Опиумный дурман

Меня трясёт изнутри. Напряжение сковываетесь внутренности. Тяжесть души сдавила горло. Пальцы заледенели от волнения, ведь я совсем не знаю чего мне сейчас ожидать. Подношу телефон к уху и внутри всё замирает, как только в динамиках звучит низкий мужской голос. — Привет, дочка, — всего-то здоровается отец, а меня будто передёргивает холодной, неосязаемей дрожью. — Здравствуй, папа... — ровным, расчётливыми тоном отвечаю я, подстать ему. Наши разговоры по телефону никогда не отличались греющей теплотой, умиротворённым котлом эмоций. Нет. Существовала лишь сдержанность и холодность, которую я переняла от него. Так было почти всегда и я к этому привыкла. Привыкла настолько, что услышав от папы следующий вопрос, я не смогла сдержать звучной усмешки. — Как твои дела? — три обыденных слова. Одиннадцать букв. Катастрофический взрыв внутри меня, призвавший болезненную улыбку всплыть на губах. — Почему ты смеёшься? — недоумение скрывается за сдержанной серьёзностью, с которой я имела дело с самых ранних лет. Перед глазами возникает образ отца. Я почему-то уверена, что услышав мою усмешку, он сводит свои тёмные брови на переносице, хмуро глядит куда-то вдаль, совсем не понимая причину моего «веселья». Моего якобы беспричинного смеха. Представленная картина заставляет вновь усмехнуться. — Потому что мне смешно, — саркастически говорю я, совсем не заботясь о том, что грублю папе. «До боли смешно и больно глубоко внутри» — неумолимо хочется добавить мне, но я сдерживаюсь.  Едва уловимый шорох проникает в мои уши. Папа молчит. До меня доводится его размеренное дыхание. Чтобы не происходило он всегда сдержан и беспристрастен. Я так и не научилась у него этому... Мы совсем разные в этом плане. Моя вспыльчивая эмоциональность способна выжечь дюймы лесов, в то время, как отцовское безразличие способно остудить все горячие источники мира. По крайней мере, с моим внутренним миром однажды уже такое случалось... Я делаю небольшой вдох, покрепче сжимая телефон в руке. — Ты не поздравил меня в мой день рождение... — ровным тоном произношу я, удивляюсь, что сказанное звучит, не как осуждение, а просто, как хладнокровно выявленный факт, который ничуть меня не задел. Нет, совсем никак. — Я звонил тебе, но у тебя был недоступен, — когда я слышу это, мои зубы произвольно сжимаются, что практически скрипят. — Мой телефон был включён целый день, — грубо говорю я, с каждым произнесенным словом набирая нотки злости, — я ждала твоего звонка, но так и не дождалась, — звучит очень даже иронично. На фоне вновь слышны посторонние звуки. На этот раз они более отчётливы. Я узнаю голос мамы и обрывки её фраз «поменяла номер», «уже как месяц», так я думала, ты знаешь». Я обречённо прикрываю глаза, понимая,  что к чему. Спустя секунд десять голос отца эхом звучит в моих ушах. — Я не знал, что у тебя поменялся номер, — почему-то мне кажется, что слова звучат без доли вины. Или же затаившаяся внутри обида специально изнуряет меня, заставляя так думать... Однако, его ответ... это беспомощный ответ заставляет щетинится ещё больше, сильнее, злее. Самообладание потеряно ещё с самого первого вопроса. В борьбу вступает разумностью, повелевающая мне держаться и удерживать в узде бушующие чувства. — Думаю, если бы ты звонил мне чаще, то всё было бы иначе, пап... — последнее слово вылетает из моих губ с нелегким придыханием. — А ты сама то мне звонишь? — мой рот раскрывшимся в шокированном изумлении. — Что? — оборванно переспрашиваю я. — Ты издеваешься? Я звонила тебе всегда! — звонок восклицаю, уже бесстыдно разговаривая на повышенных тонах. —Ты первое время мне не отвечал. Первые три месяца в новом городе, я звонила тебе каждую неделю. Чуть ли не каждый чертов день. А мой звонок так и оставался без ответа. — Последствия обиды, папа? Презрение? Предательство? Что я сделала не так? — недовольно спрашиваю, продолжая говорить с унисон с утяжелившимся дыханием по ту сторону трубки. — Пошла за своей мечтой? Выбрала свою дорогу, а не ту, которую ты навязывал мне