***
Зоро говорил себе, что это естественный магнетизм Луффи. У этого человека, безусловно, есть своя гравитация — быстро тянущиеся к нему члены экипажа с привкусом драматизма, так что поразительно быстрое превращение Зоро из охотника за пиратами в лояльного первого помощника пирата, к счастью, затмевается, сметается под ковёр, где никто не может подвергнуть его слишком пристальному сомнению. Но естественный магнетизм это не объясняет и не оправдывает. Как он присягнул мечте Луффи, сшивая их общие цели и будущие жизни близко и переплетая мечты. Конечно, это не объясняет тепло, которое распространяется по плечу Зоро, когда Луффи хлопает его по спине, или как глаза Луффи приковывают Зоро на месте, фехтовальщик внимателен и неподвижен, выжидает, пока Луффи не отпускает Зоро снова в мир, глядя в сторону. Зоро на самом деле осознает, почти болезненно, что это, это… обожание — необычно. Кажется, больше никто так сильно не пострадал. У Усоппа было некоторое поклонение герою, которое быстро исчезло, когда он узнал Луффи получше, превратив почитание в уважение, близкую дружбу и глупую привязанность. Санджи и Нами немного сложнее читать, очевидно, что они посещали ту же школу подавления эмоций, что и Зоро. Они, кажется, уважают Луффи и раздражаются им в равной степени, но, возможно, они что-то скрывают. Луффи спас их дома и близких, так что они должны Луффи столько же, если не больше, чем Зоро. Может быть, противоречивые эмоции Зоро действительно следует ожидать перед лицом такого долга, и всё это просто какой-то аспект нормального человеческого общества, который обошёл Зоро, пока он блуждал по океану? И, послушайте, Зоро обычно не имеет привычки лгать самому себе, но это скорее акт самосохранения. Поэтому однажды вечером после ужина, когда все, кроме Зоро и Санджи, покинули камбуз, Зоро пытается найти не-странный способ затронуть эту тему, пока занят обязательной обязанностью по блюдам. Он предпочтёт Санджи Нами, потому что Нами до сих пор привыкает к команде, и у неё есть некоторые проблемы с доверием, которые нужно решить, а также ведьма немного пугает Зоро. Санджи курит, прислонившись к стойке и глядя вдаль. — А на тебя он тоже так действует? — резко спрашивает Зоро и тут же хочет ударить себя кулаком в челюсть. Санджи искоса смотрит на него и вынимает сигарету изо рта. — В смысле? — спрашивает он. Он не спрашивает, кто, что говорит о том, как Санджи, совершенно новый член экипажа и начинающий немезида-Санджи, уже знает о типичных мыслях Зоро. — Блядь… ничего, забудь об этом, — говорит Зоро, дрожа. — Просто… Санджи поднимает брови, но, похоже, временно воздерживается от насмешек. — Он притягивает к себе людей, — продолжает Зоро, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство. — Конечно, — беспомощно отвечает Санджи. — Хотя, наверное, не так сильно, как тебя. Зоро резко поворачивает голову и пристально смотрит на Санджи, готовый к драке, сжимая в руках наполовину выскобленную кастрюлю. — И что это должно значить? — требует он. Санджи смотрит на него широко раскрытыми глазами, удивлённый, как будто он действительно не хотел раздражать Зоро, поэтому некоторая оборонительная сила уходит из позы Зоро. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Затем Санджи машет рукой, держащей сигарету, с напускной небрежностью. — Ничего, — говорит он. — Просто я подумал, что вы двое… — он замолкает, увидев выражение лица Зоро. — Ничего, не обращай внимания, — быстро заканчивает Санджи. Зоро смущённо отворачивается к тарелкам. Санджи снова курит, и наступает напряжённая тишина. Затем Луффи врывается в комнату со своим обычным чутьём, шум захлопнувшейся двери заставляет Зоро пошатнуться и почти разбить намыленное стекло. Луффи что-то говорит им, но Зоро не слышит, потому что он поднимает глаза, чтобы посмотреть на Луффи, и Луффи улыбается, он — грёбаное солнце, и блеск выжигает кожу Зоро досуха, захлопывает его в ловушке, забирая всё с собою. Пересохший Зоро не может оторвать язык от нёба, чтобы ответить Луффи, но его капитану, похоже, всё равно, он просто хлопает его по плечу и убегает. Санджи фыркает, закатывает глаза и неторопливо выходит на палубу. Зоро, с другой стороны, просит добрых тридцать секунд, чтобы разморозиться и возобновить механическое мытьё посуды. Это, как он полагает, говорит ему всё, что действительно нужно знать.***
