***
Ужин проходит без моей родни. Я же впервые с того рокового дня встал с постели для трапезы вместе со всеми. Хорошо хоть с матерью успел пообедать ранее, иначе бы совсем расстроился. Дети с опаской косятся на своего отца. Обычно Селен был самым говорливым за столом, рассказывая о том о сём. Теперь же его уста молчат. Я не видел их целую неделю, провалявшись в постели с сильными болями в матке. Уверен, Селен бы точно уже вовсю рассказывал о своих днях без меня. А он молчит, как во время обеда, так и сейчас. Даже волосы носит не распущенными или с небольшой аккуратной причёской. Они собраны в одну большую косу, которую он то и дело проверяет руками, как будто она исчезнет, если сыночек этого не сделает. Гелос же то и дело косится на входные двери, проверяя каждого входящего к нам. Не знаю, кого он высматривает, но те, кого он ожидает, не приходят, и он снова возвращается к еде. Пусть он и кушает, но кушает как-будто неохотно, больше ковыряясь в тарелке, нежели чем отправляя фруктовые кусочки себе в рот. На меня он тоже косится взглядом, то и дело порываясь что-то спросить, но так и не озвучивает свой вопрос. — Дети волновались о тебе. — Произносит Мирон, подметив мой обеспокоенный взгляд, брошенный на детей. — Заставил же я поволноваться вас. — Они скоро уплывут? — Спрашивает Гелос, не поднимая взгляда с тарелки. — Завтра утром. — Отвечаю спокойно. Так вот что его интересовало. — Это хорошо. — Холодно произносит сын, продолжая трапезу. Стальной взгляд пугает своей схожестью с Мироном. Тот тоже порой так смотрит. Недовольно, до лёгких морщинок между бровями. С опущенными уголками рта. Мне кажется, что даже голубой цвет в глазах уступает место зелёной стали. — Что, прости? — Совершенно не ожидал от Гелоса подобного поведения. — Это хорошо для тебя, папа. Эти тётеньки довели тебя до слёз, а после ты и вовсе слёг. Если ты им дорог, то они бы так себя не повели. Папа, разве не так? Разве я не прав? — Гелос продолжает звучат до мурашек холодно. Не узнаю своего сына. — Братец Гелос прав. — Селен же, наоборот, эмоционален, вот-вот заревёт. — Папа, тебе стало лучше, когда вы перестали видеться. А сейчас опять… Ты бледный… — Мне лучше благодаря лечению Диоры. Не потому что я не виделся со своими родными. — Не думаю, что дети могли сами о таком подумать. А учитывая, что Мирон хотел с ними поговорить… Он мог наговорить им что угодно. Не затягиваю со своей догадкой, решаю сразу спросить. — Мирон… Что ты им наплёл? — Только правду. — Какую ещё правду? — Откладываю столовые приборы в сторону. Всё равно аппетит пропал. — О том, как давно ты не видел их. О том, что ты перенервничал после встречи со своей матерью и сестрой. О том, как сильно они нас ненавидят, и как сильно любят тебя. — Мирон, твои грехи предо мной куда тяжелее. Не тебе настраивать детей против моей семьи. — Произношу на своём языке. — И всё же, после встречи с ними ты потерял плод. — Мирон тоже отвечает на моём языке. Я рад тому, что мы солидарны в том, чтобы уберечь детей от ненужных подробностей. — Как же я тебя ненавижу. — У меня более нет аргументов, потому плююсь словесным ядом. — Если не хочешь думать о себе, то подумай о детях. — Не понимаю, к чему он сказал это. Повернув голову в сторону детей, Мирон продолжает на языке атлантов. — Селен, расскажи, что сделала тётушка Фиалка. — Не хочу… — Отпирается Селен, вновь схватившись за свою светлую косу обеими ручками. — Селен? — Спрашиваю уже я. Стараюсь звучать мягко, неторопливо. — Расскажешь мне, что случилось, пока я лечился? — Это была случайность. — Тихо и нехотя даёт ответ сын. Но мне этого мало. — Селен, что произошло? — Строго и требовательно спрашивает Мирон. Но Селен молчит, сжав плотно свои губы. — Сейчас папе можно рассказать. — Она дёргала его волосы. — Отвечает Гелос вместо своего брата, ведь Селен продолжает молчать. — Говорила что-то ещё, но я не знаю этого языка, а отец