против воли? Так знай отец, я ни о чем не жалею, — чётко говорю я, а затем обрываю бесполезный звонок, о котором я ещё успею подумать достаточное количество раз. Откидываю телефон на столешницу, по которой он прокатается вперёд с противным скользящим звуком, на данный момент являющимся для меня мигренью. «А ты сама то мне звонишь?» Эти слова ранили, как острое лезвие, заставив старые раны вновь кровоточить. Отношения с отцом никогда не были простыми. Мой отец никогда не был простым и лёгким человеком... Он принадлежал к такому типу людей, к которых на первом месте обязательно стояли: контроль, минимальная эмоциональность и нерушимая хладнокровность. Папа не был диктатором. Он просто был тем, кто заранее спланировал мою жизнь, уперто считая, что это и было для меня лучшим. Полицейская форма. Думаю, он примерил её на меня с двух лет, как только я сделала свои первые шаги. Вся эта спортивная подготовка, тренировки по боксу, самообороне, каждодневные утренние пробежки с пяти утра — заранее спланированные планы, которыми отец хотел повысить мои навыки. Я поняла все в пятнадцать лет. То ощущение было ужасным. Было чувство, что я жила не совсем своей жизнью. Что я не властна над своими действиями, выборами и даже интересами. Но ведь это было правдой. Моя любовь к рисованию была безумно велика. И таким же великим оказалось огорчение, когда отец не пустил записаться в художественную школу. Были ссоры, крики, но его решение оставалось непреклонным. Я не позволяла себя пролить и слезинки. Внутри таилась обида, которая возрастала с каждым его запретом на счёт того, что по-настоящему было любимым мной. И к сожалению, мама была бессильна. Мне приходилось всему учиться самой. Я была вынуждена впитывать в самое нутро гниющую обиду, и не смотря ни на что, бороться за то, что делало меня счастливой. Борьба должна была когда-нибудь дойти до финала. Он настал тогда, когда настало время подавать документы в училище. Родители ждали ответа от академии полиции, а я же в тайне ото всех ждала ответ от совсем другого заведения. И когда я узнала, что поступила в оба места, счастью не было предела. Но оно было предоставлено только тому письму, в котором огласилось, что я поступила в дизайнерский. Видимо небывалый восторга и счастье придали мне сил и смелости, что с твёрдой решимостью выйти к отцу и сказать, что я уезжаю в другой город и буду учиться на того, о ком мечтала с юного возраста. Отец не принял мой выбор. Мне казалось... словно в тот день, он отказался от меня... Я пошла наперекор его решению. Я осмелилась пойти против его планов. Я сделала так, как хотела. И ему это не понравилось. Я не заслужила такой отстраненности с его стороны... Разве такие отношения должны быть у отца с дочерью? Где отцовские тепло? Неужели оно действительно согревает так сильно, как он нем говорят? Правда ли, что отцовские объятия крепче каменной стены? Я не знаю... Увы, но мне не суждено дать ответ на эти простые вопросы. Я не могу не усмехнуться. Горько. С болезненной иронией. *** Вечером мы с Мартой договариваемся отправиться в клуб и повеселиться, как следует. Идея показалась мне очень заманчивой. Мне нужен отдых. Моя душа требует немного успокоения. Разум требует выпивки. Непослушное тело хочет забыться в танце. Меня не покидали мысли о том, что произошло пару вечером назад на той злосчастной столешнице, а точнее не произошло, оборвавшись по инициативе Стива... Тот стеклянный взгляд запомнится мне долго. Он оставил меня одну на той холодной столешнице и молча ушёл. Но больше меня гложет то, что я не видела в его глаз ни тени возбуждения. Была лишь хладнокровное недовольство. Но... на меня или себя самого? Находить ответы на вопросы, касающиеся Стивом, стало  для меня самым сложным делом. После той ночи я ощущала себя оскорбленной... Мысли о том, как Стив велел прекратить касаться его, заставляли ощущать колючий холод. Я не требовала объяснений, почему он резко отстранился от меня. Да и Стив не затрагивал случившееся. В последующие два дня мы по утру выпивали по