Ничего не меняется. Солнце продолжает жечь, и чувства не утихают, не разрешаются сами собой, не нормализуются. Не похоже, что Зоро не мог многое сделать, чтобы занять себя хоть чем-то — они получают несколько членов экипажа, начинают блядские тонны хаоса, и коллекция околосмертных переживаний Зоро растёт в геометрической прогрессии, но через весь фронт и центр стоит Луффи, смеясь над всем миром и самообладанием Зоро. Постоянные прикосновение делают хуже. Луффи — тактильный человек; это не новость. Он привлекает внимание людей, положив ладонь на руку или плечо, и — когда ему это удаётся — полный контакт с телом. Другие члены экипажа принимают платоническое рукопожатие с различной степенью терпимости, начиная от Санджи, который угрожает телесными повреждениями в перспективе объятия, до Зоро, который почти не возражает. Это оказывается его гибелью, потому что если вид Луффи обжигает Зоро, его прикосновения обезвоживают. Например, через некоторое время после этой неразберихи с Арлонгом, когда Зоро всё ещё думает, что, возможно, если он будет тренироваться достаточно усердно, то сможет изгнать одержимость; Зоро присоединяется к остальной части их растущей команды на обед. Он садится рядом с Луффи, потому что больше нигде нет места и нет веской причины не делать этого, и Луффи игнорирует его в пользу поглощения всего, что видно в радиусе длинных резиновых рук. Усопп приходит позже, и Зоро сдвигается, чтобы дать ему место, оставляя очень мало пространства между Луффи и собою. Зоро чувствует точки соприкосновения с гипер-осознанием — локоть, бедро, колено — ощетинившиеся жаром даже сквозь барьер их одежды. Стараясь не обращать на это внимания, Зоро протягивает руку мимо Луффи, чтобы взять себе зелёную фасоль, и пальцы Луффи касаются его запястья, чисто случайно, потому что они сидят наполовину друг на друге. Всё внимание Зоро сосредоточено на этом простом, бессмысленном контакте, каждая точка касания пальцев Луффи оставляет горячие пятна на коже Зоро и испаряет всего Зоро вместе с ним. Зоро выпивает десять стаканов воды за едой, но это не помогает. После обеда он убегает и прячется, как трус; прячется от посторонних глаз в крошечной каюте, которая служит судовым холодильным складом, залезает в тайник с алкоголем, выпивает два пива, три. Это уже проблема. Зоро мог бы идти в ногу с каким-то странным видом преданности — Бог знает, что Луффи оказал поразительный эффект на всех, от случайных прохожих до немалого числа вражеских пиратов и даже морских пехотинцев. Зоро довольно уверен, однако, что он загнал мысли не в ту степь. Мысль, о которых первые помощники точно не должны думать о своих капитанах. Шестое пиво даёт Зоро достаточно силы духа, чтобы попытаться признать самому себе, что именно означают эти мысли. Мысли, как ловкие пальцы, когда Луффи помогает Усоппу повторно завязать некоторые такелажи, и, святое дерьмо он гибок, когда способность Дьявольского Фрукта Луффи проявляется случайно, или, он определённо может выбить дерьмо из меня, когда Луффи выходит из боя победителем, что объективно говоря, должно быть, странно, чтобы найти там что-то привлекательным. Это что-то новенькое: аттракцион внутри его головы. Зоро никогда раньше не обращал на это особого внимания, на то, что он мог бы найти… привлекательным, потому что есть более важные вещи, о которых нужно думать. И всё ещё есть, но эти мысли, кажется, как-то вторгаются вне его воли. Что не помогает — и послушайте, Зоро этим не гордится — так это то, как двигается Луффи. Есть какая-то изворотливость, гибкость в его самых случайных движениях, растянутых над скрытой силой, которая глубоко влияет на Зоро. Это вынудило трезвого Зоро заставить себя отвернуться и от его лица, и от своих мыслей. Пьяный Зоро переключается на сорокапроцентное доказательство саке, чтобы, возможно, стереть чувства, которые начинают смешиваться во всё более запутанных мыслях о капитане, тёплых пальцах, которые оставляют клейма на его бёдрах и падают на колени для чего-то, что не имеет никакого