не переводит. — Ч-что? — В голове уже прокручивается масса вариантов наказания, которые мог бы устроить Мирон. Я помню, как он убил альфу из-за ревности, и как сильно бил меня. Не думаю, что Фиалку обошла подобная участь. — Если тебя это успокоит, я её не трогал. — Тут же оправдывается Мирон, улыбаясь уголками рта. — Но и нормально ходить она не скоро сможет. — Ладно дети, они ещё малы. А ты почему не рассказал мне сразу? — Братец защитил меня. А потом и отец подошёл. — Уже громче говорит Селен. Себя он так не защищает, как близнеца с отцом. — О, бездна… — Встав со своего стула, опускаюсь на колени перед стульчиком Селена. — Посмотри на меня. Больше они ничего тебе не сделали? — Угу. — Пусть сынишка и кивает головой, я всё равно проверяю корни волос. Они на месте, да и кровоподтёков не вижу и не нащупываю. Проверяю и его тело, насколько позволяет одежда. Синяков и царапин не вижу, уже хорошо. — Вот и славно. Но следующего раза быть не должно. Ты – Селен Леандр Атлантик! Ты – кровный правитель! Никто не имеет права обижать тебя! А если такое произошло, то ты должен рассказать об этом нам. Услышал меня? — Да… Я просто не хотел тебя расстраивать. — Обнимаю сына, стараясь его успокоить. Селен держался до последнего, но в итоге заплакал. Одежда сразу же намокает под его слезами. — Теперь всё хорошо. В этом нет твоей вины. Понял меня? — Угу… — Оторвавшись от сына, утираю с его лица слёзы. — Что с сестрой? — Спрашиваю у Мирона, не смотря на него. — Получила по рукам и ногам, чтобы более не имела наглости поднимать руку на Селена. — Всё так же спокойно отвечает супруг. А в моей голове всё складывается. Сестра не выходила на обед, не заходила ко мне. Даже представить боюсь, в каком состоянии Фиалка сейчас находится. Если судить по мне, то в достаточно тяжёлом. — Как давно это произошло? — Три дня назад. — Отвечает Мирон, продолжая уплетать свой ужин. — Где она? — В покоях. — Я… пойду навещу её… — Убрав ручки Селена со своих плеч, встаю на ноги с желанием уйти из столовой. — Навестишь её после ужина. В первую очередь тебе нужно думать о себе. — Хвосты Мирона возвращают меня на место. — Мирон, я… — Не договариваю то, что хотел сказать. Одного взгляда Мирона достаточно, чтобы я замолчал, — л-ладно… — Возьми добавку фруктового салата. — Мирон не дожидается, пока я исполню его слова. Он сам накладывает мне в тарелку. — Ешь давай. Молча возобновляю трапезу. За столько лет я уяснил для себя – спорить с Мироном гиблое дело. К сестре захожу уже поздним вечером. Первой подмечаю мать, сидящую у постели, и уже только потом Фиалку. Она вся в бинтах, которые пропитались в крови. Её крови. Ноги подкашиваются, но я продолжаю идти к родственникам. Не присаживаюсь, продолжаю стоять рядом. Фиалка отворачивается от меня, с обидой смотря в сторону панорамного окна. Чувствую аромат благовоний, которые ставит Диора для крепкого сна. От одного этого факта мне уже спокойнее, ведь если тут была Диора, и она успела осмотреть мою сестру, оказать ей лечение, то Фиалка быстро восстановится. — Как ты? — Понимаю, насколько глупый вопрос. Но я должен убедиться, что не всё так плохо. — А как ещё можно себя чувствовать, когда тебя располосовали по всему телу? — Язвит Фиалка, проговаривая слова сквозь сжатые зубы. — Отвратно, полагаю. — Мне знакома эта боль. Сам пережил побои и ранения. — Твои близнецы! — Кричит Фиалка, всё же повернув голову в мою сторону. В глазах одна ненависть, которая ещё не нашла выход для выплеска эмоций. — Они все в Мирона! Такие же монстры! Мелкие отребья! — Замолчи. — Пока ещё спокойно прошу, думая, что сестрица успокоится. — Чтоб они сдохли в таких же мучениях, в каких умирают лильцы. — Фиалка не слышит меня, наоборот, она садиться на постели, повышая громкость собственных слов. Проклятья в сторону моих детей становится последней каплей в чаше моего терпения. — Я СКАЗАЛ, ЗАМОЛЧИ! — Не хотел кричать на