***
Мирон снова должен сегодня отправиться за "деликатесами", но в итоге проводы превращаются в неразбериху. А ведь мы с Мироном ещё только завтракать сели, даже не успели притронуться к еде, а дети так и вовсе ещё не спустились. Пина только-только закончил сервировать стол. Под предлогом "проводить своего господина", примерно треть гаремных омег, во главе с Элом, вместо прощальных речей и желания доброго плавания, подготовили явно иные речи. Их замыслы выдают их же лица, полные недовольства и некоего бесстрашия, уверенность в своей безнаказанности. Первая часть Центра уже подготовлена для первых жителей, потому все омеги из гарема должны переехать туда для лучшей жизни. Каждый из них, как и я, уже давно потеряли юношескую красоту и лёгкость. Все они – омеги средних лет, от тридцати до сорока пяти. Эл, не смотря на свой возраст, единственный из всех пришедших выглядит моложе своих лет. И он так же единственный, чьё платье просвечивает тело. Если бы не длинный кардиган, какой носят все гаремные омеги, то и вовсе бы выставил своё тело напоказ всем присутствующим. Даже принюхиваться не нужно, чтобы понять – у некоторых из них течка на подходе. Совсем страх потеряли? А если бы их изнасиловали по пути сюда? Моё беспокойство о них недолгое. Эл сначала с обидой смотрит в мою сторону, а после, с уже не то скорбью, не то печаль, переводит взгляд на Мирона. Его слова громкие, чёткие и полные уверенности в своей правоте: — Тимиэль сам не рожает, и нам не даёт! Ограничивает вас в выборе тех, с кем проводить ночи! Смилуйтесь! Оставьте нас на Центральном острове и мы ещё пригодимся! Долой тиранию Тимиэля! — Кричит Эл громче всех, не высказывая хоть каплю уважения в мою сторону. Лишь презрение. А после эти же фразы подхватывают и другие омеги. Привыкшие к беззаботной, праздной жизни, они не оценили мою идею, ведь в Центре придётся работать: кто в поле, кто лекарем, кто нянечкой для многодетных омег. Неужели моё решение переселить их из гарема, даровать им свободу, было неверным? Что я упустил из виду? От их слов естественно пропадает аппетит. Укладываю столовые приборы, так и не успев толком ими воспользоваться. Я даже слов не нахожу на их речи, настолько опешил. Мирон же сразу действует, не проронив ни слова. Встав из-за стола, он стремительно направляется в сторону вмиг повеселевшего Эла. Секунда, и на всю столовую звучит пощёчина, которую я могу пропустить мимо ушей. Эл давно нарывался на оплеуху, ещё в мои первые годы жизни в Атлантиды, но никто, кроме Мирона, не имеет права трогать гаремных омег, пока их хозяин не даст иного приказа. Но после звучит звук ломающихся костей, который не получится проигнорировать, как бы сильно не хотелось. Из-за широкой спины Мирона мне не видно всего происходящего, но это не мешает слышать. Ещё до крика, пронзающего ушные перепонки, приходит осознание произошедшего. Мирон в последние годы стал жестоким по отношению к тем, кто хочет как-то навредить мне или опозорить, но это первые тяжёлые травмы за последние года. Так и до убийства недалеко. — Пина, встреть и уведи Селена с Гелосом обратно! — Первым дело беспокоюсь о детях. Мало ли Мирон и им решит навредить, или случайно заденет. Благо близнецы ещё не успели прийти. — Д-да! — Второпях ответил Пина, выбегая из столовой до перекрытия выхода. Пока я отдавал приказ, Мирон успел оцепить своими хвостами гаремных омег. Звуки ломающихся костей и рвущейся плоти долетает до ушей без какого-либо сопротивления, а стража и моя личная охрана ничего не делают для того, чтобы остановить своего старшего повелителя: кто-то просто стоит у двери, следя за тем, чтобы больше никто не вошёл и не вышел; кто-то отвернулся, пожелавши стать немым соучастником. Да и кровь, окрашивающая белоснежный пол со стенами, долетает даже до меня, находящимся всё ещё за обеденным столом. Нет времени выяснять, чья это кровь. Нужно остановить Мирона, пока он всех