и состояние, окунающее его в пучину прошедшего и совершенно точно до этого дня улегшегося в недрах сознания, но вскрытого острием ножа Чоновой улыбки, как дешевая консервная банка. Чонхва бы рассмеялась от такой нелепой и детской наивности, переливающейся через края черепной коробки с визгом «точь-в-точь как у нее!», леденящим надеждой чувством, что Тэхен когда-нибудь еще раз сможет посмотреть в родное до одури девичье лицо.
— Прости, Чим. Все произошло быстро, и я даже сам не…
— Больше не смей… — Пак с громким стуком отодвигающегося стула, карябающего светлый ламинат тонкими ножками, встает и опирается на стол с такой силой, что пару минут в таком положении – и стол сломается пополам; Тэхен смотрит в ничего не выражающие глаза пустого и до безрассудства разъяренного Чимина, понимая, что неверное слово или движение – и он набросится на него, даже не заметив. —…меня разочаровывать. Если хочешь жить.
Тэхен видит, как на шее Пака набухают вены, от напряжения и злости, накрывающих его волной беспощадного цунами, от которого Чим никогда не в силах сбежать. Брюнет осторожно привстает, обходит стол с торцевой стороны, стараясь как можно тише огибать повороты, чтобы рыжий не слетел со стартовой точки вниз по бездонной яме бушующего гнева, разгоревшегося в нем как страница журнала про бизнес в камине тэхенова дома. Теплые руки осторожно разворачивают не большое, но крупное тело, хватают его за шею и обнимают так, что можно задохнуться от одного только неверного поворота. Тэхен шепчет «тише, а то с ума сойдешь», гладит рыжие волосы и чувствует ледяные ладони на своей спине, холод от которых пробирает даже через рубашку. У Пак Чимина проблемы с контролем гнева, и Ким Тэхен лучше других знает об этом.
— Черт, прости, — Чим трет глаза ладонью, — надо поспать. Не могу войти в этот сумасшедший график после камбэка.
— Постарайся держать себя в руках, когда разговариваешь с боссом, — Тэ откровенно хохочет, а затем на парня смотрит серьезный-серьезный взгляд, который вдруг напоминает Паку, почему Тэхен лидер их группировки. — Такой херни больше не будет, это был секундный порыв. Не стоит переживать об этом.
— Что ж, ловлю на слове, — Чим переводит взгляд на круглые часы ярко-красного цвета, стрелка на которых вырисовывает почти час ночи. — Сука! Опаздываю в больницу. Еще минут тридцать – и меня не пропустят.
Рыжик накидывает сумку, стоявшую до этого на барной стойке, на которой она была благополучно забыта два дня назад во время срочного собрания приближенных Уто. Тэхен идет следом за парнем, который готовится покинуть его неуютную и большую квартиру.
— Может, пропустишь сегодня? Ты плохо спишь, а это влияет на твои эмоции. Я пошлю кого-нибудь. Вдруг ты снова…
— Хен. Ты же знаешь, как сложно было договориться, чтобы меня к ней пускали в такое время. Не хочу я блять все просрать. Но спасибо за беспокойство. Я в норме.
— Ага…напиши, когда доберешься.
Чимин изгибает бровь в удивлении, выдает смешок на полувыдохе, крутит между пальцами ремень от сумки и язвительно колется в своей манере:
— Давно ты мамкой заделался? Давай, доброй ночи.
Ким наблюдает за тем, как широкие плечи оказываются за дверью, а та, в свою очередь, хлопает гулким и отдающим в виски звуком, напоминающим Тэхену о том, что он в который раз остается наедине со всеми своими демонами, хранящимися в дальнем углу его потерявшегося сознания, скрытого за образом Уто из Мемфиса, которого ничего, кроме благополучия группировки никак не касается.
Неизменно тусклый свет от лампы над раковиной попадает на узоры, вырисовывающиеся стыками плит ламината, когда Ким замечает карточку, лежащую на полу своей прихожей. Наверное, Чим обронил, когда собирался. Мужчина наклоняется, ленивым движением подбирает визитку с пола и читает на ней крупный текст, напечатанный черным красивым шрифтом: «Мин Юнги, автор бестселлеров…», мелкий номер под этой надписью с комбинацией цифр «5678» в середине, и название агентства ниже.
— Ну ты и растяпа, Чимин~а!
Искренне улыбается, пожалуй, впервые за весь день, и кладет визитку на полку с книгами – на всякий случай.