отношения к мольбе. Что-то связанное с сухостью во рту, которая появляется у него, когда Луффи подходит к нему с одним-двумя ударами бедра и улыбкой, и то, что алкоголь, кажется, совсем не утоляет его жажду. Половина бутылки исчезает с всё более сильным желанием вернуть платонические прикосновения Луффи, окрашенные тонким желанием посмотреть, может ли Зоро успокоить сухость, лизнув пот кожи Луффи в скрытых под одеждой местах, пробуя его твёрдость, выпивая досуха. Оставшаяся часть бутылки на попытку утопить эти мысли, в конечном итоге отправляя Зоро в хаотический сон с образами борьбы, смешанными с мягкими кроватями, и Луффи смотрящим своими горящими боевыми глазами на высушенного Зоро. Зоро просыпается, тяжело дыша, весь скрюченный и болезненно твёрдый.***
На следующее утро Зоро смывает во рту привкус желчи и снова собирается с мыслями. Теперь, когда он столкнулся со зверем истины, он должен попытаться преодолеть его. Эта интенсивность заставляет его хотеть следовать за Луффи до конца земли, но также заставляет его перегреваться. Так быть не должно. Вера Луффи в Зоро выросла с тех пор, как они впервые встретились, и он абсолютно доверяет Зоро, чтобы поворачиваться к нему спиной, доверяя заботу о команде. Зоро чувствует вес этого доверия, и оно укрепляет, ориентирует его, давая силу его рукам и сохраняя клинки острыми. Для него это большая честь, и он разделяет гордость Луффи за свою команду, а сам Зоро очень гордится своим собственным капитаном. Луффи доверяет Зоро, как первому помощнику. И Луффи также от природы тактильный. Зоро выяснил, что прикосновения Луффи — это успокоение, способ для Луффи установить физические и эмоциональные связи с членами его экипажа и друзьями. Все они принимают различные варианты объятий, захватов и грубых действий, что угодно от мужественных хлопков по спине до участия в радостном танце. Именно сочетание этих вещей — доверия и прикосновений — вызывает у Зоро чувство вины. Внимание Луффи не означает того, что Зоро хотел бы, что значит — этому не бывать; Луффи не может чувствовать тот же жар, иначе, конечно, Зоро увидел бы его, как он всегда видит радость и гнев Луффи, как он всегда знает истинный смысл эмоций Луффи. Тогда Зоро задаётся вопросом, чувство ли это вины или желания, которое иссушит его до конца? Обучение Зоро предоставляет множество инструментов для самоконтроля и самоотречения. В это утро он проводит лишние часы в медитации, пытаясь позволить присутствию Луффи течь мимо него, хотя он мог бы также попытаться избавиться от солнечного ожога, находясь на солнце. Он представляет себе ледяные ветры и участки льда, которые никогда не тают, надеясь, что это сможет погасить его перегретую душу. Это происходит не совсем удачно — ведь снег может гореть, а лёд может образовать пустыню, безводную и пересохшую. Даже если он не может справиться с худшим, он говорит себе, что медитация, по крайней мере, поможет избавиться от иллюзии внешнего спокойствия, поскольку огонь доверия Луффи сжигает его через лёгкие, сердце и кишечник. Но когда Луффи внезапно улыбается ему за обедом, кислота снова поднимается в пищеводе Зоро, и она жжёт, когда он глотает её обратно.***
На самом деле случается не то, что Зоро становится неумолимой землёй для неумолимого солнца Луффи, а то, что прикосновения прекращаются. И это почему-то намного хуже. Это должно быть потому, что Луффи заметил, конечно. Заметил, как Зоро поглощает любой контакт с Луффи, как сухой песок глотает утреннюю росу, жаждет внимания Луффи, как это делает кожу насыщенной и мягкой, стирает повреждения от солнца и мозоли. Заметил, что Зоро не может удержаться от поисков Луффи, хотя с каждым днём он высыхает всё больше. Он подобен человеку, умирающему от жажды, который бросается в море, зная, что солёная вода только ухудшит ситуацию. Но прикосновения Луффи постепенно прекращаются, несмотря на то, что он не избегает Зоро и не даёт никаких других признаков того, что что-то может быть не так. Он зовёт Зоро по имени, вместо того чтобы привлечь его внимание похлопыванием по плечу или руке, а в скучные солнечные дни набрасывается на Чоппера и Усоппа, вместо того чтобы беспокоить Зоро. Это ужасно. Кожа