тут не прибил. Отчего-то встать на ноги чрезвычайно тяжко, ноги то и дело подкашиваются. Обхватив супруга сзади, кое-как огибая острые хвосты, поглаживаю его напряжённое тело, куда придётся. Говорю ему о том, что со мной всё хорошо, что я в безопасности и ему больше не стоит марать свои руки. В последнее время только это и помогало успокоить его буйный нрав и не довести дело до драки. Но сейчас и ситуация иная. "Драка" уже произошла. И я не уверен, что разодранные омежьи тела, лежащие на полу, всё ещё можно спасти. Только Эл пока и подаёт хоть какие-то признаки жизни, отползая уцелевшей рукой подальше. Лишь когда он отползает на достаточное расстояние от всех остальных тел, подмечаю, как сильно повыпадали его внутренности, оставляя кашеподобный след, и что нижняя часть тела, от пупка и ниже, осталась где-то позади. Ноги всё же перестают держать. В пятках просыпается старая боль, так и не прошедшая после отравления ядом, убившим почти всех Доротеев. На мокрый пол упасть не успеваю, один из хвостов Мирона, не перепачканный в чужой крови, подхватывает под ягодицы, тем самым служа мне опорой. — Они это заслужили, Тимиэль. Никто не имеет права унижать тебя, и уж тем более стыдить! — Тут же разрывается в отчаянном крике Мирон. — Заслужили. И уже понесли наказание. Больше не трать на них свои силы. — Лучше согласиться сейчас с ним. В последние три года Мирон и так злее бродячей собаки. Но он впервые убил кого-то при мне вот так по-зверски. Мог побить, свирепо стрельнуть взглядом. Но не это… — Лучше пойдём в купальню. Тебе скоро отплывать, а ты весь в их крови. Сам страшусь тому, насколько спокоен мой голос, тогда как внутри всё перевернулось, а тело без остановки дрожит. Но это единственное, что мне сейчас по силам. Мирон всё же прислушивается ко мне. Впрочем, наверное, таковым это сложно назвать. Просто они все мертвы. Даже Эл не поднимает головы и более не двигается. Пустые стеклянные глаза запечатлели агонию боли и страха, которая ещё не раз придёт ко мне кошмарным сном. — Приберите эту грязь. — Отдав приказ, Мирон уносит меня прочь из столовой. Идя к купальне, Мирон ничего не говорит. И я молчу, лишь сильнее жмусь в его руках. Отчего-то мне думается, что если сейчас его отпущу, то этот бешенный обязательно убьёт кого-нибудь ещё. До самой купальни доходим быстро, либо я снова потерялся в своих мыслях. — Пошли вон! — Мирон прогоняет прислугу, крикнув им наказ. Оставшись с ним наедине, чувствую себя по-прежнему скверно. Когда Мирон их прогоняет, то это значит одно – он снова решил заполнить меня. Снова вспоминаю слова Фиалки… Лучше сейчас вообще ни о чём не думать! — Разработай себя сам. Боюсь, сегодня я буду груб. — Тише говорит Мирон, чтобы слышал лишь я один. В супружеской жизни с Мироном я понял несколько вещей. И одна из них – если он просит по-хорошему, лучше уступить. Дождавшись, пока Мирон разденет меня догола, принимаюсь исполнять его просьбу. Пусть мне и больно, внутренние стенки раздражены после вчерашнего выкидыша, я всё равно продолжаю массировать пальцами, проталкивать их глубже. На Мирона не смотрю, знаю, что не увижу сейчас ничего хорошего. Мирон же, избавив от одежды и себя, возвращается ко мне. Первым делом он припадает к шее, оставляет на ней грубые засосы. Пальцами проходится по метке на моей шее, словно ищет её. Укус становится неожиданным. Тут же легонько бью его по голове, куда придётся. — Всё хорошо. Я рядом. — Не смотря на то, что я пытаюсь его успокоить, он продолжает кусаться. — Не дикарься! Мирон не раскрывает зубы до тех пор, пока я полностью не расслабляюсь в его хватке. Послушание, чтоб тебя! — Не думай об их словах. Думай только обо мне и наших детях. — Слова, больше похожие на мольбу, чем на приказ. — Именно это я и делаю, Мирон. Иначе уже давно бы ушёл от тебя. — Поздно понимаю, что последнее было лишним. Резко выдернув мои пальцы, он сразу же заменяет их своим