Четыре Героя Второй Магической

       Он всегда был каким-то… нереальным. Неземным. Неприступным. И безумно красивым.        Он всегда был очень… раздражающим. И одновременно интересным. Все же, я впервые в жизни встретил настоящего аристократа, потомственного Лорда!        Он всегда был… Да мудаком он был, эгоистичным, избалованным и противным мудаком! И вот уже больше четырех лет, с третьего курса, каждый прожитый день я готов был биться головой обо все поверхности, только чтобы выкинуть его из своих мыслей. Только чтобы хотя-бы просто понять, почему, за что, КАК Я МОГ в эту сволочь ТАК втрескаться!        Эта белобрысая высокомерная змея с грязным языком, ледяным взглядом и всемогущим папочкой — завораживала. Впервые я залип, когда мы совершали ночную прогулку по Запретному Лесу на первом курсе. Мы были вдвоем, двигаясь почти бок о бок, вокруг нас своей жизнью жило одно из самых опасных мест Магической Британии, откуда-то из непроглядной тьмы были слышны стрекот, уханье, вой и шелест травы под ногами кого-то неведомого. А я, вместо того, чтобы бояться и думать о всем том, что могут сделать со мной многочисленные существа, скрывающиеся за соседним огромным многовековым стволом, залип на то, как лунный свет, еле-еле проникающий сквозь теряющуюся где-то невообразимо высоко густую листву, отражается в платине ЕГО волос. Будто сам лунный свет жил еще и в его волосах, переливаясь, играя и маня…        Тогда, конечно, я не придал этому особого значения. Просто решил, что немного сошел с ума. Лес, единороги, оборотни, кентавры и бог знает что еще, вот и сдвинулся. Мне было одиннадцать, черт возьми! Что я должен был подумать?        На втором курсе он стал еще более невыносимым. Чертов самовлюбленный сноб! И папочка не лучше, яблочко от яблони. Хотя, скорее, колючка от кактуса. Но, когда я увидел его на квиддичном поле… Сразу стало понятно, что он не просто так купил место в команде. Что эта игра для него действительно очень много значит. Он летал с непередаваемой страстью, мастерски выделывая сложнейшие трюки. Квиддичная мантия развевалась за спиной, волосы, впервые не прилизанные гелем, свободно и радостно трепал ветер, глаза горели искрами серебра. ОН был таким настоящим, свободным, честным здесь, в небе, рассекая воздух на своей дорогущей метле! Стройный, гибкий. Я даже на минуту забыл, зачем вообще вышел на поле, настолько непохожим на себя обычного был ОН. Тут уже временным помешательством просто так отделаться не удалось. Серое небо преследовало меня во снах все лето после второго курса, серое небо его глаз, в которых плясали озорные черти радости от свободного полета… После примерно десятого сна, где я просто сидел на трибуне и смотрел, как он летает, мне стало страшно.        Но и тут я нашел отмазку. Мол, просто наблюдал за его техникой полетов. На метле он держался потрясающе, и опыт у него большой. Можно и поучиться. Отмазывался я как-то не особо активно. И не долго. До первого учебного дня на третьем курсе.        Когда увидел его платиновую челку, свободными от геля прядями нависшую над его сияющими смеющимися серыми глазами. Как же он был красив! И с того дня началась пытка! Его аристократичный, гордый и прекрасный образ не выходил из моих мыслей, его глаза из моих снов. Голос преследовал в тишине, в солнечных бликах на глади воды Черного Озера я видел платину его волос, в сером, тяжелом небе — его взгляд. Где-то к рождеству, я, наконец-то, осознал пугающую, но уже неизбежную истину. Обманывать себя я больше не мог. Я искал его макушку в коридорах школы на переменах, ловил его взгляд в Большом Зале, с трепетом ждал его тупых карикатур на уроках. Я потерял разум. Я влюбился… Во врага, в конченого мудака, в эгоистичную скотину, в папенькиного сынка, избалованного ублюдка, жуткого сноба… Какими оскорблениями я только не сыпал в его сторону днем. А по ночам, повинуясь