***
Астори расчёсывается перед зеркалом, напевая детскую песенку, и вспоминает своё расписание на сегодня. Кажется, утро и день планируются загруженными — прения в Совете, потом благотворительный вечер, а надо ещё погулять с детьми в саду, она вторую неделю не может собраться… зато вечер относительно свободен. Впервые за месяц. Ей думается, что можно куда-нибудь выбраться. Она давно не гуляла просто так. Давно… не веселилась. Есть варианты позвонить подругам, сыграть в тау-ро с пожилым камердинером, почитать, посмотреть фильм, наконец, но всё это кажется таким скучным и домашним… Астори хочется развеяться. Сделать то, чего она никогда не делала. Нет, не прыгнуть с парашютом и не проскакать через столицу на коне… но что-то манящее, необычное, из ряда вон. Да хотя бы… Пойти в оперу. Она никогда не была там: на родине не хватало времени и денег, а потом, когда вышла за Джея, они как-то чаще посещали театры и бегали в кино. Но теперь… есть шанс наверстать упущенное. Она звонит секретарю, просит заказать ей места в Королевском театре оперы и балета. Неважно, что идёт. Ей просто хочется в оперу. В этот вечер королевская ложа, пустующая уже два года, примет единственного зрителя. На дворе середина апреля. Вечера стоят звёздные и прохладные, пахнущие ландышами и прогорклой сиренью. Мерцают фонари на узких улицах Метерлинка — столицы Эглерта. Метерлинк спускается потёртыми неровными ступенями к ласковому Бронзовому морю; из окон Серебряного дворца, обращённых на восток, можно разглядеть голубую полоску за шпилями намин и покатыми крышами старинных низких домов с изящными балюстрадами, потрескавшимися колоннами и аккуратными садиками за медными потемневшими оградами. На западе вырастают иглами морского ежа небоскрёбы, блестят стёклами в свете ранних звёзд, теплеющих в разводах вечереющего неба. Астори гладит большим пальцем пуговицу кремового пальто, наблюдая за маячащими в окне машины фонарями и неоновыми вывесками. Шею холодит подвеска с аметистом. Они подъезжают; водитель открывает перед Астори дверь, помогает вылезти из автомобиля. Театр сияет огнями, он опалён мечущимися тенями, шлейфами лунного света и вечерним свежим воздухом. Не узнанная никем Астори поднимается по ступеням. У входа её встречает улыбчивая служащая: принимает пальто и берет, проводит тайной лестницей в ложу, отодвигает кресло и предлагает бинокль. Астори благодарно соглашается. Зал понемногу наполняется людьми. Астори глядит сверху, как расходятся по местам шуршащие платья, галстуки-бабочки, тяжёлые причёски и надушенные воротники. Шепчутся и смеются. На волосах оседает плотный запах пудры и старых портьер. Под потолком, изукрашенным многочисленными изображениями вездесущих лис, висит крупная хрустальная люстра, увитая металлическими листьями и цветами. Астори ждёт, когда начнётся спектакль. Показывают «Страсти в Мурфе» Шанэ — Астори узнала это по пути в театр. Шанэ она слышала часто, а вот «Страстей», которые написал, кажется, Ренье л’Идье, не читала ни разу. Что ж, тем интереснее. Гаснет свет. На сцене появляются люди в костюмах века эдак восемнадцатого или около того, из оркестровой ямы гремит тяжёлая, насыщенно-яркая музыка, в которой переплетается визг озлобленной скрипки, робкий плач фортепьяно и уверенный рокот контрабаса. При первых же звуках голоса, глубоко выводящего самые нежные и грудные ноты, Астори изумлённо склоняет голову на бок. Поют на рецанском. Слава Мастеру, она выбрала этот язык в качестве второго иностранного во время учёбы в университете. До уровня носителя не дотягивает, но владеет достаточно свободно. Астори наводит на сцену бинокль и обращается в слух. Главная героиня, стройная блондинка, долго и выразительно страдает в одиночестве, затем к ней присоединяется её мать, потом жених, затем следуют новые страдания в одиночку, потом появляется местный герцог со своими слугами (источник страданий состоит как раз в том, что герцог собирается жениться на главной героине против её воли), и вся компания продолжает страдательно страдать. Астори становится скучно. Она скользит взглядом по залу. Ни одного знакомого затылка. Наводит бинокль на соседние ложи, безразлично оглядывает их одну за другой и вдруг — застывает на месте. Она различает в полумраке профиль Тадеуша. Астори торопливо прячет бинокль, поворачивается к сцене и усиленно делает вид, что увлечена