Французская лилия

— Я знать, что ты можешь тут, — прозвучал за спиной Томаса улыбающийся голос, и мужчина чуть повёл головой, пока рука с сигаретой, которую он подносил ко рту, замерла. Заметив это, Том одобрительно качнул головой: ещё пару дней назад он вовсе промахивался, первые два-три раза тыча сигаретой куда-то себе в щёку. Значит, координация восстанавливается, а руки почти не дрожат. — Твой братья хотят найти, где ты, — снова заговорила девушка, поправляя платье и садясь рядом на неровные ступеньки из плит, не боясь испачкаться. Томаса каждый раз забавляло то, как отчаянно Т/И пытается говорить по-английски, всё время путая времена и падежи, а иногда и вовсе составляя какие-то чудные предложения, расставляя слова не в том порядке. Но она старалась. Отчаянно старалась из-за него, продолжая говорить с другими из его роты на французском, делая вид, что не понимает и просит ей переводить. Томас видел, как её улыбка из приветливой становится ехидной, когда солдаты, которым она принесла молока в кувшине, начинают говорить между собой о том, как бы имели её прямо на полу того хлева, где стоит корова, у которой было взято это молоко. Томас качал головой, стоя в трёх шагах от них, зная, что Т/И прекрасно понимает по-английски такие простые слова. Но с ним она говорит. Ему она верит. «Пока они думать, что их не понимают, они будут говорить друг с друг честно, в том числе и о том, что связанный со мной» — говорила девушка ломая язык, и Томас подумал, что это действительно умная стратегия в данных обстоятельствах. В детстве он делал так иногда, когда среди множества родичей, не знающих его близко, притворялся, что не знает цыганский. Ох, сколько он нового тогда узнал, и о себе в том числе. Здесь же эта тактика могла спасти француженку от посягательств на её жизнь…и честь. — Да, сейчас приду. Томми сделал ещё несколько затяжек, с каждой чувствуя себя всё лучше от понимания, что этот странный тремор, который преследует его последние пару недель, проходит. Возможно, по возвращению в Бирмингем ему снова придётся стряхивать пепел с сигарет отдельным движением, а не ждать, пока непроизвольные подёргивания рук сделают всё за него. Т/И продолжала сидеть рядом, глядя куда-то перед собой. Мужчину, помимо тяжёлых воспоминаний, не покидала мысль о том, что она сидит на голой бетонной плите. — Привстань, — буднично произнёс Томас, сжимая сигарету в зубах и снимая с себя солдатский китель. Т/И сначала не поняла, что он имеет ввиду, но затем выполнила то, о чём просят. Спустя несколько секунд Том кивнул, и француженка снова села, но уже на сложенную дважды одежду. — Зачем ты ехать? — вдруг спрашивает она, поворачивая голову одновременно с Томми, и их взгляды встречаются. — Домой, Т/И, — устало произнёс Шелби. — Я просто хочу домой. — Ты мог бы жить заново. Avec moi*. Томас не сдержал лёгкого смешка, который, кажется, обидел Т/И, словно давая ей понять, что всё то, что между ними было — такой же обман, какой шепчут другие солдаты девкам, которых мнут на сеновалах в деревнях и городах, куда заходит их армия. Но он хотел сказать совершенно не это. За время войны отвыкнув смеяться, Томас перестал даже пытаться себя в этом контролировать — не было поводов. «Жить заново» — какое интересное словосочетание она подобрала, наверное, не до конца понимая, что именно сказала. Начать жить заново Томми не сможет никогда. Он схватил собирающуюся встать девушку за предплечье, мягко сжимая его, и надавил, усадив обратно. — В Англии мой дом, — начал он, поняв, что Т/И всё-таки готова его выслушать. — Единственный, который у меня есть. Моя семья и улицы, по которым я бегал босиком. Даже грязные бирмингемские каналы, в которых я плавал наперегонки с братом — мой дом. Возможно, когда я окажусь там, я захочу сбежать, но пока я здесь — я хочу домой, Т/И. Опустив взгляд, она кивнула. Чёрт, кажется девушка действительно поняла, о чём он говорит. Вытащив тремя пальцами сигарету из его рта, Т/И затянулась, но дым сразу вышел через нос, а в горле неприятно запершило. Томми вспомнил, как забавлялись его приятели, когда пытались учить юных девушек, прибежавших посмотреть на солдат, курить эти поганые дешёвые сигареты, как те кашляли и смеялись одновременно, не понимая, почему мужчины нуждаются в таком. И только Т/И, обогнув круг подружек, подошла лично к нему, стоящему в стороне, и попросила закурить. Такая она была, Т/И Т/Ф: не терпевшая над собой прилюдных насмешек. Нет, Томас не возьмёт её с собой, даже если она будет просить. А она может. Смелая и уверенная, Шелби был готов поспорить на свои чёртовы медали, что француженка бы без промедлений запрыгнула в вагон поезда, на котором он будет уезжать с товарищами через пару часов, если бы он вдруг передумал и протянул ей руку. С плохим разговорным английским, без вещей, оставив мать и сестёр — она бы сделала это для него. Так много солдат возвращаются с фронта под ручку с невестами, и Томас Шелби был бы одним из них. Но он не посмеет. Том прекрасно понимал, кем он стал после этой войны, после Вердена и Соммы, после тёмных тоннелей и грохота снарядов, после трупов, чужих внутренностей и крови на его руках. После возвращения в Бирмингем Томасу предстоит очень много забот, главная из которых — случайно не выстрелить себе в голову среди ночи. — Вернись потом, когда сможешь, — тоскливо попросила Т/И, когда они уже стояли в толпе на перроне, готовясь сесть в товарняк, который отвезёт солдат к морю, где они затем пересядут на корабль. Теперь уже Томас сдержал этот рвущийся ироничный смешок. Стоя тут, у поезда, все мужчины были равны между собой, и все были отважными героями, что смогли защитить своих женщин и детей. Но когда он, сержант-майор Шелби, вернётся в Англию, то в кого он снова превратится? В цыгана из бедного района Бирмингема, который промышляет незаконными делами, чтобы иметь еду на своём столе. А если из него что-то и выйдет в будущем, то будущее это будет такое далёкое, что, вернись он снова во Францию уже за невестой, она встретит его на пороге с пятым ребёнком на руках. Возможно, он и вернётся… но только посмотреть. Держа в руках свёрток в бордовом платке, в который любящая женщина завернула ему еду на долгую дорогу, Томас запрыгнул в вагон. Состав тронулся, скрип колёс ударил по ушам, и на секунду мужчине показалось, что он снова слышит свист пуль, но фантом войны исчез, когда глазами он встретился с глазами Т/И. Только теперь он заметил, что его китель по-прежнему свисает с её худых плеч, но предпринимать ничего не стал. Придерживаясь за какое-то подобие ручки, Томми до последнего смотрел, как она провожает его взглядом, и хотел только одного: пусть эта хорошая девушка найдёт себе кого-то гораздо лучше, чем он.