неё, но я должен это сделать, как родитель своих детей. Да и рука сама замахнулась для пощёчины. — Не смей так говорить о моих детях, сестрица. Я – не Мирон, но удар у меня достаточно тяжёлый. Выдеру все твои волосы, и синяков добавлю к ранам от Мирона! — Мирон? Ты думаешь, что это был твой Мирон? Ха… ха-ха-ха… — Потирая место удара, сестрица сначала опускает голову, вдоволь смеясь. Её смех эхом разлетается по спальне. Такая она пугает меня, но я держусь стойко. Даже когда она поднимает обезумевшие глаза, не делаю шаг назад, не отвожу свои глаза и продолжаю смотреть в ответ. — Это сделали твои дети. Маленькие монстры. Дети? Мои близнецы? Это их рук дело? "Если тебя это успокоит, я её не трогал». А ведь Мирон сразу сказал, что не трогал её. Но расположение кровавых пятен в точности повторяют движения хвостов атлантов. На моей спине были точно такие же раны. Не веря словам сестры, разбинтовываю её правую руку. Фиалка не сопротивляется, лишь ухмыляется. Раскрыв часть руки, я убеждаюсь в том, что раны нанесены куда ближе друг к другу, да и не очень глубоки. За неделю-две затянутся полностью. Значит, это и правда сотворили мои близнецы? — Если бы ты не дёргала волосы Селена, если бы ты не напугала их, то осталась бы целой. — Не хочется этого признавать, но в случившемся есть вина Фиалки. Если бы она хотя бы держала себя в руках, контролировала свои поступки, то всего этого бы не произошло. — Это меньшее, что я могу сделать этому чудовищу, которого ты зовёшь своим ребёнком. — Рука снова поднимается, одаривая сестру второй пощёчиной. И прежде чем она скажет то, что собралась сейчас сказать, бью в третий раз, да так, что у самого ладонь горит. Весь воздух, который она вобрала до этого, просто выходит из неё с тихим болезненным стоном. — Ни у кого нет права так отзываться о моих детях. Обижать – тем более. Я не посмотрю на наше кровное родство, сестрица. — Тимиэль, это ты здесь живёшь в роскоши и удобстве! А мы – вынуждены выживать! Каждый день! Мы не знаем, когда к нам в дом ворвётся атлант, чтобы в лучшем случае – убить, в худшем – изнасиловать! — В словах сестры звучит ненависть вперемешку с отчаянием. Видимо, она думала, что я поддержу её, а тут пришёл защищать своё потомство. С силой сжав одеяло в своих руках, Фиалка начинает реветь. Мать, всё это время молчаливо сидевшая рядом, с упрёком сощурила глаза. Она не одобряет мои действия. Не удивлюсь, если она начала презирать меня. Она обнимает Фиалку, шепча ей на ухо слова поддержки. Я остаюсь в стороне, как будто у меня нет ничего, что сломало меня, что насильно и безвозвратно изменило. Только вот и мне есть, что выплеснуть. — Думаешь, Мирон не насилует меня и по сей день? Думаешь, мне, будучи человеком, спокойно и безопасно тут живётся? Да в первый же день моего пребывания здесь атланты жрали людей, потому что привыкли к этому! И тут я, человек, стал их младшим правителем. Думаешь, тут нет атлантов, которые хотели бы избавиться от меня? Думаешь, я тут не выживаю каждый день? Да я стою на краю каждую секунду, не зная, убьёт ли меня Мирон сегодня! Пока на Лиле вы гадаете, зайдёт ли к вам атлант, чтобы изнасиловать, я знаю наверняка, что это случится. — Если бы ты тут выживал, то выглядел бы куда хуже. Если бы он насиловал тебя, то тебе бы точно были противны его прикосновения. А ты… тебе всё равно! — Не понимаю, отчего сестрица так считает. Но и переубеждать её не хочется. Вижу, что она сейчас меня не услышит, не поймёт. — Пока думаешь так – не возвращайся. И детей моих трогать – не смейте. Иначе за себя не ручаюсь. — Никогда бы не подумал, что буду ссориться с сестрицей из-за чего-то подобного. И уж тем более не думалось, что буду гнать её прочь, подальше от себя и своих детей. Разворачиваюсь, чтобы уйти прочь. Но мать не даёт мне уйти. Схватив за руку, она пробует развернуть меня к себе, но я стою стойко. Одёрнув собственную руку, слушаю