Королевский премьер

      Астори осторожно придерживает бойкую Луану, которая копошится у неё на коленях, беспардонно обсасывая бордовую юбку, мягко вынимает ткань у дочери изо рта и пикает её по носику. К ним ползёт Джоэль: пыхтит, перебирает ручками и ножками по ковру. Няня стоит в стороне, улыбается.       Астори прижимает пушистую головку дочери к груди и протягивает руку к сыну:       — Иди сюда, зайчик. Вставай. Иди к маме.       В последнее время ей не слишком часто удаётся проводить время с детьми — разговоры с премьер-министром, дела, работа с документами постоянно отвлекают, и хоть и дают Астори возможность чувствовать себя живой, но не могут заменить её тёплых маленький комочков. Её дочки и сынишки. Лу и Джо.       Они подросли, быстро-быстро ползают и даже начинают ходить: два одуванчика с голубыми глазками. Как у отца. Совсем как у их отца. От Астори им не досталось, кажется, ничего, но она не обижается. Она каждый день видит в не определившихся до конца детских чертах отпечаток Джея, и от этого становится и больно, и как-то светло. И ещё — тоскливо.       Вибрирует телефон: мобильный, а значит, это не Тадеуш, тот всегда звонит на старый громоздкий аппарат в кабинете. Астори глядит на номер и радостно поднимает. Энки. Подруга из приюта.       — Астори, привет! — слышится жизнерадостный знакомый голос. — Как ты? Как жизнь во дворце течёт, как детишки?       Будто живой, встаёт в памяти её образ: непослушные короткие волосы цвета воронова крыла, вздёрнутый нос, упрямый подбородок и чёрные проницательные глаза. Они вместе росли в приюте и крепко дружили с самого детства, сколько помнили себя; в одиннадцать Энки удочерили, однако она уговорила приёмную семью отдать её в тот же интернат, где училась Астори. Поступление в университет развело их по разным уголкам страны, но они продолжали тесно общаться.       — Хорошо, Энки. — Астори прижала телефон щекой, целуя сына в висок. Он пах яблоками — вернее, яблочным пюре. — Дел много, а весной должно прибавиться ещё: вхождение в Совет, я рассказывала…       — Ага. Слушай, как там с этим, кстати? Твой министр ничего определённого не говорил?       — Пока нет. После бала, я думаю, ситуация прояснится… мы с ним надеемся на это.       — О, бал, ну конечно!       В голосе Энки слышится откровенный интерес — ещё бы, это ей гораздо ближе рассуждений о политике, от которой она всегда была далека. Энки поддерживает разговоры о советниках, Уолрише и выборах только потому, что это волнует Астори — ну и потому, что уверена: этот Уолриш — премерзкий тип, все советники — дутые болваны, а министр — так и быть, ничего, и, судя по фотографиям, ещё и красавчик. Астори не спорит. Но и ничего не подтверждает.       — Да, сейчас с минуты на минуту должен прибыть Бартон… мы обсудим детали.       — Какие такие детали? — ехидно переспрашивает Энки. — Он к тебе зачастил, ты не думаешь?       — Я сама его зову.       — Ах, ещё и сама?       Астори начинает сердиться — не то в шутку, не то всерьёз. Ну что за детский сад, в самом деле! Они взрослые люди, и их связывают лишь деловые отношения, не больше. Это… это просто глупо, в конце концов.       — Перестань. Это уже несмешно.       — Ну не буду, не буду, ладно, — сдаётся подруга. — Как скажешь. Не смею тебя дольше задерживать, у меня самой сейчас клиент, только звякни мне потом, ага?       — Конечно.       Энки так до сих пор и не определилась, кем работает: выучилась на юриста, закончила курсы по маркетингу, отучилась где-то ещё, бросив пару факультетов, гадает всем желающим, подрабатывает фотографом и время от времени устраивает детские праздники. Ещё и успевает заниматься семьёй: у неё милый муж, весёлый и работящий, денно и нощно трудящийся в собственной пекарне, и сынишка, на год старше Лу и Джо. Энки крутится как белка в колесе. Но ей весело. А вот Астори, королеве и без пяти минут советнице, как ей хочется верить, отчего-то не весело совсем.       