кружке кофе, ведя беспечную беседу, но ночной случай так и не затрагивали. Стив приходил где-то к двенадцати ночи, но я тогда уже лежала в кровати и делала вид, что спала. Я не знаю почему притворялась, это получалось инстинктивно... И каждый раз я глубоко вбирала в себя воздух. Мне совсем не хочется быть недоверчивой сукой, но мне было важно знать, что от Стива не пахло другими девушками. Это была просто предосторожность. Попытка предотвратить разлом сердца на две части. Всего лишь инстинкт самосохранения... Такси тормозит напротив клуба, над которым фиолетовым неоном сверкает силуэт бокал, наполненный вином. Я сразу же замечаю подругу. Марта одела то самое платье , о котором без умолку говорила пять дней. И видя это золотистое чудо, я понимаю почему... Шёлковая ткань идеально подчеркивает её хрупкую фигуру, особенно выделяя узенькую талию и худые бледные ноги. — Бог мой, ты настоящая секси, малышка! — восклицаю я, ещё раз одобрительно оглядев её наряд, да и бомбический образ в целом. — Куда ты дела ту скромницу Марту?  — Та Марта прислушалась к твоему совету и наконец решила выйти из скорлупы. — Я рада! Мы обе смеемся. Не знаю почему, но слово «скорлупа» заставляет меня смеяться настолько громко и сильно, что левый бок отзывается мимолетной болью. Марта хвалит мой наряд, искренне не понимая, как мне удаётся выглядеть настолько сексуально, выбрав не коротенькое клубное платье, а брюки. Дело в том, что у меня не было особого настроения для платья. Зауженные чёрные кожаные брюки и такого цвета топ на шнуровке — стали идеальным сочетанием не только для клуба, но и для моего настроения.  Дрожащие волны гудящей музыки приникают в тело. Клубная подсветка вмиг помогает окунуться в нужную атмосферу. Вот только атмосфера была бы куда лучше и проникновенней, если бы возмущённый возглас Марты не заставил меня остановиться. — Вот черт! — сквозь зубы, выговаривает девушка, с неверующим шоком опуская взгляд на свою грудь. На платье цвета расплавленного золота виднелся немалый след от пролитого кем-то напитка. И этот кто-то автоматически стал несчастным, потому что подруга переводит на столкнувшегося с нею парня горящий оскверненный злостью взгляд. — Откуда у тебя руки растут, придурок? — я не вижу лицо парня, так как он стоит спиной ко мне. Зато Марта отлично видит его лицо, Ася её. И злость в её глазах на миг заставляет застыть даже меня. Но бессмертного парня и вовсе не тревожит тот факт, что перед ним сейчас стоит не просто недовольная девушка, а практически разъярённая фурия. — Откуда надо, крошка, — задорным голосом отвечает высокий брюнет, а я в удивлении вскидываю брови, не столько от его ответа, как от голоса, который до жути кажется мне знакомым. — Крошку ты в своих штанах удовлетворяешь, — ворчит Марта, руками оттягивая прилипшую к груди мокрую ткань. — Хотя куда там, с твоими то неуклюжими клешнями. Парень, кажется, звучно усмехается, потому что его плечи содрогаются. — Я могу оспорить твои неверные доводы в более уединённом месте, блондиночка, — эти дерзкие похотливые нотки я запомнила очень хорошо и ни с кем и ни с чем никогда не спутаю. Из-за громкой музыки мне едва удаётся слышать их разговор, поэтому я делаю шаг вперёд и становлюсь боком к нему. Зрачки в глазах расширяются от неожиданности, когда наконец могу увидеть лицо провинившегося парня, которого причём очень забавит сложившаяся ситуации и пререкания с моей подругой.  — Обойдусь, — грубо отвечает Марта, демонстративно закатив глаза. — Гаспар? — как только я окликаю парня, две пары глаз резко устремляются на меня. — Вивиан... вот так встреча, — ухмыляется брюнет, окинув меня быстрым взглядом. — Ты знаешь этого, придурка? — язвительный голос Марты заставляет перевести на неё взгляд. Я не могу не усмехнуться её вопросу и то, как она смотрит на Гаспара, словно тот является ненавистным врагом народа. — Хей, крошка, я лишь пролил на тебя текилу, а ты за двадцать секунд уже дважды обозвала меня придурком, — брюнет держал усмехается и кажется, это выводит девушку на высший