первым подростковым желаниям, выстанывал его имя — ДРАКО…        Где-то через год, я начал понимать, что это, наверно, не любовь. А что-то другое. Ну какая тут любовь может быть? Я, по сути, ничего о нем не знаю. Что он любит, чего не любит, каковы его увлечения, как он проводит лето, что любит читать, играет ли на каком-нибудь музыкальном инструменте. Кроме того, что лежало на поверхности. Любовь к зельям, ненависть к грязнокровкам, квиддич и всякое такое. Что видели и знали все. Только на матчах мне иногда казалось, что я вижу в его глазах что-то… Что есть что-то, что знаю только я.        После долгих самокопаний и кучи бессонных ночей, я пришел к выводу, что не любил человека Драко Малфоя, что любил просто картинку, образ. Строгую осанку, тонкую талию, глубокий бархатный голос, сияющие на свету ярче солнца волосы, аристократичные пальцы. И глаза… О, этот взгляд из-под челки, острый, пронзительный и беспощадный… Его я любил больше всего! Меня же просто красивая картинка привлекает! Без внутреннего содержания. Как личность эта змеюка слизеринская меня абсолютно не интересовала.        Да и какая там личность, одно высокомерие. Пусто там, внутри. Днем я любовался, а по ночам уходил в отрыв и наяву и во сне: фантазировал, представлял, открывал для себя мир чувственных наслаждений. Отпускал себя насколько мог и стало немного легче. Тем более, что большинство парней делали то же самое, только не на блондинистых однокурсников, а на колдографии грудастых девчонок из журналов. Я успокоился. До шестого курса. Когда впервые увидел в его глазах то, чего там никогда быть не могло.        Ужас. Не страх. В трусливых глазах этого гаденыша страх я видел часто. Настоящий животный ужас поселился в его взгляде, во всем его облике. Походка стала будто деревянной, как солдатик игрушечный, из жестов пропала аристократичность, появилась нервозность и угловатость. Глаза потухли, голос звучал все реже а смех Малфоя и вовсе ни разу не прозвучал под сводами школьных коридоров и кабинетов.        Сложить два и два было не сложно, хоть я и не Гермиона. Что Малфой стал Пожирателем, я был абсолютно уверен. И втихаря по ночам шнырял по коридорам школы он явно не просто так, а выполняя какое-то задания для Темного Лорда. Непонятно только, почему это приводило его в такой ужас?        Сначала меня обуяла бешеная злость. Я тут, видите-ли, дрочу с его именем на устах каждую ночь, а он зловещие планы по захвату мира строит! Еще и расстраивается из-за этого. Злость длилась целых две недели. Я терпел, не прикасаясь к себе, обратил внимание на Джинни, даже поцеловал ее пару раз. Пытался представлять в постели ее, но рыжеволосая красавица моему телу совершенно не нравилась, не нужны были ее пышные формы и милая улыбка. Возбуждала только долговязая фигура слизеринской змеюки. Держался я до первого снега. А когда увидел, как на его платиновых прядях небрежно лежат пушистые снежинки, плюнув на все, пулей полетел в спальню, заперся и впервые попробовал секс с чем-то большим, чем собственные пальцы. Задыхаясь после бешеного, до звездочек в глазах, оргазма, беспорядочно шепча вечное и такое сладкое: «Драко», я сдался, в очередной раз сдался этому прекрасному божеству. И обомлел…        За две недели, что я бегал от своего соблазна, как мог, из него, казалось, ушла вся жизнь. От самоуверенного, властного аристократа не осталось ничего. Он передвигался по школе бесплотной тенью, тихо проскальзывая вдоль стен, постоянно молчал. В Большом Зале сверлил стол безжизненным пустым взглядом и ничего не ел. Вообще. Да, я за него испугался. Впервые за годы своего помешательства, я все же понял что за сексуальной оболочкой скрывается человек, который тоже способен чувствовать и которому тоже может быть больно. Хотеть Драко физически я привык уже очень давно, воспринимал его чуть ли не как куклу для удовлетворения моих потребностей, а сейчас, глядя на мрачную оболочку когда-то самоуверенного и гордого Малфоя, мне впервые стало интересно, что же творится там, внутри. Под ней, в его душе, которая есть, видимо на самом деле есть. Однажды, увидев в ночи его одинокую фигуру на самом краю астрономической башни, я испугался по настоящему. И я стал следить за ним. Не спал вместе с ним, не ел вместе с ним. Бродил за ним днями и ночами.        