Райские яблочки

Сколько себя помнила, моя семья всегда была на хорошем счету в обществе. Не знаменитости и не политики, но образец верности и крепости семейных уз, правильных ценностей и воспитания. И я вовсе не хотела подрывать этот имидж: я была счастлива родиться именно в такой семье. Наша семья считалась современными дворянами: дедушка по материнской линии даже входил в Палату Лордов и дважды обедал с самой Королевой. Лорд Питер Джонс, мой отец, носил титул маркиза, однако чисто формально, что позволяло ему заниматься своим бизнесом и поддерживать поместье, и не позволяло вмешиваться в дела государственные. Мой отец из тех, что сейчас называют «self-made», завершил школу с золотой медалью, университет — с красным дипломом, и в двадцать два года женился на одногруппнице, с которой до этого три года встречался. Потом начал свой бизнес — сперва написание дипломов и научных работ, позже курсы и своя бизнес-школа. Мама помогала ему на первых порах, потом занялась мной, так как я появилась спустя год после свадьбы — всё, как в сказке, да? Бабушка очень гордилась своим сыном, но никак не задействовала свои связи дворянства, а он никогда и не просил, поэтому отец по обоюдному желанию всего достиг, опираясь на собственные знания, коммерческую жилку и мощный фронт за спиной — мама налаживала быт в дом и наружную рекламу, тётя, младшая на десять лет сестра отца, нянчилась со мной, а я просто росла всем на радость, купаясь в благополучии семьи, перенимая те же ценности взаимоподдержки и плеча, стремясь к знаниям ради собственного успеха в будущем. Все немного переживали, что наша семья в третьем поколении среди ныне живущих не обзавелась наследниками и не была активно занята при дворе, но при этом наше имя было на слуху и даже в пригороде Лондона мы сохраняли статус и свободу одновременно. Тётя Аманда была мне больше старшей сестрой: мы делились секретами, она заплетала мои белокурые косы в школу, одёргивала юбочку на семейных торжествах и вообще глаз не спускала, любуясь мной как самым дорогим сокровищем. — Ну что, Лив, полетели? — Мы одновременно раскатались и подняли ступни в лаковых туфельках к небу. Мне восемь, ей почти двадцать. Аманда только что примчалась с очередного экзамена, успешно его сдав, и предвкушала студенческую вечеринку этой ночью. Ни отец, ни бабушка её не отпускали, строго наказывая забыть о веселье до конца сессии, но Аманда готова была биться головой об стенку от отчаяния и тоски. — Ты ведь никому не расскажешь? А, Оливия? — Шептала она в ночи, выскальзывая через моё окно. Моя комната на втором этаже выходила на сад, откуда легко было выбраться за ограду и снова сбежать навстречу приключения. Аманда так делала не раз, прикидываясь, что ночует у меня, и всегда успевала вернуться до рассвета. Но однажды не вернулась. Даже к завтраку не спустилась. Я всем говорила, что она, вероятно, очень устала после напряженной недели, и хочет выспаться. Но сама чувствовала, что с ней что-то случилось. Никто этого сразу не понял, пусть она и явилась нам на глаза ближе к полудню. И даже я списала её тяжелые вздохи и грустное лицо на невыносимое напряжение: в свои двадцать лет Аманда опережала своих ровесников, учась на курс старше и уже трудясь над исследованием для дипломной работы: она хотела изучать поведение пингвинов, грозясь выбиться из семейной линейки менеджеров и юристов в биологи-зоологи. И грезила жизнью в Австралии, возможно, ещё потому, что это максимально далеко от Лондона и от всеобщего давления в целом. Её любили и ею гордились, но больше как «спортивным кубком» по её собственному изречению. Я тогда не понимала, что, в нашей распрекрасной и успешной семье, она просто скучала, задыхалась и умирала. Аманда очень старалась быть примерной девочкой, дочкой и сестрой, но не справилась: десятого марта 2014 года на свет появился Даниэль Джонс, внебрачный сын Аманды, племенник Питера Джонс, первый внук Аделаиды Джонс и мой двоюродный брат. А она, спустя три месяца, просто исчезла.