уровень раздражимости. Марта в два шага становится вплотную к парню и высоко задрав подбородок глядит на него снизу вверх. — Ты испачкал моё новое платье. Так что ты это заслужил, придурок, — шипит она, а я изумлённо приподнимаю брови, впервые открыв для себя неизведанную сторону Марты. И черт побери, эта девушка совсем не такая тихоня, какой хотела казаться при первой встрече. Гаспар криво ухмыляется. — Так сними, я застираю, крошка, — последнее слово он использует, как издевку. По сравнению с ним Марта была крошечной. Наверное, ещё ниже, чем я прихожусь Стиву... О боже, Вивиан, где и с кем бы ты ни была, твои мысли всегда направлены в одно русло... только на одного парня... — Ты безнадёжен, — недовольно бормочет подруга, а затем оборачивается ко мне. — Боже, Вив, я не могу так остаться, это выглядит ужасно! Гаспар надменно усмехается её возмущению. Марта переводит на брюнета убийственный взгляд.  — Ты говорила, что живёшь неподалёку. Если хочешь, мы может поехать и ты переоденешься. — В принципе, не плохая идея. Но думаю я сама справлюсь. Ты главное не напейся в хлам, — велит она, а затем словно упустив нечто важное, второпях дополняет. — По крайней мере без меня. Я усмехаюсь, как и Гаспар, к удивлению, до сих пор стоящий рядом с нами. — Обещаю. Марта коротко кивает, когда смотрит на меня. Затем её взгляд на секунду касается рядом стоящего брюнета и блондинка разворачивается, исчезая в негустой толпе. — Подружка-то твоя с характером, — проговаривает брюнет, заставив меня резко обернуться к нему. Нотки заинтересованности в его голосе скрыты не были.  — И уж точно не для таких, как ты, Гаспар, — напрямую палю я, в упор заглядывая в глаза парня. — Тоже думаешь, что я слишком хорош для неё? — шутя, усмехается Гаспар, заставив меня строго стрельнуть в него глазами. — Думаю, что тебе лучше держаться от неё подальше. И я не шучу. Марта ещё слишком мала для мира, очернённого похотью и развратом. Она не готова быть частью мира, в которых правила диктуют такие, как Гаспар... такие, как Стив. — Успокойся, — брюнет заливается гортанным хохотом, а выражение моего лица мрачнеет ещё гуще. — У меня достаточно своих блондиночек. — Ну вот и отлично. Учти, если я почую что-то не так, заставлю Марту перекраситься в чёрный, рыжий, да хоть в зелёный! — Понял, понял! — парень смеётся, в знак своей невинности поднимая ладони вверх. — Кстати почему ты один? — спрашиваю я, коротким взглядом осматривая клуб. — Я не один, — быстро отвечает парень, резко переводя стрелки на меня. — А вот ты. Почему не со Стивом? — темная бровь парня скептически выгибается. — Сегодня я с подругой. — Ну пока её нет, ты можешь посидеть с нами. Внутри меня что-то сжимается. Стив здесь... Гаспар выжидающе смотрит на меня. Иногда мне кажется, что этот парень куда-то проницательней и продуманней, чем кажется на первый взгляд. Я заставляю себя коротко улыбнуть и не подавать виду, что несколько удивлена, что Стив в клубе. Снова... и я об этом узнаю не от него. — Конечно. Где Стив? — Они с Крисом в VIP-ложе. Кажется третья дверь. — Окей. Только собираюсь направиться к указанному месту, останавливаюсь и вопросительно смотрю на парня, который не идёт следом. — А ты не идёшь? — вопросительно выгнув бровь, интересуюсь я. — Возьму выпивку и приду. Коротко киваю и ухожу. Захожу в просторный коридор и направлюсь к дверце, на золотистой табличке которой жирным чёрным шрифтом выведена цифра «3». Я не спешу заходить внутрь, так как комната оказывается пустой. Мои брови невольно сходятся на переносице и я тяжело вздыхаю. «Кажется третья» Тебе стоит начать пить таблетки для памяти, Гаспар! Я направляюсь ко второй двери, и к счастью, по ту сторону имеются признаки живого, выраженные негромкими голосами. Хватаюсь за ручки двери и тяну её вниз. Словно безмолвная кукла я замираю, так и не переходя порог комнаты, которую успела возненавидеть. Слова застревают в горле. Внутри безжалостно кольнуло. Пошатнувшись, я останавливаюсь и изумленно охаю, когда внутри меня всё безжалостно трескается...