Аманс моих мыслей

              Людишки совсем разучились делать сносные сигареты. Один за другим окурки летят в пропасть. Бесполезный дым рассеивается перед глазами, тело пробирает мерзкая дрожь. Ну и дрянь. Лень захватила человеческие умы, теперь порабощённые алчностью и ложью. Жалкие копейки летят в их грязные руки, и они падают на колени пред никчёмными железяками — это их идол, их тотем. Они обесценили удовольствие. Отстойный секс, безвкусная выпивка, пресные сигареты — я хочу выблевать из себя свое последнее пришествие на Землю, хочу снять с себя кожу, выдрать лёгкие, покрытые тонкой плёнкой из пыли и этого гадкого воздуха, что человечишки ошибочно называют кислородом. Голова гудит от шума машин, от криков отпрысков, и от её голоса, от её голоса гудит. Так и носится по черепной коробке это чёртово: «Сначала поцелуй меня». Маленькая самовлюбленная отличница. Я не поцелую тебя ни в возбуждении, ни в азарте, ни в жалости, какой бы сильной ни была последняя при одном только взгляде на твоё надменное личико. Сигареты кончились. Лениво опускаю взгляд, наблюдая за тем, как невесомо парит в воздухе пепел, создавая некую пелену, скрывающую очертания этой паршивой школы и местных пейзажей. Ноги мои свисают со скалы, утопающей в облаках, и я усмехаюсь лучам уходящего солнца, обдающим моё лицо неприятным жаром. Пора возвращаться. Полёт со скалы больше похож на грёбаную телепортацию — так быстро ступни мои оказываются на идеально вылизанном газоне факультета ангелов. Ленивым шагом пересекаю сад, довольно хмыкаю, замечая своих верных собачонок, поджидающих меня у выхода, и, чувствуя разрастающееся раздражение где-то в той области, которую глупцы обычно называют душой, улавливаю горькие девичьи всхлипы откуда-то со стороны беседок. Широкая улыбка вмиг озаряет моё лицо. Уокер. Я замечаю её не сразу. Хрупкие подрагивающие плечи её выдают: она сидит на перегородке, накрыв лицо руками и горько рыдая, а между всхлипами с губ слетают проклятия — услада для моих ушей. Хочется уйти, не слушать эти жалкие звуки, но что-то задерживает меня здесь, у самого выхода, и я поднимаю вверх указательный палец, приказывая Кристиану остановиться. Покорный слуга кивает и уходит в тень. Шоу начинается. — Ублюдок, — как банально, — ненавижу! Ненавижу его! По всему телу разливается тепло удовольствия. Облокотившись об идеально выстриженный куст, складываю руки на груди и с улыбкой наблюдаю за тем, как она погибает в своей желчи, тонет в напускной ненависти, захлебывается в жалости к себе. Глупая. Я ведь ещё ничего не сделал. Ты ведь сама сказала, что я не способен тебя сломать. Это ведь ты там, у лабиринта, разглагольствовала о том, как я безобиден, разве забыла? О, наверняка забыла. А я не забыл, я ведь, черт возьми, в мельчайших деталях помню ту ночь, которая и стала для тебя точкой невозврата, билетом на поезд «тебе-крышка-экспресс». Легионы звёзд тонут в моих глазах, когда я лежу на траве, раскинув руки в стороны и раскуривая косяк, добытый на одном из земных заданий. Редкостная дрянь, но дым отлично заполняет пустоту в грудной клетке, а ещё слегка затуманивается рассудок — это почти оргазм. Идеальную тишину ночи ничто не может разрушить, ничто, кроме приглушенных голосов парочки Непризнанных, усевшихся где-то неподалёку. Чёртовы неудачники. Это моё место. — Дино? Дино мне нравится. Знаешь, я думаю, мы подружимся. Правда, он немного замкнутый. Косяк застывает в губах, так и норовясь провалиться в рот, когда я слышу знакомое имя, произнесенное каким-то слишком ангельским голоском. Что-то внутри неприятно сжимается и саднит. Делаю затяжку и закрываю