Астори смотрит на часы: и правда пора. Она передаёт детей няням, чмокнув напоследок Лу и Джо в щёчки, и уходит. В гостиной её нагоняет камердинер.       — Господин Бартон уже здесь, Ваше Величество.       — Благодарю.       Она проходит мимо зеркала, подавляя позорное желание остановиться и поправить сбившиеся волосы. Да и зачем? Она не на подиуме… ей нечего стыдиться того, что она — мать. Детишки поиграли с причёской… С кем не бывает.       Тадеуш ждёт её в приёмной; слегка улыбается ей, кланяется и, опустившись на колено, целует руку — и Астори снова чувствует, как впивается в палец кольцо. Она носит его как замужняя жена, а не вдова, — всё ещё не может отпустить Джея. Не может поверить, что его нет.       Наверно, она никогда полностью с этим не смирится.       — Сегодня кратко, Ваше Величество, — сообщает Тадеуш, усаживаясь в кресле и расстёгивая папку. Астори кивает. Она знает, что им предстоит поговорить о Сайольском бале.       Сайоль, праздник Духов Щедрости и Веселья, приходится на Новый год, и их обычно отмечают вместе: зажигают свечи — обязательный атрибут, неизменный символ праздника — развешивают ленты, поют гимны, украшают пихты… Астори любила Сайоль в детстве, когда они праздновали его всем небольшим приютом. А потом закончилось детство… она стала жить одна… и с каждым годом очарование Сайоля сходило на нет.       Пока не появился Джей… и не подарил ей семью и тепло. Астори вечно будет ему за это благодарна.       По традиции Сайоль в Эглерте отмечают с размахом: ставят крупную наряженную пихту на площади, устраивают уличные выступления, а в Серебряном дворце задают грандиозный бал. Этот обычай берёт начало то ли в тринадцатом, то ли в четырнадцатом веке. Родовая знать и самые видные люди страны в одну из предсайольских ночей веселятся в королевской резиденции, а простым людям остаётся лишь наблюдать за ними по телевизору или попытать счастья в лотерее, где разыгрываются пятнадцать пригласительных билетов.       Астори смутно помнит, как проходил этот бал при покойном короле: много блёсток, конфетти, звон бокалов, свет, музыка и несмолкающий смех. Шумно и весело. В этом году должно пройти так же, если всё сложится, как надо. Единственное отличие: теперь она будет в роли хозяйки. И Астори немного страшится этого.       Ладно — много страшится.       Обыкновенно члены королевской фамилии открывают первый тур танца — замысловатого местного варианта дальстена, который и в классическом виде получался у Астори с горем пополам. Даром что занималась танцами в детстве и юности. Но дело даже не в этом — у Астори отсутствует партнёр. Не может же она танцевать с годовалым сыном, в самом деле! А значит, остаётся лишь один относительно подходящий кандидат.       Премьер-министр.       Они договорились об этом удивительно легко и быстро, как о чём-то само собой разумеющемся и не требующем пояснений. Ну действительно, кто, если не он? Лорд Уолриш? Астори чувствует, что лучше удавится. Его племянник? Ещё лучше! А Тадеуш… с ним свободно и приятно. К тому же, он официально вторая персона в королевстве.       Идеальный компромисс.       Оставалась единственная проблема: Астори танцует дальстен из рук вон плохо, а Тадеуш всё ещё об этом не знает.       — Итак, мы разослали приглашения, лотерея разыгрывается на днях, договорились и с поварами, и с музыкантами, расходы учтены… мы вполне укладываемся в план.       Астори опять кивает. Надо сказать. Необходимо признаться, иначе… иначе они попадут в весьма щекотливое положение.       — Понимаете, господин Бартон, существует… небольшая проблема.       Тадеуш приподнимает брови и внимательно смотрит на смущённую Астори.       — Дело в том, что я… я… я очень плохо танцую. Просто — очень. А ведь нам придётся… вы знаете… открывать бал, и…       Тадеуш на секунду поджимает губы, но тут же одаривает Астори подбадривающей улыбкой:       — Ничего. Ничего страшного, правда. Это легко можно исправить.       — Я старалась! — вырывается у неё, и Астори ударяет кулаками по коленям, зная, как будет упрекать себя в недалёком будущем за минуту откровенности. — Я смотрела видеоуроки… тренировалась…       — В одиночку? — заинтересованно спрашивает Тадеуш.       — Да, разумеется!.. И… и успехи… есть, но их… недостаточно…       — Всё ясно, Ваше Величество. — Он снова улыбается, беззлобно, дружелюбно — уши слегка двигаются — и Астори невольно верит, что всё и правда ясно и любую проблему можно решить. — Дальстену нельзя учиться в одиночку, это ведь парный танец, он требует постоянного присутствия партнёра. Я-то знаю — сам когда-то воевал с ним… Зато если научился один раз, то уж ни за что не разучишься потом. Движения намертво запоминаются.       Они молчат. Астори изучает ковёр под ногами, Тадеуш постукивает пальцем по застёжке кожаной папки. Наконец на что-то решается и подаётся вперёд:       — Ваше Величество…       Она вскидывает голову — слишком быстро, кудрявые волосы рассыпаются по спине, тёмно-карие глаза блестят.       — Да?       — Если вы хотите…       — Я очень… да.       Взаимное смущение рассасывается, они вздыхают свободнее. Ей не найти учителя лучше Тадеуша — они уже неплохо ладят, по долгу службы видятся еженедельно, а значит, можно будет совместить приятное с полезным.       Ей необходимо научиться сносно танцевать. Это то, без чего королеве не обойтись.       — Тогда, может быть, начнём… прямо сейчас? — предлагает он, неловко улыбаясь. Астори неопределённо пожимает плечами.       — Почему бы… а почему бы и нет. Давайте. Я включу музыку, она у меня где-то сохранена…       Раздаются первые летящие аккорды композиции, Астори оборачивается и видит, как стоящий в углу Тадеуш слегка морщится.       — Идиш ди Унваччио? «Летний вечер»?       — Наверно… да… — теряется Астори. — Я не знаю…       — Это он, определённо, — кивает Тадеуш, прислушиваясь. — Мне нравится Унваччио, его интересно играть, хотя пальцы болят потом неделю. Но на балу его не поставят, скорее, одного из братьев Салетти… или Шмиффа… Давайте я дам вам послушать. Они идут гораздо плавней в начале и энергичней в середине. В Эглерте дальстен танцуют именно так.       Астори внимательно слушает и старается запомнить ритм. Они расходятся в стороны, выдерживая дистанцию в три-четыре шага. Тадеуш кланяется, Астори отчего-то медлит, не приседает в ответном реверансе, и ему приходится почти незаметно двинуть левой бровью, чтобы напомнить: ей надо действовать, а не стоять столбом. Становится стыдно, и Астори злится на себя. Сколько можно ошибаться?       Она не любит себя, когда совершает промахи. Это унижает её в собственных глазах. За право на ошибку обычно приходится дорого платить.       Они становятся вплотную друг к другу: Астори кладёт ладонь на плечо Тадеуша, он опускает руку ей на талию, почти не касаясь, невесомо и почтительно притягивая к себе буквально на полшага.       И снова — ошибка. Тут же, с ходу.       — Ваше Величество, веду я, а не вы. Первый шаг — назад. Давайте заново.       Кружение, кружение, непрерывное кружение по неизменной траектории, а по комнате плывёт хрустальный перезвон дальстена. Астори думает только о том, как бы не сбиться с такта. Считает про себя: «Раз-два-три, раз-два-три-четыре, раз-два-три, раз-два, раз-два, поворот». Тадеуш осторожно поворачивает её и снова оказывается рядом.       — Нет, не смотрите под ноги, Ваше Ве… не смотрите. Это так не делается. Вы королева, и вы превосходно танцуете.       — Но я танцую ужас…       — Это неважно. Поверьте. Вы должны быть убеждены в том, что у вас всё отлично получается. Смотрите мне в глаза. Я буду направлять вас.       