Зоро чувствует, что она вот-вот треснет и расколется, а всё его тело проржавело и окоченело. Ванны и душевые не работают — Зоро чувствует, что он никогда не сможет достаточно глубоко войти в жизненно необходимую воду, поэтому он поворачивается к морю. Море ненавидит Луффи, но оно позволяет Зоро вытаскивать своего капитана каждый раз, когда он падает, поэтому, возможно, у него будет слабое место и для Зоро. Может быть, море видит, что Луффи смотрит на него так же, как сам Зоро смотрит на Луффи, когда забывает, что не должен любить силы природы, которые горят слишком сильно для испарения шестидесяти процентов воды — смертельного для человека. Так что, может быть, у моря есть сочувствие. Это, по крайней мере, место, куда Луффи не может пойти при всём желании, поэтому Зоро плавает всякий раз, когда на поверхности довольно спокойно, и он может лёгко плыть в линию с кораблем. Вода иногда прогревается солнцем, но всегда есть подводное течение ледяного содержания. То, как жидкость течёт вокруг него и высасывает тепло тела, приятно контрастирует, и когда он ныряет головой под воду, забивая уши и нос и затуманивая зрение — и на некоторое время это единственное, что он чувствует. Он задаётся вопросом, на что это было бы похоже, чувствовать голую кожу Луффи против своей, контраст, двигаться во времени друг с другом и преодолевать эту волну интенсивности вместе. В качестве спасения Зоро ныряет глубже, достигая черноты под водой, но с давлением трудно бороться, и оно толкает его назад, его лёгкие начинают требовать воздуха. За метр до того, как он пробивает поверхность, Зоро открывает рот, выпускает остатки своего воздуха и принимает воду, которая устремляется внутрь. Он не глотает, а просто даёт ей наполнить себя, зависнув на мгновение между великолепием моря и солнца, и человеком, которому он поклялся. Интересно, так ли это — то, что он чувствует, когда тонет, этот последний момент покоя, зажатый между паникой и сдачей смерти. Зоро не тонет, и морская вода не касается жажды или сухости. Но, по крайней мере, в эти моменты он может притвориться, что Луффи там нет, потому что его не может быть, и что Зоро, возвращающийся на борт, истекающий солёной водой, не может быть утолён по той же причине.***
Затем, без предупреждения, эти маленькие, случайные прикосновения возвращаются. Как будто Луффи забыл, что он был так хорошо знаком с личным пространством Зоро, и вдруг вспомнил. Всё начинает возвращаться к прежнему статус-кво, и Зоро немного расслабляется, потому что, возможно, ему сойдёт это с рук, успешно похоронив свою тоску, где она не может заставить Луффи смотреть на него с симпатией и дистанцией. Вот только возобновившаяся близость не сопровождается соответствующим облегчением. Луффи обнимает его, спустя нескольких месяцев не делая ничего подобного, это не похоже на дождь после засухи, скорее как песчаная буря через пустыню. И Зоро наконец-то понял, почему. Поймите, он знает, что не эксперт в таких вещах, но это вряд ли его вина. Причина и лекарство сосуществуют; любой бы запутался. Это не Луффи заставляет Зоро страдать от жажды — это обожание Зоро. Зоро сделал это с самим собой, и в то время как прикосновение Луффи ослабляет симптомы и делает их хуже в свою очередь, пока Зоро не сможет утопить себя в руках, рте и теле Луффи, это не будет ослаблено. Зоро не слепой. Луффи начинал тактильную атаку, но как только они получили больше членов экипажа, стало очевидно, что Луффи не заползает в койку Усоппа, как он делал в некоторые ночи с Зоро, и что он не прыгает на спину Санджи, когда тот готовит, как он иногда делает, когда тренируется Зоро. Может быть, Зоро действительно получает больше прикосновений, и более разных прикосновений, чем остальная часть экипажа. Проблема в том, что разница вполне может заключаться в том, что это не из-за именно Зоро, а потому что Зоро не прогоняет Луффи или просто пожимает плечами. Что когда Луффи ищет ночью тепло, Зоро отходит в сторону и поворачивается к нему, как подсолнух, ищущий солнца. Раньше, когда Зоро мог свалить всё на крошечную лодку, это было не такой уж большой проблемой, но потом оправдываться стало труднее, да и слишком поздно, и теперь золотистый