оперой. Выходит ужасно. Она морщит лоб, покусывает губы и невольно косится туда, где сидит премьер-министр. Взглянуть ещё раз, что ли?.. Просто чтобы удостовериться, что это он. Конечно, только для этого. Астори настраивает бинокль, оборачивается — и видит поблёскивающие в сумраке зала два стёклышка такого же оперного бинокля. Тадеуш смотрит на неё. Астори вспыхивает, по спине бегут мурашки, и она спешно потупляет взгляд. Заметил ли он её? Узнал ли? Руки в длинных перчатках мнут светлое шёлковое платье. Щёки и шея пылают. Кажется, она ещё никогда в жизни так не краснела. Астори заставляет себя взглянуть на сцену и сосредоточиться на спектакле. На минут пять это срабатывает, но мысли навязчивым роем продолжают крутиться вокруг соседней ложи. Часто ли Тадеуш посещает оперы? Какие ему нравятся? А нравится ли эта? Астори оправляет аметистовую подвеску. Она всего лишь взглянет ещё раз… ничего особенного. Ей везёт: Тадеуш смотрит не на неё, а куда-то в сторону, в глубь ложи; наклоняется, кивает и указывает рукой наверх. С кем он разговаривает? Он пришёл не один? Сердце Астори падает. Она вспоминает его знакомую. Она резко разворачивается лицом к сцене и не сводит с неё глаз. Там действие идёт полным входом: выясняется, что герцог вампир, но главная героиня успела его полюбить, и все начинают убиваться уже по этому поводу. Брови Астори ползут вверх. Она точно на тот спектакль попала? Она чувствует чей-то взгляд у себя на шее: на неё в бинокль смотрит Тадеуш… и улыбается. Астори ощущает его улыбку каждой клеточкой тела. Сколько можно?.. Включается свет. Антракт. Астори поднимается и выходит в коридор — подумать и подышать. Большинство зрителей в зале; Астори становится у окна, спиной к выходу, чтобы её никто не узнал. Сглатывает. Опускает плечи. Ей одновременно и жарко, и холодно, обхватывающий талию шёлк нестерпимо жжётся, и хочется бежать со всех ног… куда-нибудь подальше. Она касается лбом прохладного стекла. Там, на улице, — бархатная ночь, шипят колёсами по асфальту автомобили, горит вывеска Национального Банка через дорогу… там нет её. Там нет Тадеуша. Астори зарывается пальцами в тяжёлые тёмно-каштановые волосы. Надо думать о детях. Как они? Уже спят? Прочитали ли няня им сказку, как она просила, или… — Ваше Величество? Тихо, еле слышно. Астори обречённо поворачивается. Тадеуш стоит в шаге от неё, держа в руках бокалы с водой — наверно, принёс из буфета — и улыбается дружелюбно. Проклятье. Она опирается о подоконник, кивает. — Добрый вечер, господин премьер-министр. — Добрый. Тоже прячетесь от прессы? Она улыбается в ответ. — Можно и так сказать. — От них нигде нет прохода, — вздыхает Тадеуш. — Вот… у меня всегда пересыхает в горле в театре, я… подумал, вдруг у вас тоже… хотите воды? — Да, не откажусь, спасибо. Она отпивает. Тадеуш становится рядом, заслоняя её от любопытных взоров проходящих мимо людей. Снова. Он снова просто делает то, что надо, что будет ей приятно — сам. Его не надо просить. Астори слизывает с уголков рта капли воды и задаётся лишь одним вопросом: зачем? Зачем ему… это всё? Потому что она королева? Или потому… Она незаметно щипает себя. Перестань. Хватит. — Вы одна? — спрашивает Тадеуш, задерживаясь взглядом на её лице не дольше положенных этикетом полутора секунд, но успевая рассмотреть всё: нежное шёлковое платье до колен с аккуратным поясом, изысканную аметистовую подвеску на смуглой шее, кудрявые волосы, лежащие на покатых плечах… и глаза цвета горького шоколада, в которых вспыхивают золотистые крапинки. И губы, тронутые лёгкой улыбкой. — Да. Решила в кои-то веки выбраться в свет, — непринуждённо отвечает она, замечая, что премьер-министр сегодня выглядит как-то… иначе. Тёмно-зелёный пиджак и галстук оттеняют глаза. — А вы? Астори глубоко в душе знает ответ, но не спросить не может. Это выше её сил. Тадеуш смущается. — Вообще-то я… прибыл с одной хорошей… знакомой… Астори склоняет голову набок. Она была готова. И ей… совсем ничего и никого не жаль. Даже себя. Себя — меньше всех. — Но… она уехала после первого акта… и… я теперь совершенно свободен. Свободен для чего? Астори поднимает взгляд: она точно поняла всё правильно? Ей кажется, что да… Она не должна, не должна, не… — Тогда составите мне компанию? От изумрудных глаз расползаются лучики-морщинки. — С огромным удовольствием, Ваше Величество. Антракт заканчивается, и они