Друзьям сказал, что хочу выяснить, что он замышляет. А на самом деле, хотел понять, что с ним не так, почему из веселого когда-то парня с каждым днем просто на глазах уходит жизнь. И еще, потому что боялся за него. До безумия. Хоть было очень тяжело себе признаться, но я хотел его оберегать. Мало ли что этот придурок с собой сделает? Какой-нибудь темной ночью сиганет с одной из башен, или в темный лес уйдет и поминай как звали… В общем, я больше бродил, чтобы охранять его от самого себя, чем что-то выяснить. И с каждой бессонной ночью, проведенной рядом с молчаливым Драко, я все больше видел, что его душа медленно умирает. Я стал меньше дрочить и больше думать. Я хотел помочь. Не зная от чего. Но… Это же Малфой, мать его! Как ему можно помочь? Подойти? Заговорить? Невозможно… И я, вместе с ним, постепенно погружался в пучину безрадостных мыслей, не находя выхода ни для себя, ни для него…        Первым неладное почувствовала, конечно, Гермиона. Разговор с ней был тяжелым. Не потому, что она не поняла или не приняла мои чувства, а потому, что объяснить мне все было безумно сложно… Я никогда не умел выражать свои мысли нормально, а тут… Впервые пытаться объяснить другому человеку то, что я сам толком не понимал… По итогу долгого разговора, я с облегчением услышал:        — Люби кого хочешь, Гарри, я с тобой.        Я благодарно обнял ее и попросил не вмешиваться.        До того рокового дня. Дня, когда я чуть не убил человека, которого люблю.        То, что именно Малфой проклял Кэтти, я знал. Был уверен на все тысячу процентов. И его позорный побег из Большого Зала в тот день, стал для меня всего лишь еще одним доказательством его вины. Когда я помчался за ним по коридорам, я не понимал и сам, для чего бегу. Чтобы обвинить? Ударить? Пожалеть? Трахнуть? Просто бежал. Если бы я знал, что будет дальше, я бы выпрыгнул из окна… Никогда себе не прощу, что когда я увидел его слезы…        В первый момент, я не поверил своим глазам. Я не мог себе даже представить, что Малфой, наследник древнего рода, аристократ в каком-то там поколении, ледяной, неприступный, гордый, мог плакать. Что слезы на самом деле могли литься из его глаз, что рыдания могли вырываться из его груди. Я замер, беспомощно смотря на невозможную, невообразимую картину. Что же с тобой, что тебя мучает, Драко? Еще секунда, и я бы кинулся перед ним на колени, схватил бы в охапку и утащил бы туда, где никогда и никто больше не причинит ему боли.        А он поднял на меня палочку…        И три минуты спустя я действительно стоял перед ним на коленях в луже его чистой крови. Стоял и смотрел, как медленно уходит жизнь из человека, которого я люблю… Смотрел на дело своих рук, в оцепенении, ничего не соображая. Все было в тумане. Хрипящий Драко, вода, смешанная с кровью, стекающая в водосток, пропитанная красным снежно-белая рубашка, платина волос на грязном мокром полу и гаснущие серебряные глаза. В тумане был Снейп, уносящий Драко, в тумане Макгонагалл, которая с ужасом в глазах что-то кричала. В тумане моя спальня, где я лежал, уставясь в потолок… В тумане я бежал под мантией в больничное крыло, чтоб только увидеть, что жив. Только услышать, что дышит. Только осознать, что он еще ЕСТЬ.        