её. — Тимиэль, прости свою сестру. Она просто не в себе. — Голос матери тихий, уставший. Не удивлюсь, если она не первый раз наблюдает за подобным поведением сестры. Но всё равно больно кольнулось в груди, ведь матушка решила защищать не меня, а Фиалку. — Не нужно защищать её, матушка. Ей следует научиться отвечать за свои слова и поступки. — У Фиалки есть причина быть такой резкой. Если бы ты остался с нами на Лиле, то тоже бы так себя вёл. — Не понимаю, почему мать приводит подобный аргумент. Меня там не было долгие годы, и быть не могло. Не важно, остался бы я с Юном или был бы с Мироном, как сейчас. У меня отняли право выбора: сначала родители со своей сделкой с Аквой, а после и Мирон, когда увёз в Атлантиду. И я понимаю, что Мирон не позволит мне вернуться на родину, какой бы предлог я для этого не нашёл. И тело моё будет похоронено здесь, как члена семьи правящей династии, со всеми почестями и привилегиями. — Мы не узнаем этого наверняка. — Хотя бы навести Лиль. Пусть это будет всего один день, но тебе и этого дня будет достаточно, чтобы понять чувства Фиалки. Ты снова возненавидишь своего супруга. — Чтобы не творилось на Лиле, она не имела права обижать моих детей, своих племянников! Никто не имеет права трогать их. Я ясно выражаюсь? — Стараюсь говорить как можно строже, пока у самого наворачиваются слёзы. — Да, Тимиэль. — Отвечает матушка ещё тише прежнего. Ничего более не говорю. Ухожу прочь, всё равно, что сбегаю. Наспех утираю слёзы, чтобы их никто не заметил. Правда, я и сам не замечаю, как меня загребают в крепкие объятия. Естественно, я пинаюсь и пробую укусить, желая выбраться из цепких рук. — Тише, это я. — Сначала узнаю голос Мирона, и уже после узнаю его по рукавам. — Куда только так несёшься? — Я… — Перевожу дыхание. Это всего лишь мой супруг, — утомился. Хочу в купальню и лечь спать. — Хорошо. Прикажу слугам принести масла. — Из рук выпускают ненадолго. Усадив меня к себе на руку, Мирон уносит меня прочь. Мне уже привычно укладывать на него руки, как и прятать лицо у него на плече. Позволяю себе пустить слезу, более не в силах сдерживать эмоции. Видимо, Мирон чувствует, как намокает его одежда, и начинает поглаживать меня по голове и спине, словно ребёнка убаюкивает. В такие моменты мне хочется верить в то, что Мирон, это не только ярость и грубость. Но снова и снова одёргиваю себя от подобных мыслей. Мирон показал себя настоящего ещё в самом начале наших отношений. — Не нужно. — Нужно. Тебе необходимо расслабиться и успокоиться. — Ты же знаешь, что это всё твоя вина? — Знаю. Но меня так же есть, за что похвалить. Я сдержался. — Лёгкий поцелуй попадает в ухо. — Ты смотрел на то, как близнецы избивали свою тётушку. — Мирон нарывается на ласку и похвалу, но я всегда найду, за что его наругать. — Не знаю, как преподнесла это твоя сестра, но на момент моего прихода, бил только Гелос. Селен же защищал свою тётю, просил Гелоса прекратить. На месте Селена я бы просто позволил наказывать обидчика. А он у нас чувствительный, добрый малый. — Защищал, значит… — Я понимал это ещё на ужине. Понимал это и при разговоре с Фиалкой. — Не сердись на близнецов, ладно? — Я и не сердился. Если бы Фиалка не начала первой, то всё бы не закончилось таким образом. Как они вообще встретились? — Дети хотели подружиться, пришли к ним в спальню. Со слов Гелоса, твоя мать ещё пыталась хоть как-то нормально поговорить, пусть и не очень охотно. Даже подарок от Селена приняла. А вот Фиалка… Она решила выстроить стену между всеми нами. Могу понять её чувства, но в следующий раз, если подобная ситуация повториться, я лично вырву её руки — За то, что оказался рядом с нашими детьми… спасибо… — Стараюсь не обращать внимания на слова Мирона о наказании для моей сестры. В душе же надеюсь на здравый смысл сестрицы. — Это мой долг, как родителя. — Не замечаю, как быстро мы доходим до купальни. Открыв двери, Мирон