цветник подсолнуха Зоро был одновременно обожжён вниманием Луффи и бессилен отвернуться. Луффи даже сказал Зоро, что любит его, но он сказал то же самое остальным членам экипажа. И он действительно любит их всех — и как накама, и как боевых братьев, и как боевых сестёр, и как капитан. То, что Зоро не может видеть, не может знать или предполагать — не для этого, не для чего-то такого огромного и всеохватывающего — это такая любовь, которая показала бы, как Луффи успокаивает потрескавшиеся губы Зоро мягкими или кровоточащими поцелуями, пробуя кровь с кожи друг друга после сражений и держа Зоро правой рукой Луффи в его постели, куда бы их ни унёс ветер. Зоро не уверен, что Луффи подходит для такого рода вещей — не то что Зоро, который поклялся во мечте Луффи, почти умирая за команду Луффи, всего через несколько дней после их встречи. Не так, как Зоро, который постепенно начинает понимать, что это желание имеет вечную перспективу.***
Лучи послеполуденного солнца падают на волосы Луффи, словно пытаясь придать ему ореол, а он сидит на палубе и смотрит в море. Зоро восхищается фигурой, которую вырезает в мире его капитан, телом, которое переключается между изгибом в смешные формы, чтобы поднять настроение ребёнка, и несением невыразимой боли, чтобы спасти друга, всегда показывая глубину сострадания, которая заслужила немедленное и длительное уважение Зоро. Простое присутствие Луффи каким-то образом умудряется представлять всё, как тёплую силу, которая толкает Зоро вперёд, так и яростный жар лояльности, который привязывает Зоро к пятке Луффи, чтобы защитить его спину и встать рядом с ним. Зоро удивляется всему этому. Как это может быть, что трава не потрескивает и не вспыхивает под ногами Луффи, когда малейшее прикосновение его пальцев, прикосновение его взгляда оставляет Зоро увядающим? Затем Зоро замечает выражение лица Луффи, задумчивое и странно серьёзное. Поэтому Зоро подошёл и сел рядом с ним на случай, если Луффи захочет поговорить, а может быть, просто чтобы заверить его в постоянном присутствии Зоро. Зоро никуда не денется — он думает, что иногда Луффи находит в этом утешение. Зоро осторожничает. — В чем дело? — когда он садится рядом с Луффи, тот раздражённо дёргается. — Я хочу есть, — говорит Луффи. Зоро поднимает бровь, потому что выражение лица и язык тела Луффи не соответствуют унылому нытью, которое обычно сопровождает эти слова, но Зоро может подыгрывать, пока Луффи не поймёт, что он действительно имеет в виду. — Я уверен, что Санджи может что-нибудь придумать, — говорит Зоро. Эти слова, кажется, расстраивают Луффи, и он ерзает взад и вперёд, к Зоро и от него, прежде чем он, кажется, решается на что-то и поворачивается из своего сидячего положения, чтобы преклонить колени перед Зоро. Затем Луффи наклоняется ближе — слишком близко для хрупкого самоконтроля Зоро — и повторяет: — Я голоден, — как будто он пытается сказать Зоро что-то ещё. Должно быть, Зоро галлюцинирует, иначе зачем бы ему было видеть в глазах Луффи всепоглощающее желание, которое он чувствует в самом себе. Зоро знает, что он не должен, но волны океана готовы разбиться над ним — вероятно, потому, что Луффи положил руки на бёдра Зоро — и солнце обжигает его покрытую солью кожу. Это его оправдание, во всяком случае, пересохшее горло и отсутствие питья в течение нескольких месяцев, потому что он теряет рассудок и наклоняется, чтобы поцеловать Луффи. Это быстро, и Зоро уверен, что он неправильно истолковал вещи, но затем ошеломлённый взгляд срывается с лица Луффи и заменяется чем-то интенсивным и голодным. А потом он берёт в охапку капитана, Луффи целуется в ответ со знакомой самоотдачей, и волны разбиваются о Зоро и толкают его вниз, и он падает, почти не заботясь, как сладкая вода заполняет его. Каждое прикосновение их губ успокаивает засохшую душу Зоро, а руки Луффи на его лице очищают от песка его глаза, а затем: — Я люблю тебя, — говорит Луффи и приносит с собой дожди и наводнения. Позже, после того, как Зоро позволил себе любить и быть любимым самой силой природы, утонул и был оживлён, он шепчет жгучую правду своего обожания в кожу Луффи, и ответный восторг Луффи мягок, нежен и всёобъёмлющ.