И он БЫЛ. В дальнем углу на больничной койке, огороженный тремя ширмами, смертельно бледный, почти синий, обмотанный окровавленными бинтами с россыпью мигающих диагностических заклинаний. Рядом сидел Снейп, трясущимися руками разливающий какое-то жутко воняющее зелье. Клянусь, в тот момент я почти любил мрачного профессора зельеварения. Ведь он смог, спас! И моего любимого, и меня. Я бы не смог жить, если бы убил Драко своими руками. Просто бы не смог. Мадам Помфри тихо плакала в темном углу, директор неестественно прямо стоял возле стрельчатого окна уставясь в темноту ночи, а я бесшумно глотал слезы. И клялся про себя, что помогу. Вытащу. Спасу. Не дам погибнуть.        Четыре дня, пока глаза Малфоя не открылись, я не вылезал из больничного крыла. Здесь уже понял и Рон. Он, ожидаемо, отреагировал не так мирно, как Гермиона. Но успокоился, когда я примерно пять миллионов раз объяснил ему, что, несмотря на свои чувства, все еще считаю Драко конченым мудаком и не собираюсь с ним дружить, встречаться или, тем более, жениться. Просто тихо дрочить и дальше. Рано или поздно отпустит?        Вместе с Гермионой мы пытались придумать, как вытащить Драко из всего того, во что его загнал собственный кретинизм. Даже не так. Мы пытались придумать причину, по которой он бы хотел чтобы мы его вытащили. Что бы то ни было, сейчас его что-то съедает. И мне, безнадежно влюбленному в конченую сволочь, очень хотелось помочь. Мысли раздирали на части, как впрочем и всегда, это же Малфой! Он сам выбрал свой путь — быть Пожирателем, сам выбрал сторону Темного Лорда. Нужно ли ему вообще помогать? Необходимо ли ему это спасение? Мы спорили до хрипоты, я ходил к Дамблдору, который просил оставить все, как есть… Мы так и не успели ничего придумать. Наступила ЭТА НОЧЬ…        Я видел метку на его предплечье. Видел, что Малфой уже опускал палочку, я видел слезы на его глазах. Видел, как он ничего не сделал, видел, как он спокойно смотрел за полетом смертельного проклятия, как обнимался с убийцей. Видел, как он бежал вместе с Пожирателями, громя замок, убивая по пути детей и Орденцев. Я видел, как он трусливо, поджав хвост, аппарировал к мамочке. И я проклинал его, проклинал себя, стоя на коленях возле уже холодного тела мертвого директора. Наставника. Отца.        Ненавидел его, что он согласился на такое чудовищное преступление, ненавидел за то, что не рассказал, не пришел за помощью. Ненавидел себя, что не помог, не сделал ничего, чтобы избежать жуткого конца, ведь знал, что что-то происходит. Что не сумел предотвратить, не вытащил, не спас. Я винил и оправдывал, я ненавидел и любил, я проклинал и молил бога, чтобы он был жив. Хотел, чтобы он сгинул с лица земли, и хотел увидеть хоть на мгновение. Я кричал и рыдал, я дрочил и бил стекла, крушил мебель от злости и тихо плакал от тоски по его глазам. Я сходил с ума от раздирающих меня эмоций. Это было чересчур остро, горячо, больно, страшно!        И, несколько месяцев спустя, с помощью друзей, я пришел в себя. Я запер все, что чувствовал, глубоко в своем сердце. А сверху для верности положил лютую ненависть к Пожирателю Смерти, который помог убить моего Наставника. Который где-то там продолжает свое черное дело. Вместе с безжалостными и безумными извергами убивает, калечит, ломает жизни, идя по трупам за руку со своим таким-же никчемным, недостойным никаких человеческих чувств, отцом.        Лишь во снах, изредка, пробивалось то, что было глубоко-глубоко закрыто. После таких снов мне иногда казалось, что и наяву он где-то здесь, рядом. Поэтому, когда он появился в реальности, посреди леса одним осенним вечером, я просто реально охуел. Разбудивший меня на посту бумажный журавлик я чуть не испепелил. Потом, еще в полусне, увидев летящий, витиеватый, каллиграфический почерк, несколько мгновений мотал головой, надеясь прогнать морок. А после, поняв, что это реальность, я полетел со всей возможной скоростью, быстрее Молнии, чтобы сжать горло, убить, растерзать, разорвать! А увидев любимые черты, прошептал еле слышно одно слово:        — Живой…        И понял, что уже проиграл.