проходит внутрь. В нос сразу же ударяет запах мыла. — Вот мы и на месте. — Дальше я сам. — Пробую слезть с руки супруга, но до пола так и не достаю ногами. Мирон не опускает свою руку, и спуститься не позволяет. — Думаю, сегодня я присоединюсь к тебе. — Неожиданно сообщает супруг. — Ч-чего? — Я твой супруг. В этом нет ничего противозаконного. — Как ни в чём ни бывало, Мирон вносит меня внутрь купальни. Не выпуская с руки, Мирон нажимает на кнопку вызова слуг. — Что с тобой сегодня? — Беспокоюсь за твоё состояние. Запретишь? — Было бы здорово, если тебя всегда бы это беспокоило. — Возможно. — Мирон успевает посадить меня на скамью, прежде чем в купальню заходит пара слуг. — Приготовьте масла и чистую одежду на ночь. Выслушав, они послушно исполняют приказ. Пока один из них достаёт масла из шкафчиков и подготавливает купальню к её использованию, второй удаляется. Мирон не стесняется присутствия посторонних, потому сначала раздевается сам, а после помогает и мне. Благо, я успел ещё до ужина спрятать подарок матери, а потому могу и не бояться, что мешочек найдут. Оказавшись полностью нагим, первым делом прикрываюсь руками. В отличие от старшего супруга, мне есть что скрывать. Та же спина, исполосованная в шрамах, или интимные места. Сколько уже живу с Мироном, а даже перед ним стесняюсь показываться полностью нагим. Обычно, когда я раздет, всё заканчивается принудительным сексом. Поэтому, чтобы избежать прилюдного секса, наспех распускаю свои волосы и раскидываю их по всему телу, чтобы закрывали моё тело как спереди, так и сзади. Жаль, что они не закроют всё моё тело. К моему удивлению, все его движения по-родительски невинные. Даже когда он подводит к купальне и укладывает меня на себя, он не лапает меня, только обнимает да прижимается носом к моей шее, проделывая себе путь сквозь мои волосы. Ушедший слуга возвращается. Мне не нужно смотреть, и так слышу, как он укладывает нашу одежду на скамью, и как забирает ту, в которой мы были до этого. Тот, что остался с нами, только сейчас выливает масло в воду, прямо в огромную струю. Цветочный аромат вперемешку с цитрусовыми тут же разносится по всей комнате. — Покиньте нас. — Слугам не нужно повторять дважды. Тихо и едва заметно, они закрывают за собой дверь, тем самым выполнив приказ Мирона. Оставшись одни, мы с Мироном молчим. Он сам намыливает моё тело и волосы. Массажные движения не возбуждают, но, каким-то чудом, я расслабляюсь. Особенно когда он начинает массировать мою шею и плечи. Лишь сейчас я осознаю, насколько сильно был напряжён всё это время. Прикрыв глаза, позволяю Мирону и дальше трогать моё тело. И он массирует, нажимает на нужные точки моего тела. Особое внимание он уделяет спине. От некоторых движений идут приятные мурашки. Итог, я полностью отпускаю ситуацию и укладываюсь спиной на его грудь, стоит ему закончить. Не пугаюсь, когда он начинает наглаживать мою грудь. Мягко пройдясь по соскам, он быстро уходит к животу и рёбрам. Содрогаюсь лишь тогда, когда его руки опускаются к внутренней части бедра. Случайно или намеренно, но его пальцы задевают мой член. Неосознанно хватаюсь за его руки, но осекаю самого себя. Разумом и телом помню, что сопротивляться себе дороже. "Если бы он насиловал тебя, то тебе бы точно были противны его прикосновения". Быть может, сестра была права? Не слишком ли легко позволяю Мирону прикасаться к себе? — Не беспокойся. Я лишь помогу тебе расслабиться. — Мирон не целиться в мой анус. Протолкнув свой привставший член между моих бёдер, он сжимает мои ноги. — А ты сможешь сдержаться? — Уточняю с опаской, не веря в то, что Мирон сумеет сдержаться. Он ведь не отбросил мысль о ещё одном ребёнке? — Как бы сильно я не хотел тебя, головой всё же понимаю, какой стресс пережил и всё ещё переживает твой организм. Максимум – потрусь об тебя. И тебе помогу кончить. — Ты неисправим. — Ворчу, больше для галочки, нежели чем