членом. Моментально выгибаюсь в спине, желая уйти от напора. Но Мирон быстро находит точку во мне, из-за которой голова пустеет, а телу становиться лучше. Боль от резкого проникновения потихоньку уходит на второй план. Мы уже столько раз спали, столько раз он брал меня, что мы уже не просто успели изучить повадки друг друга, но и понять, как принести друг другу больше удовольствия от процесса. Вот и Мирон, не жалея ни себя, ни меня, долбиться под определённым углом. Как и всегда, Мирон не забывает про мои шрамы на спине, покрывает их поцелуями. В отличие от паха, губы проходятся по коже куда мягче, легче, почти невесомо. Сами толчки эхом отдаются от стен купальни. Слишком быстрые, слишком напористые. Ноги подгибаются, потому и по большей части сейчас висну на руках Мирона, нежели чем стою на своих двоих. До ушей доносится не то рычание, не то мурлыканье. Это значит, что Мирон почти на пределе и скоро кончит. Он утоляет не только свой голод, но и вызывает оргазмы моего тела, изученного им вдоль и поперёк. Расслабиться и получить удовольствие, пока его приносят, – единственное верное решение в данной ситуации.***
Не было мне покоя ни в купальне, ни сейчас, когда корабль с Мироном на борту уже отплыл. Стою на ногах, преодолевая боль и дрожь. По внутренней части бедра небольшими каплями стекает сперма Мирона. Противно, хочу отмыться. При Мироне решил этого не делать. Кто знает, как бы он отнёсся к подобному с моей стороны. — Так… что случилось утром? Пина отказывается рассказывать. — Первым не выдерживает Гелос. Смотрю на близнецов, что уже выше меня ростом на пару сантиметров, и обдумываю, как же лучше им рассказать о случившемся. А стоит ли вообще рассказывать о подобном? — Ваш отец защищал мою честь и достоинство. — Если это можно так назвать. Но этого уже не озвучиваю. Мирон должен быть хорошим отцом и любящим мужем в их глазах, если хочу, чтобы эти двое в будущем создали нормальные отношения со своими партнёрами. — А я слышал, что Старший повелитель даже кого-то убил, да не одного. — Не ожидаю услышать голос Алипия. Повернув голову назад, я и правда вижу его собственной персоной. — Алипий, не нужно в это встревать. Это должно остаться только между мной и Мироном. — Хоть я и за многое ему благодарен, ему всё же не стоит вмешиваться в нашу семью. — Вижу, вы ещё не открывали мой подарок? — Спрашивает Алипий, осмотрев мою голову. — Вчера моё самочувствие оставляло желать лучшего. Руки не дошли. Приношу свои извинения. — Не стоит. Это даже к лучшему, если откроете вы один, без посторонних или при Мироне. — Говорит уже на моём языке Алипий. — О чём речь? — Синхронно спрашивают близнецы. — О благой вести, мои юные господа. — Уже на языке атлантов проговаривает Алипий. — Как там центр? — Перевожу тему. — Дома подготовлены! Лекари начинают свою работу с сегодняшнего дня. Так же я распорядился о том, чтобы выбрали лекарей омег для преподавания тем, кто из прибывших в этом заинтересуется. — Благодарю за проделанную работу. — Рад стараться. — Папенька, пойдём. На тебе совсем лица нет. — Беспокоиться Селен. Подхватив под руку, он мягко подталкивает в сторону пирамиды. Слушаюсь его, позволяю вести. — Это просто усталость, милый. Ничего необычного или смертельного. — Обязательно откройте мой подарок. Я буду ждать. — В след кричит Алипий на моём языке. Понятия не имею что там такого, что Алипий весь, как на иголках. Ещё и такая скрытность, что перестаёт говорить на языке атлантов. Интерес всё же берёт вверх. С детьми и Пиной проходим сразу в мою спальню. Не сажусь на постель, продолжаю стоять у столика, куда Пина положил вчера подарки. Признаться честно, только сейчас обращаю на них внимание. Яблоки уже не становятся чем-то удивительным за столько то лет. Одна коробка плотно закрыта, тогда как другая – стеклянная. Это украшения, набор состоит из цепочки и серёжек, выполненные в виде лиловых висящих цветов. К