***

       Из всех возможных вариантов развития ситуации этот был — самый ужасный. Впереди самое трудное — поиск крестражей. Потом сражение с Лордом. Я столько времени пытался справиться с собой, а тут… А тут ОН. Опять. И в каком виде! Умоляющий на коленях, в слезах. Сломленный, пустой, будто бы потухший. Потерянный… Нет, нет, Гарри, стой! ОН лживая сволочь, Пожиратель, мерзкий и гадкий, он… Любимый, красивый, прекрасный…        Пока он валялся связанный в палатке, я старался находиться неподалеку, не выпускать из поля зрения. Ну, во первых, я не верил ему ни на грош. Несмотря на все его слезы, крики, стоны, мольбы и прочее. Ну а во-вторых, любовался. Да, черт, да, не мог оторвать глаз от этой шикарной заразы. Вообще. Столько месяцев не видел эту сексуальную скотину!!! Поэтому сидел за столом неподалеку от выделенной ему кровати и бросал на него якобы случайные взгляды. Пытался придать лицу угрожающий вид. Несколько раз, пока Рон не сказал, что я выгляжу в такие моменты, будто мне в задницу залез Хагридов соплохвост.        После испытания Веритасерумом, которое далось мне безумно тяжело (еле сдержался, чтобы не задавать личные вопросы), тревога меня немного отпустила. Хотя бы, о цели прибытия он не врал. Он хочет уничтожить Волдеморта из мести — да ради бога. Вперед. Почему бы, действительно, не объединить наши силы? Не понимал я только одного. В какую игру играет директор??? Сколько сотен раз я проклинал его? Почему, за что, почему именно Драко? Иногда, мне казалось, что Дамблдор знал о моей любви. Но, тогда он нифига не меньшая сволочь, чем сам Лорд. Издевается он, или просто посмеяться решил? Или он задумал какую-то многоходовую комбинацию? После того, как мы с друзьями остались одни, не зная ни куда идти, ни зачем, я уже не особенно как-то и любил директора. Что он мне оставил? Обрывки воспоминаний Риддла и дорогу в никуда? Он же, блядь, самый сильный светлый маг столетия. Или кто?        Иллюзий по поводу личности Драко я не питал никогда. Он ублюдок, мало того, ублюдок слизеринский, который ради своей цели перешагнет через что угодно. Пойдет по трупам, не жалея никого и ничего вокруг. Цель у нас одна, но кем из нас он может пожертвовать первым? Я постепенно подступался к нему, чтобы понять, что ожидать. И усиленно врал друзьям, что все прошло. Рон был счастлив! О, как он радовался, что пелена безумия спала с его лучшего друга! Гермиона явно не верила, но молчала. А я опять сходил с ума от переполнявших меня эмоций. Находится так близко рядом с ним, совсем рядом! Невольно, я начал делать то, что никогда не мог — узнавал его, как личность, как человека. И он, скотина, оказался начитанным, остроумным и, мать его, шикарным собеседником!!! Казался, ублюдок, таким искренним, понимающим и, мать его, добрым!!! Сволочь слизеринская, двуличная тварь! Как же хотелось ему верить!        Я умирал от всего, что бушевало внутри! Узнавал все стороны Драко Малфоя, и всеми готов был восхищаться, если бы верил. А как же было здорово ржать над ним! Благо, он давал кучу поводов! И как он мило обижался! Эта изворотливая змеюка делала все, чтобы втереться в доверие, чтобы мы приняли его, даже Гермиона сломалась под его напором. Она же, кстати, меня убеждала, что он искренен! Обалдеть! Рон бесился, а я видел в нем что-то. Видел в его глазах. Сломанного, одинокого парня, искреннего и иногда даже смелого, безрассудного… Нет, нет, нет! Не верю, не верю!!! Ради своей выгоды он способен на все! Даже поцеловать меня! Думал, сердце разорвется тогда, на той реке.        Неужели он догадался? Нет, не мог. Но если да? ОН же мог даже отдаться ради своей выгоды. НЕ ВЫ НО СИ МО! Меня ломало. Я то верил, то нет. Иногда казалось, что он тоже ко мне неравнодушен. Нет, это невозможно. Такие бездушные твари не способны любить! А Гермиона продолжала твердить, что он не играет. И что он тоже что-то ко мне чувствует. Я решил проверить.        