действительно недоволен им. Понимая, что моя задница в опасности, а Диора пока запретила нам заниматься сексом, решаю помочь Мирону закончить начатое. Уложив ладони на головку, слегка тру. Самостоятельно напрягаю ноги, чтобы Мирон мог занять руки чем-то другим. Он понимает меня без слов. Пока одной рукой он водит по стволу, второй он убирает мои мокрые волосы в сторону. Доступ к шее, к метке на загривке словно сильнее возбуждают его. Сделав это, Мирон слегка сжимает мой подбородок. Таким образом, моё лицо смотрит прямо в зеркальное отражение на противоположной стене. Чувствую, как зубы опускаются на кожу, слегка прикусывая, и тут же прикосновение языка смазывает лёгкую боль. Зализав укус, супруг целует след. Мне всё чётко видно в зеркале. И каким возбуждённым взглядом одаривает меня Мирон, и насколько развратным выгляжу я сам. Не рискую выпускать свои феромоны. Не хватало ещё, чтобы супруг не сдержался. Благо, Мирон всё же кончает. Горячая сперма бьёт мне в грудки и живот. Тяжело дыша, Мирон поворачивает моё лицо к себе, чтобы поцеловать. Я привык к его грубым и собственническим поцелуям, но сейчас, пусть он и резок, всё выходит куда мягче и непринуждённо. Осознанно отвечаю на его поцелуй. Подняв руки, сначала укладываю на его щёки, медленно поднимая их выше, чтобы зарыться пальцами в светлых волосах. Чувствую, как у него бегут мурашки, когда пальцами задеваю его уши. Неужели они у него чувствительные? Поцелуй обрывается неторопливо. Мирон ещё несколько раз чмокает мои губы, слегка посасывая нижнюю, прежде чем отодвинуть лицо. К моей неожиданности, он дотрагивается до моего вялого члена. Лицо моментально меняется с расслабленного на опечаленное. — Ты не кончил… — Выдаёт Мирон, как будто ожидал иного. — Зато смог расслабиться. — У тебя хотя бы вставал? — Давай закругляться. — Отчего-то мне неуютно обсуждать это с Мироном, потому хочу сменить тему. — Тимиэль… — Мирон тянет моё имя, крепко схватившись за мой член. Лёгкие и понятные движения пробуют возбудить меня, да только это настораживает меня, нежели чем будоражит. — Не нужно. Я привык. — Если до этого у меня не хватило смелости, то теперь отдираю каждый палец от себя, чтобы прекратить. — Ты не должен был привыкать. — Шёпот прямо в ухо вырывает дрожь из моего тела. Ещё и феромоны, выпускаемые Мироном, кружат голову. — Ты что творишь? — Проговариваю сквозь образующуюся дымку. — Помогаю расслабиться. И у меня это получается. — Опустив взгляд вниз, подмечаю свой приставший член. И когда только Мирон успел? Закрываю лицо руками, не желая смотреть на реакцию собственного тела. Спустя пару минут, которые длятся для меня безумно долго, не выдерживаю. Моё тело привыкло к тому, что внутри меня есть что-то огромное, готовое растерзать мои внутренности изнутри. Привык и к крепкой хватке супруга. С ужасом осознаю, что не могу кончить, пока пуст внутри. Сама омежья сущность требует член альфы. Моего альфы. От осознания готов волком завыть, но пока вырываются лишь стоны удовольствия. Именно удовольствия. — Вставь в меня палец. — Даже месяц назад Мирон не услышал бы подобное от меня. Но сегодня у него есть большие шансы услышать это вновь. Мирон не спрашивает меня, не уточняет. Смочив палец в сперме, не убранной с моего живота, он выполняет мою просьбу. Стоит ему просунуть во всю длину, как я тут же изливаюсь ему в руку, бросив руки в разные стороны от лица. Мне жизненно необходимо нужно уцепиться за что-то, что не моё лицо, и до боли сжать пальцы. Этим чем-то становятся локти супруга, в которые я впиваюсь когтями. Сбившееся дыхание тяжело возвращается к нормальному. Звёздочки в глазах мерцают различными цветами, пока я окончательно прикрываю глаза. Тело слегка подрагивает, особенно коленки. Откинутую голову не поднимаю, ведь силы покидают меня. Мне впервые настолько хорошо от связи с Мироном. Открыв глаза, с удивлением понимаю, что нахожусь в