Королевский премьер

      — Кто из Святейших будет на коронации?       Тадеуш мнётся и отвечает не сразу. Астори поднимает взгляд от документов, откладывает ручку.       — Мы… мы ещё не получили от них официального заявления: ни согласия, ни… ни отказа. Ещё есть надежда, конечно, но…       — Надежда? — переспрашивает Астори. Ей хочется думать, что она ослышалась. — Надежда? Если Святейшие не прибудут, то курам на смех всю коронацию! Это будет скандал… Непомазанный монарх… неосвящённая корона… представляю, как будет ликовать Уолриш. Нет, этого нельзя допустить.       — Разумеется. — Уголки рта премьер-министра опускаются вниз. — Один из Святейших всегда короновал монарха Эглерта… и любой другой страны…       — А меня они, значит, не хотят?       Против воли прорывается горькая усмешка, скрывающая разочарование: неужели она даже для них, прямых ставленников Творца, всего-навсего безродная выскочка? Не хотят портить отношения с правящими домами планеты? Боятся, как бы их не оклеветали в газетах?       — Это низко, — произносит она вслух и берётся за ручку.       — Ваше Величество… — моляще протягивает Тадеуш.       — Если хотя бы один из Святейших не будет на коронации, я не стану никаким величеством. Меня просто не признают королевой. Господин Бартон, так нельзя. Они обязаны приехать, вам ясно?       Минута: скрещиваются взгляды, и что-то сверкает в тёмно-карих глазах Астори, когда она склоняет голову и смотрит — что-то такое, что заставляет Тадеуша кивнуть.       — Значит, они приедут. Я не знаю, как мы это сделаем, но мы это сделаем. Отправьте послов. Упрашивайте. Договаривайтесь. Я напишу письмо, если понадобится. Мы должны их уломать.       И они уламывают. Приезжает Святейшая; едва глядит на Астори при встрече и милостиво позволяет поцеловать подол её одеяния. Уолриш бесится, Астори сдерживает ликование. Победа близка.       Почти всё готово, осталось только выбрать место. Астори хочет короноваться непременно в Таффийской намине, храме, в котором принимали царствование поколения эглертианских королей. Она не собирается ни на шаг отступать от традиций. Пусть видят: она законный монарх, такой же, как все, она чтит традиции. Другой вопрос — имеет ли она право их чтить?       Тадеуш оказывает ей постоянную поддержку, и Астори сама не понимает, насколько она ему благодарна. Нет времени и сил подумать. Она просто принимает его помощь, нянчит детей, подписывает документы и считает дни до коронации. Только бы не сорвалось. Только бы…       Наступает долгожданная дата. Над Эглертом хмурый полдень; в намине тихо, горят свечи и где-то капает вода. Присутствующих немного, все — первые люди королевства. Астори различает в полумраке Тадеуша — он сцепил руки, выпрямился, явно напряжён и не сводит с неё глаз. На возвышении — трон. Рядом стоит Святейшая.       Впервые за тысячелетнюю историю Эглерта на коронации монарха раздаётся «Преклони колени, дочь моя». Шуршит пышное платье (по традиции, старомодный покрой), звенят драгоценности, и Астори опускается на колени у ступенек трона. Гулко звучат слова древней клятвы, которую произносит она — и не она.       — Во имя Единого Мастера, благословляю тебя на царствование.       Корона тяжело опускается на виски, давит на голову, сминает волосы. Астори поднимается. Оборачивается, смотрит сквозь, вдаль, никого не видя. Спина ровная. Дрожат только ресницы.       — Да здравствует королева!       Раздаётся гимн, его подхватывают стоящие люди; Астори ясно различает звонкий голос Тадеуша.       Вспоминает их разговор — краем сознания.       «Вы советуете мне короноваться?» — «Я вам ничего не советую» — «Но если… если я всё же решусь… Что вы скажете?». Молчание. Улыбка. «Да здравствует королева».       Да здравствует королева. Именно.       Она садится на трон — трон короля, а не королевы. Всё ещё никого не видит, чувствует лишь корону на голове — и опьяняющую пустоту победы внутри.       Потом следует речь. Астори готовит её три дня подряд вместе с Тадеушем — они видятся почти ежедневно и часто созваниваются. Он сам предложил ей помощь. Астори знает, как важно первое обращение к народу и означение своей позиции. Её не слишком жалуют. Не теперь. Быть может, когда-то она и нравилась — как миловидная жена принца Джоэля и мать его детей — но как королева, самовольно занявшая престол… нет. К тому же Уолриш хорошо постарался, подёргал за нужные ниточки в прессе.       К выступлению Астори готовится тщательно: поднимается чуть свет, долго ходит босиком по спальне, взглядывая в окно, застёгивает рубашку, подтягивает рукава пиджака, попутно повторяя речь, сжимает в кулаки руки в перчатках и останавливается у зеркала. Протягивает руку — в неё вкладывают папку с текстом. На голову опускается корона.       Сегодня или никогда.       Ей предстоит читать речь с балкона перед многолюдной толпой и сотнями телекамер. Тадеуш, то и дело посматривая на часы, ждёт её в коридоре, радостно кивает, кланяется и опускается на колени. Астори торопит его: без поцелуя руки, потом, времени нет. Разговор на ходу, только цокают каблуки по плитам:       — Волнуетесь?       — Немного. А вы?..       — Я тоже… за вас. Но всё должно пройти хорошо. Мы подготовились.       — Я надеюсь на это.       Двери на балкон, охранники, камердинеры; Астори останавливается. Сглатывает. Тадеуш замечает, как она нервничает. Шепчет:       — Вы справитесь. Я уверен в этом. Просто говорите, и… всё получится. Обязательно.       Астори едва находит в себе силы кивнуть. У неё холодеет спина, и корона больно сдавливает виски. Ей страшно. Очень.       Она выжидает минуту. Две. Никто не шевелится. Наконец Тадеуш слегка наклоняется к плечу, всё ещё выдерживая приличествующую дистанцию, выдыхает:       — Вы готовы?       Астори хочется ответить «нет». Она перебарывает себя, прижимает к груди папку.       — Да. Открывайте дверь.       Словно посторонняя сила выбрасывает её в чужеродное пространство такого знакомого балкона. День дышит промозглым сентябрьским туманом. Наверху — небо в тучах. Внизу — площадь, запруженная народом. За спиной трубят герольды, и усиленное микрофонами эхо на долю секунды перекрывает гул толпы. Астори кладёт папку на подставку, откидывает голову и расправляет плечи. Пальцы до боли вцепились в бесчувственное дерево: она держится, просто чтобы не упасть. Мгновение — вдох. И она говорит.       Слова перекатываются в ушах, она почти не слышит себя, но отточено и внятно произносит свою речь — от начала до конца. Заканчивает. Отходит — спина прямая, взгляд прямой, губы сжаты в прямую линию — и ждёт, пока дозвучит гимн и можно будет уйти. Она смотрит вниз и не видит лиц, не разбирает слов гимна и думает лишь об одном: это уже — победа?       Или опять — всего лишь новый раунд?       По выражению глаз Тадеуша, встречающего её внутри, она понимает: победа. Облегчённо и почти бездумно отдаёт ему папку. Она так устала, о Мастер… так устала…       Ей хочется пригласить его на чашку чая. В самом деле, если бы не он и не его деятельная неизменная поддержка, ничего бы не получилось. Астори понимает это и чувствует прилив горячей благодарности. Он сделал для неё так много… для неё — почти незнакомой ему матери-одиночки, оставшейся без поддержки в чужой стране. Зачем?       Она перехватывает взгляд Тадеуша, улыбается — в ответ искрятся зелёные глаза, и в их уголках быстро расползается паутинка.       В кабинете их ждёт сюрприз. Уолриш с племянниками. Губы всех троих кривит усмешка, и Астори сердцем чувствует недоброе.       Пришли омрачить ей праздник. Как же иначе.       Астори спиной чувствует присутствие Тадеуша, и становится как-то спокойнее. Не выдать себя. Не выдать. Ни один мускул на лице не вздрагивает, когда Уолриш подходит ближе, только потеют ладони в перчатках. Её выворачивает от одного его вида. Тошнит от его походки, голоса, движений… Она ненавидит его. Всей душой.       Она никогда не забудет того, что он сказал о ней и её детях. Никогда.       Астори пообещала ему тогда, что он пожалеет, и сейчас ей жутко интересно — жалеет ли он? Чувствует ли, что он проиграл, а она — выиграла?       Ей хочется, чтобы он жалел. Ей нужна полная победа — над ним. Она достаточно от него натерпелась.       — Ваша светлость? — говорит она, вслушиваясь в свой голос. Не дрожит. Уже хорошо. — Пришли меня поздравить?       Уолриш приближается. За ним как тени — племянник с племянницей.       — Торжествуй, пока можешь, девочка. Тебе осталось недолго.       Правая бровь слегка изгибается.       — Неужели?       Астори в более выгодном положении, чем Уолриш, и она это осознаёт, а он — нет. Слишком ослеплён яростью, которую напрасно пытается скрыть. Астори видит её — и это придаёт ей уверенность в себе.       Как и плотно сидящая на голове корона.       Как и Тадеуш, стоящий сзади, но не произносящий ни слова.       Уолриш словно не замечает премьер-министра: шагает вперёд, задыхаясь, выпаливает:       — Ты!.. Не думай, будто у тебя всё получилось — нет! Я… Я перекрою тебе кислород. Я выброшу тебя из Серебряного Дворца, ты и моргнуть не посмеешь… Да кто ты вообще такая? У тебя нет никаких прав на престол!       Теперь изгибается и левая бровь. Астори покачивает головой.       — Возможно. Но я всё же королева, а вы — мой подданный. И потому — я не слышу в вашем голосе должного почтения. Вы позволили себе оскорбить меня. На колени, лорд Уолриш.       Он думает, что ослышался. Чтобы не оставалось сомнений, Астори указывает глазами — вниз.       — На колени. Вы, кажется, забыли, с кем говорите. Перед вами — Её Величество королева Эглерта, и я никому не позволю разговаривать со мной в таком тоне. Вам ясно?       Она скользит взглядом по племяннику с племянницей.       — Это касается всех. — Астори смотрит в глаза Уолришу и наслаждается беснующимися в них яростью пополам с бессилием. — На колени.       И припечатывает:       — Сейчас же.       У них уходит меньше минуты на то, чтобы осознать и принять: не подчиниться — невозможно. Они словно впервые замечают премьер-министра. Он всё видел и слышал. Не стоит добавлять новых сплетен.       Лорд с племянником опускаются на колени. Племянница застывает в реверансе. Астори смотрит поверх их голов и слегка улыбается — Тадеуш видит, как расслабляются её плечи.       — Так-то лучше. — Она проходит мимо, не оборачиваясь, и бросает через плечо:       — Господин премьер-министр, вам чай или кофе?