Я стал пристальнее за ним следить. И принялся соблазнять. В своей, неуклюжей, конечно, манере. Под предлогом, что у меня болит спина, заставлял Гермиону делать массаж и бродил по холодной палатке без верха. И наблюдал. Он только бочком по стеночке пробирался в ванную и закрывался там надолго. Неужели настолько противно?        После замка Слизерина, я пришел к выводу, повергшему меня в пучину отчаяния и приведшему к почти трехчасовой лекции от Гермионы. Я увидел Драко Малфоя смелым, отважным, верным. И влюбился. Влюбился не в красивую оболочку. А в того, кто прятался под ней. И пусть это все ложь. Пусть. Черт с ней. После того, как я узнал, что я крестраж и должен умереть, мне было уже на все плевать. Врет, притворяется — насрать с самой высокой башни Хогвартса. Я люблю. Пусть и фальшивого человека. Но это настолько прекрасное чувство захватило меня, поглотило, сожрало. Изредка, меня посещала мысль, что даже он не может быть настолько хорошим актером. Что он искренен. Что он на самом деле тот ХОРОШИЙ Драко Малфой, которым он пытался притворяться. Но я гнал этот бред подальше.        После Годриковой впадины я узнал, что он кого-то любит. Сильно. Исчезновение темной метки не сыграешь. Когда я очнулся после нападения дементоров, Гермиона много кричала, плакала и говорила, что не все потеряно. Пыталась меня сдержать, но я впервые в жизни применил Ступефай на свою лучшую подругу и убежал. К нему. Как бы то ни было, он спас меня. Да, он бережет крестраж. Да и насрать. Пусть подделку, лицемера, но я любил. И кинулся в пучину. Целовал, кусал, и почти, почти смог… Мало я ее приложил, черт! Как не вовремя!!!        После этого я закрылся. Совсем. Испугался, что он поймет, узнает, догадается. А я не мог ему подарить такое оружие против меня. Почти не подходил к нему. Боялся и за него и за себя. Боялся, что сорвусь, что просто возьму его прямо на обеденном столе, пусть на глазах у друзей, плевать! Понимая, что развязка так или иначе, приближается, подготовил несколько фиалов с воспоминаниями. Чтобы обелить его. После поражения Риддла. Пусть и притворством, но он этого добился. Будет оправдан. Хотя бы за него я не волновался. После моей смерти он будет в порядке. У Гермионы и Рона есть любовь. а если еще и нет, то будет. Они идеально дополняют друг друга.        Разработал четкий план уничтожения Волдеморта. Слез не было. Я давно знал, что не выживу. Чувствовал. Была только злость на Дамблдора и сожаление, что так и не познал радости обладания любимым человеком. Если бы он знал, чего мне стоило сдерживать себя! Но в тот, последний вечер своей жизни, я сломался. Я не выдержал!        Он так искренне смотрел на меня, так нежно целовал, что я просто поддался тому, что бушевало во мне годами. Я просто не мог отпустить его, просто не мог. Я погружался в омут, выныривал и снова погружался, я любил так отчаянно, так больно, что ломило кости. Я обладал им. В первый и последний раз… Насколько эгоистично это было, я понял только после. Когда увидел затухающий огонек оргазма у него во взгляде. Когда понял, что натворил. Осознав, отпрыгнул от него максимально далеко, чтобы не сказать ему то, что хотелось озвучить так сильно!!! Но зачем это ему… У него впереди жизнь. Полная и настоящая. Скорее всего, с тем человеком, которого он так беззаветно любит. И пусть он проживет ее как хочет, без воспоминаний о сопливых геройских признаниях.        «Иди и умри» — уговаривал я себя, вставая с грязного корявого пола Воющей хижины. «Иди и умри» — повторял я себе, одеваясь. А потом, я рухнул в бездну. Когда услышал:        — Поттер, я люблю тебя.        