глаза. Пусть чешут языками. — Он почти ни с кем не общается. Я слышал, раньше он таким не был, но что-то случилось, так что... — добавляет ломаный голос как максимум подростка. — Не знаю, я не пробовал даже разговор с ним завести. — Ты многое упускаешь, он мне нравится, — девушка весело усмехается, и мне отчего-то хочется улыбнуться в ответ. Поджимаю губы, делаю ещё одну затяжку. — Нравится? — голос Непризнанного становится на пару октав выше. — По-настоящему... нравится? Девчонка молчит. Приподнявшись на локтях, оглядываюсь по сторонам в поисках нарушителей моего покоя и замечаю в беседке две фигуры. Взгляд мгновенно приковывается к белоснежным крыльям, ослепляющим меня в непроглядной ночи, к чёрным, как смоль, волосам, к паре кристально-голубых глаз, сверкающих ярче звёзд на небосводе. Это же Уокер! Та новенькая с завышенной самооценкой и влиятельной мамашей. Интересненько. — Эй, Энди, — она пихает серое пятно рядом с ней плечом, закусывая губу. — Могу спросить? — Спрашивай. — Люцифер... он такой, как о нем говорят? Разочарованно вздохнув, ложусь обратно, раскидываю руки в сторону, отбрасываю косяк. Ещё одна особа, испытывающая интерес к моей персоне. Скучно. — А что о нем говорят? — Что он дьявол во плоти. Жестокий, безжалостный, грубый. Самодовольно улыбаюсь. Надо же. Нарвался на комплимент, сам того не ожидая. Вечер перестаёт быть томным... — Хм, наверное. Но мне не доводилось с ним сталкиваться. — Я думаю, это враки. Возможно, он не такой ужасный и пугающий? Возможно, он выстраивает весь авторитет на имени своего отца? Ведь дьявол может быть только один. Неясная вспышка относительно свежих воспоминаний, наконец, меня оставляет. Фокусирую свое зрение на дрожащей в рыданиях девчонке и самодовольно усмехаюсь. Достаточно мерзкий поступок, моя дорогая? Понравилось стонать и извиваться, сидя на мне в тени раскидистой ивы в том чёртовом сквере? Поступок, достойный дьявола? Будешь ли ты теперь думать, прежде чем делать такие идиотские выводы обо мне? Милая, раненая Вики. Я пуст и мёртв внутри. Во мне нет ничего, кроме гниющей плоти, я ядовит, я — инфекция, и я хочу заражать других. Не пытайся на меня напороться, не пытайся бороться со мной, за меня или из-за меня. Мне быть дьяволом, мне наказывать души и греметь цепями. Тебе души лечить, тебе видеть в них свет и их освобождать. В конце концов, мы всегда будем по разные стороны баррикад, а ты подорвёшься на собственной мине и будешь молить о пощаде, если сейчас же не остановишься. Так проклинай меня, плачь, кричи и жалуйся. Это нормально после стычки с таким ублюдком, как я. Только никогда, чёрт тебя подери, никогда и мысли не допускай, что я могу быть «не таким ужасным». Иначе я уничтожу тебя, клянусь, уничтожу по-настоящему. — Вики? Ты в порядке? Мимо проносится чья-то тень. Свечение белых крыльев и пучок пшеничных волос — ну, конечно. Ангелочек примчал утешать свою новоиспечённую подружку. — Я-я... Дино, меня тошнит. Меня тошнит от самой себя, — со всхлипом бормочет она, утыкаясь носом в грудь ангела. — Как я могла позволить этому случиться? — Тш-ш, всё нормально. — Нет, не нормально, это не нормально. Фенцио в ярости, я слышу, как все шепчутся, когда я прохожу мимо, как называют меня подстилкой Люцифера и шлюхой. Он... боже мой, он просто чудовище. В нем нет ничего живого. Оно сгорело, сгорело в Аду. Пусть и он там горит. Пусть горит в Аду! Знакомое чувство удовлетворения поселяется где-то между рёбер. В последний раз окидываю взглядом их фигуры, сцепленные в жалких объятиях, и, хмыкнув, ухожу. Должный эффект достигнут. Истинное звание возвращено. Что может быть прекраснее?