украшениям даже не притрагиваюсь. Руки тяну к закрытой коробке. Открыв, я вижу то, что и не думал больше узреть. Внизу коробки большая ветвь дерева, с такими же висящими цветками. Поверх лежит записка, написанная на моём родном языке. "В свои последние дни на Лиле я искал источник силы тех, кто начал охоту на атлантов. И я добился успеха не только в этом, но и в том, чтобы вырастить похожее здесь, в Атлантиде. Люди Лиля именно этим цветком травили атлантов. Сделав из его лепестков ядовитый порошок, вы навсегда освободитесь от Мирона в одно мгновение. Я же вас поддержу. И не беспокойтесь, цветы ядовиты только при попадании внутрь.Ваш верный слуга, Алипий Герасим Ириней"
— Что тут написано? — Синхронно интересуются близнецы. — Кое-что на моём родном языке. — Отвечаю растерянно и без конкретики. Я не знаю, как отреагируют на это мои дети. Да и Мирона я не собирался травить, как бы сильно не презирал и ненавидел его за содеянное в прошлом. — Ну так что там написано? — Более требовательно спрашивает Гелос. И в кого он такой нетерпеливый? — Пина, тебе известно сколько таких деревьев растёт у твоего старшего брата? — Игнорирую вопрос Гелоса, спешно рву записку и закрываю коробку. Хоть Алипий и написал о его безвредности, на деле проверять не хочу. — Простите… — Тут же извиняется Пина с поклоном головы. — Ха… Не извиняйся. Ты ведь просто передал. Всё же решаюсь посмотреть на украшения. И не зря. Тут тоже лежит записка, всё так же на моём родном языке. "Лепестки залиты слоем смолы, оттого и безвредны как для их носителя, так и для окружающих. Мне будет лестно знать, что вы носите то, что сделано моими руками.Ваш верный слуга, Алипий Герасим Ириней"
Невольно ассоциирую это с тем, как Мирон одаривал меня украшениями на сорванной свадьбе с Юнгином. Тот тоже желал, чтобы я носил то, что сделал он сам. И по сей день Мирон продолжает это делать. Тогда я был неопытным, ничего не знающим юнцом, дав своё согласие. Теперь же я не могу допустить одну ошибку дважды. Если у меня нет намерений принимать предложение Алипия, то должен ответить ему отказом и вернуть всё то, что он подарил. И если украшения я готов хоть сейчас отдать их создателю, то от ветки не готов отказаться вот так просто. Алипий дал ясно понять, что готов убить Мирона. Ещё и таким трусливым способом. Алипий… Чего же ты добиваешься? — Мне нужно отдохнуть. Покиньте мою спальню. — Может, позвать Диору? — Да, позови. И пусть сразу возьмёт что-нибудь от головной боли. — Пользуюсь беспокойством детей о себе. Но это единственное, что заставляет их покинуть мою спальню. — Господин Тимиэль… — тихо зовёт Пина, но больше ничего не говорит. Хранит молчание, словно боится потревожить лишний раз, сказать что-то не то, неуместное. — Говори. — Простой приказ. Я боюсь спугнуть его мысли, его слова. — Это… — Он вроде начал, но стоит ему посмотреть мне в глаза, как тут же пугается и опускает голову, пряча заслезившийся глаз. Вчера ночью он был куда сговорчивее. — Я не буду тебя наказывать, если беспокоишься об этом. Ты ведь просто передал посылку от брата, ничего не знал. И Мирону пока ничего не сообщу. Он и без этого весь на нервах. — Нет, я не об этом… Я… П-простите мою вольность! — Схватив со стола коробку с яблоками, Пина спешит к выходу из моей спальни, словно пойманный вор на месте преступления. — П-пока не родите, никаких яблок! Ничего не берите от Алипия! — А? Что это было? — Пина убегает настолько быстро, что даже понять толком ничего не успеваю. И эта его фраза… Неужели… в яблоках что-то было? Сорвавшись с места, быстрым шагом иду к двери, но утро в купальне даёт о себе знать. Шаг моментально сбавляю. — Пина! — Окрикиваю его, но юнца и след уже простыл. Догнать уже не успею, ноги уже не те, что в молодости, да и Мирон не был сегодня нежным от начала и до конца. Внизу всё ещё отдаётся болью и дискомфортом. Сперма снова вытекает, как бы сильно я не сжимался. — Ты