Астори честно пытается, но выходит так себе. С другой стороны, она и не ожидала, что на первой же репетиции всё выйдет идеально… но всё равно горько. Очень.       Какая из неё королева, если она даже танцевать прилично не умеет?       Тадеуш чувствует, как она напряжена, как напряжены спина, ноги, шея, рука в его руке, и пытается разрядить обстановку:       — У вас получается неплохо.       — Не льстите, пожалуйста. Всё отвратительно. Я сама это вижу.       Она раздражённо сдувает прядь со лба, сбивается со счёта — и наступает ему на ногу. Вот проклятье.       — Извините, я вовсе не… — позорно краснея, тараторит она и пытается отстраниться, но Тадеуш ненавязчиво удерживает её; к своему глубочайшему удивлению, Астори замечает, что в зелёных глазах блестят смешинки, а от улыбки вокруг глаз лучиками расходятся мелкие морщины.       — Что вы, что вы!.. Так бывает. Говорят, это даже к удаче.       — Кто говорит?       Тадеуш поводит плечами.       — Ну, допустим, я. Не переживайте, Ваше Величество. Все начинающие танцоры что-то делают не так.       Астори отпускает стыд, но гордость тут же болезненно прихватывает изнутри.       — Я не новичок, — неожиданно резко говорит она, даже забывая считать. И, чувствуя неуместность своего тона, продолжает тише, словно извиняясь:       — Ходила на секцию в приюте, потом в интернате… во время учёбы в университете уже не хватало времени.       — О… — Брови Тадеуша приподнимаются в немом вопросе. Он ничуть не обижен. — И… позвольте… если это не будет неуместным… каким танцем вы?..       — Кардал. Что-то среднее между художественной гимнастикой и вольными танцами. Элементы боевых искусств… из них когда-то он и вырос. Коренные племена научили колонизаторов на свою беду.       Премьер-министр выглядит явно заинтригованным.       — Звучит любопытно. Весьма… я никогда не слышал о кардале.       Он опять непринуждённо и робко улыбается, пожимая угловатыми мальчишечьими плечами:       — А я только дальстен танцевать и умею. Его прочно вколотили в меня… после одиннадцати-то лет учёбы в пансионате да четырёх лет дополнительной практики в Академии.       Теперь уже Астори оказывается заинтересованной.       — Академии?       — Да. Я выпускник Дипломатической Академии при МИД Эглерта… до этого — частная школа, ещё раньше — домашнее обучение с педагогами…       Астори кивает — а что ещё сказать? Золотое детство… золотой мальчик… Ей становится завидно, но вариться в беспричинном раздражении долго не удаётся — слишком легко и складно говорит Тадеуш. Хочется его слушать. И танцевать с ним.       — У нас в пансионате экзамен по танцам был обязательным, как по математике или истории, — охотно делится Тадеуш. — Не дай Мастер завалить… вызовут родителей. И скользить надо было, как лебедю по водной глади в жаркий полдень…       Астори фыркает. Тадеуш раздразнивает её веселье:       — Да-да, именно так и говорил наш преподаватель! И мы скользили… натирали туфли мылом перед зачётом.       Смех прорывается сквозь сжимаемые губы. Астори беспомощно трясётся, глупо улыбаясь. Ей отчего-то становится невероятно легко.       — Неужели?       Тадеуш кружит её.       — Да. А ещё помню, на Сайольском балу в Академии я танцевал с дочерью герцога ди Лаудилье и так разволновался, что отдавил ей все ноги. Я жутко перетрусил тогда…       Астори опускает голову: плечи и кудрявые волосы скачут вверх-вниз от смеха. Тадеуш тоже смеётся; он наклоняется вперёд, едва не задевая виском её висок.       — Да!.. Я думал, меня исключат на следующий же день.       Она встречается с ним глазами, смаргивая выступившие от хохота слёзы. Тадеуш улыбается. Они стоят так — без слов — полминуты, минуту… и внезапно понимают — что-то не так.       Музыка кончилась.