Зачем, зачем, зачем??? Хватит играть, хватит мучений и боли, хватит! Я чуть не подох прямо здесь от разорвавшегося сердца, не дожидаясь Авады Риддла. Целых пять секунд я, сжимая кулаки до крови, боролся с желанием наплевать на всю Магическую Британию, утащить его куда-нибудь в Антарктиду и жить там с ним счастливо во льдах с пингвинами! Зачем продолжать этот цирк, Драко? Я уже все сделал для тебя. Осталось только умереть. И ты получишь свою месть. А я — покой. И больше никогда и никакой боли. И я пошел. Смог. Умер, наконец.        Но нет, нет, нет и нет! Дамблдор разыграл свою последнюю партию. О, он знал, он все, сука, знал с самого начала. Знал, как я к тебе отношусь. Знал, что ты поддержишь игру. А игру ли? Древняя сказочка, вернувшая мне надежду, сработала, сукин ты старикашка! Ты предложил мне выбор? Ты знал, что я выберу его, всегда знал. Даже если это неправда.        Я не верил до последнего.        Поверил я только тогда, когда увидел дымящиеся останки Лорда на залитой лунным светом поляне. И то, не осмеливался. Нет, этого не может быть. Ты не можешь меня любить, Драко, это невозможно!        И вот теперь, в эту самую секунду, на поляне посреди Темного Леса, где впервые, почти семь лет назад, я увидел, насколько ты прекрасен, я держал в объятиях горячее тело любимого парня, сердце которого заполошно стучало, глаза искрились счастьем и непрошенные слезы бежали по щекам, падая с подбородка на еще мокрую землю. Глаза, которые лучились любовью. Которую я боялся увидеть. Я верил. Верил в древнее заклятье Гриффиндора, верил в себя и в Драко. Верил, что мы проживем с ним вместе век.        Я нежно провел по его волосам перемазанной в зеленой траве рукой, еще раз полюбовался на шрам в форме молнии на лбу любимого. Улыбнулся. И услышал:        — Магический брак, Потти? — он ухмыльнулся той ухмылкой, которая годами не давала мне спать. — Учти, шрамоголовый, без огромного старинного родового перстня я не согласен.        — Все что пожелаешь, Драко, все что пожелаешь, — ответил я, сцеловывая слезы с белых, почти прозрачных щек.        — Отлично, Гарри, — улыбнулся он мне в ответ.        — Мои условия. Первое. Это чучело, — кивнул он на останки сгоревшего Риддла, — мы принесем в родовой склеп Малфоев. Я поклялся.        Я серьезно кивнул. Как скажешь, безумие мое.        — Второе, — продолжил, задумчиво теребя мою толстовку Малфой. — Свадьба в Мэноре. Не обсуждается. И, умоляю, пожалуйста, давай немного убавим количество приглашенных Уизли. Я не хочу в брачную ночь переворачивать обратно лицом вверх останки моих предков, у меня на нее более приятные планы. Рон и будущая миссис Гермиона Уизли, Чарли, Билл, Флер, близнецы, Молли с Артуром. Я даже разрешу тебе пригласить твою бывшую. Но давай без тетушек и дядюшек, я прошу.        — Да, Драко, — смеясь, отозвался я. Ведь всех запомнил!        — И моей подружкой будет Панси, без вариантов, — продолжил мой жених (обалдеть), легонько чмокая мои губы.        — А ты у нас будешь невестой? — хохотнул я.        — Кто у нас кем будет, мы разберемся в постели, Поттер. И то, что было сегодня, не означает, что теперь всегда я буду… — он помотал головой. — Так, погоди, не сбивай с мысли.        — Что-то еще? — спросил я, внутренне соглашаясь уже со всем, что напридумывает мое невероятно требовательное счастье.        — И, молю тебя, Гарри, дай мне постричь тебя перед церемонией. Я не хочу выходить замуж за снежного человека.        — Малфой, — притворно простонал я, рухнув на мокрую траву.        А мой Малфой пристроился рядом, обвил руками, положил подбородок мне на плечо, и, хитро улыбнувшись, опустив взгляд, пробормотал:        — Поттер-Малфой. Это так, в качестве одолжения. А что ты будешь мне за это должен, мы обсудим после брачной ночи, Поооттиии.