спальне. Одетый в белую сорочку, с собранными в косу волосами. И, конечно же, с мирно спящим Мироном за спиной, который обнимает меня во сне. Не тревожу его сон, укладываюсь обратно на подушку. Самостоятельно уснуть уже не получается. Слова Фиалки так и лезут в мою голову, оседая в мыслях змеиным роем. Как бы я не злился на неё за то, что она посмела поднять руку на моих детей, в её словах обо мне имеется доля смысла. "Если бы он насиловал тебя, то тебе бы точно были противны его прикосновения" вновь и вновь прокручиваются в моей голове. Да, я позволяю себя трогать. Но позволяю это делать только Мирону и только потому, что не желаю испытывать боль. Её и без этого излишне много в моей жизни. Неужели этого достаточно, чтобы выглядеть плохим человеком в глазах родных? Обняв самого себя, как будто объятий Мирона мне мало, утыкаюсь носом в подушку. Я не должен плакать, но слёзы так и просятся наружу. Они тихо впитываются в подушку, стекая по моим щекам. Мне только и остаётся, что стараться не хныкать и не дёргаться, дабы не разбудить Мирона. Не хватало ещё лишних вопросов с его стороны. Точно не смогу ему объяснить, что я расстроен из-за ссоры с сестрой и матерью не потому что Мирон не поймёт меня, а потому что тот может натворить дел из-за моей вспышки слабости. Я уже просто не понимаю, какие мои поступки правильные, а какие – нет.***
Провожаю родных с балкона, так и не набравшись смелости спуститься вниз. Как и говорил Мирон на вчерашнем ужине, Фиалка ещё не скоро самостоятельно встанет на свои ноги. Хромая, она идёт с помощью матушки, которая придерживает её талию и руку. Кровавый след остаётся от каждого шага, повторяя очертания её стоп. Сестру жаль ровно настолько же, насколько я держу зло на её проступок. — Уверен, что не хочешь спуститься к ним? — Руки Мирона обвивают со спины, пока его голова укладывается на мою. Не отшатываюсь в сторону, ведь уже успел привыкнуть к его прилипчивости. — Да, уверен. — Будь по-твоему. — Дети проснулись? — Быстро перевожу тему, не желая более говорить о своих родственниках. — Да, уже должны были собираться на уроки. — Хорошо. Первый нарушаю наш контакт. Мягко оторвав от себя руки, ухожу к постели. Забравшись на неё, первым делом укутываюсь в одеяло с головой и падаю на подушки. Тело ломит от усталости, да и бессонная ночь даёт о себе знать. Чувствую, как прогибается матрас под чужим весом, и как супруг укладывает свою ладонь мне на лоб. Поправив сбившиеся волосинки, он не спешит убрать пальцы с моего лица. — Сегодня не пойдёшь к ним? — Что-то я размяк. Хочу отдохнуть. — Почти зеваю по окончанию фразы. Видимо, всё же усну. — Мне позвать Диору? — Не стоит. Я просто посплю ещё немного. — Тогда отдохни как следует. — Поцеловав в лоб, Мирон уходит в сторону гардеробной. Исподтишка наблюдаю за ним. Он переодевается в официальный костюм. Минимум украшений, максимум чёрной ткани, что на свету переливается алым. Перекинув через плечо остатки ткани, он выходит. — А ты куда? — Мудрецы устраивают собрание. Они нашли что-то в недрах на средних островах и попросили моего решения на сложившуюся ситуацию. — Потом и мне сообщи. — Обязательно. — Подойдя ко мне, Мирон всё же утягивает в поцелуй. Отвечаю на его ласки. Так проще всё закончится. — Я ушёл. — Хорошего дня. Подобное уже успело стать для меня рутиной. Стоит Мирону закрыть дверь за собой, как я снова погружаюсь в собственные мысли. Фиалка и матушка не выходят из моей головы. Их лица так и вырисовываются перед моими глазами. " Это сделали твои дети. Маленькие монстры" "Если бы он насиловал тебя, то тебе бы точно были противны его прикосновения" "А ты… тебе всё равно!" "Если бы ты остался с нами на Лиле, то тоже бы так себя вёл" С силой сжимаю собственную голову, более не в силах слушать их речи. Они уже уплыли. Они не рядом с нами. Мы навряд ли снова встретимся. Так ради какой Бездны я продолжаю вспоминать их колкие слова?