чем так сильно мальчика напугал? — В конце коридора торопливо идёт пожилая Диора в сопровождении близнецов. — Это пока только догадка, но в яблоках Алипия что-то было. Пина их схватил и убежал. — Тут же торопливо рассказываю Диоре. — Я догоню его! Селен, присмотри за папенькой. — Произносит Гелос, прежде чем убежать. — Возвращайся в спальню, Тимиэль. Тебе следует принять лекарство. — Тут же просит Диора, заталкивая обратно в спальню. Послушно возвращаюсь обратно. — На него нет времени. Лучше посмотрите на это. — Уже хотел было открыть коробку, но вовремя вспоминаю про своего ребёнка. — Селен, отойди подальше. — Но почему? — Те цветы на ветке ядовиты для атлантов. Не хочу рисковать тобой. — Это то, из-за чего ты тогда так долго спал? — Тут же догадывается Селен. — Да. — Тогда и тебе нельзя. — Обвив меня тремя хвостами и руками, Селен отводит и меня в сторонку. — Пусть Диора сама смотрит. Она – человек, ей точно ничего не будет. — Не беспокойся, Тимиэль, я и сама гляну. Это? — С лёгкой усмешкой и умилением, спрашивает Диора, продолжая смотреть на нас. — Верно. Открыв коробку, она замолкает. Усмешка переходит в удивление. Руками трогать не спешит. Прикрыв коробку крышкой, Диора поняла, что именно лежит перед ней. — И кто тебе это прислал? — Диора первая нарушает молчание. — Алипий. — Простой ответ. — И когда он успел вырастить нечто столь смертоносное для атлантов у них же под боком? — В записке было указано, что привёз с Лиля. — Опять Лиль… Не в обиду тебе будет сказано, но лильцы уже успели столько бед принести в Атлантиду. — Мирон сам виноват. — Всё же обижаюсь. Лильцы невиноваты в том, что им приходится защищаться. — Не буду спорить, он не без вины. Что планируешь делать с этим? — Можешь понять, как его вырастить? — Смотря для каких целей. — Ты тогда не успела создать противоядие. Но если у тебя будет целый сад из этих деревьев, то о времени и количестве можно не беспокоиться. — Верно… — Диора соглашается. Я оказался прав, когда надавил именно на эту тему. — Попробую найти семена. Схожу только за инструментами. — А это не будет опасно для папеньки? — Единственное, о чём беспокоиться Селен. — Если не будет снова делать из него чай или не придумает что-то новое, то всё обойдётся. — Тут же язвит Диора, напоминая мне о моей же глупости, по её мнению. — Я привёл его. — В дверях появляется Гелос. В его хвостах висит, надеюсь, что не вырубленный, Пина. В руках же та самая коробка с яблоками. — Диора, проверь яблоки. Каждое из них. И Пину тоже. Он успел съесть одно. — Съел? Но если там яд, то Пина, ты ведь тоже мог отравиться! — Всё так же беспокоится Селен. — Н-не яд… — Тогда что там? — Спрашиваю уже я, стараясь говорить мягко, без давления со своей стороны. Но в ответ молчание. — Говори, Пина. — Требовательно просит Гелос, напоминая своим поведением и голосом Мирона. — Ч-ч-ч-чтобы… не было… — Мальчишка совсем напуган, походя на себя прежнего, когда только-только начал жить здесь. Начав говорить, он снова замолкает, прикусив нижнюю губу. — Не было чего? — Б-беременности… — Совсем тихо отвечает Пина, прежде чем начать громко извиняться. — П-простите! — Мальчишка и без того висел головой вниз, а тут ещё и извиняясь, хотел было опустить голову. Вместо этого, он всё так же висит, но руки его сжаты в замок и подняты к голове. До меня же только сейчас доходит то, что я терял плод каждый раз лишь по прихоти Алипия. Но для чего ему это? Что принесут ему мои мучения? В одно мгновение становится трудно дышать. Перед глазами понемногу темнеет, тогда как сама голова кружится с такой силой, что точно не устою на своих ногах. Схватившись за Селена, стараюсь устоять. Голоса детей слышу, словно издалека. Пол неожиданно близко к моему лицу, но боли от падения не чувствую, только крепкую хватку хвостов и рук. Учащённое сердцебиение эхом отражается в моей голове, стуча прямо по вискам. Терпеть это – выше моих сил.