размещаются в королевской ложе, вооружившись биноклями и терпением. Опера длится необычайно долго. Астори уже не пытается сделать вид, что ей интересно, Тадеуш — тем более. Оба ждут случая заговорить и не знают как. — Ну и… как вам? — неловко запинаясь, спрашивает Астори. — Неплохо, — пожимает он плечами, — но главная героиня явно переигрывает. — Определённо. Хотя, мне думается, во многом ответственность лежит на сюжете… или я совсем не разбираюсь в классической литературе. Она видит, как критически изгибаются его брови. — Не будьте так строги к себе. Сейчас многие склонны судить о классике предвзято… в положительном смысле. Клеймо «классика» — как гарант качества, а я считаю, что это далеко не всегда так… К примеру, тот же Фитке переоценён. А «Страсти»… — Вы читали? — Нет. Но что-то мне подсказывает, что в своё время они были бульварным романом. Как пьесы ди Шавиль, например. На сцене происходит бурное объяснение незадачливой невесты с экс-женихом. Астори откладывает бинокль и качает головой. — Ох, ну что это такое… — Всё так плохо? — спрашивает Тадеуш, поудобнее усаживаясь в кресле и глядя на Астори. — Да, она просто… погодите, а вы… вы разве не понимаете? Он простодушно морщится. — Нет. В школе выбрал оспинский, как последний дурак… хотя все советовали рецанский. Это, конечно, родственные языки, но всё равно я понимаю не больше четверти. Астори медлит не дольше полминуты. — Хотите… я буду вам переводить? Он замирает, потом робко кивает, одаривая её по-детски радостной улыбкой. — Это было бы… чрезвычайно любезно с вашей стороны. Он придвигает своё кресло ближе, чтобы лучше слышать, и Астори ощущает, как тепло и страшно становится внутри, ощущает его дыхание, запах его одеколона — мирт и верба — и ей по-прежнему хочется сбежать. — Я… я люблю вас так сильно, так давно, так нежно, — заикаясь, начинает она, в то время как герцог-вампир ползает перед главной героиней на коленях от одного конца сцены до другого. — И я… я не могу позволить, чтобы мы… не были вместе… так как именно теперь я со всей возможной остротой ощущаю… как фальшиво моё положение… и всё, чем я жил… и единственное, что есть в моей жизни правдивого, это… вы… Астори заливается краской: понимает, как топорно и косноязычно переводит, и уже жалеет, что вызвалась. Но Тадеуш слушает внимательно, изредка взглядывая в бинокль на сцену. — Финальный монолог правда хорош, — говорит он в заключение, когда герцог трагично закалывает себя на руках у главной героини. — Этого не отнять… спасибо, Ваше Величество. Зажигают свет; потерянную и смятённую Астори поднимает с места общий рывок: она аплодирует, пока не начинают болеть ладони, и позволяет Тадеушу вывести её из зала. Ей подают пальто. Она уже протягивает руку, но её опережает Тадеуш. Астори останавливается, моргает. Она не до конца пришла в себя. — Я помогу даме надеть пальто, — кивает он служащей и смотрит Астори в глаза, улыбаясь. Астори кажется, что он ей подмигивает. Это просто жест вежливости. Не более. Тадеуш очень осторожен, почтителен и мягок; он отступает в сторону, едва она справляется с рукавами, и протягивает ей берет. — Проводить вас до выхода? Они работают вместе, напоминает себе Астори. Это нормально. Тадеуш обходителен, но лишь потому, что она королева, женщина, его знакомая… Знакомая… — Вас ждёт водитель? — спрашивает Тадеуш, когда они оказываются на улице. Гудят машины; апрельский гуляка-ветер забирается под воротник. — Он… Астори думает, что легко могла бы соврать. Тадеуш подвёз бы её, она бы послала водителю сообщение, отпустила бы его домой, а сама… Только что это даст? У него есть знакомая, у неё есть… дети. Муж. Пусть покойный, но… У неё есть королевство. — Он ждёт за углом. Спасибо. Я получила огромное удовольствие от сегодняшнего вечера. Тадеуш улыбается, когда она подаёт ему руку на прощание, и внезапно касается её губами. — Всего доброго, Ваше Величество. Астори усилием воли напоминает себе, что это тоже — часть этикета.***
Тадеуш открывает дверь своим ключом, тихо входит и запирает её. Снимает пальто и шляпу. Вешает их. Садится на стул и медленно снимает ботинки, стараясь не шуметь. Он надеется, что Эйсли уже спит. Конечно, нет: он видит полоску света, ползущую с кухни. На пороге появляется жующая Эйсли в шортах, майке и домашних тапочках с помпонами. Смотрит на него в упор. — Эта скукотища шла так долго? — возмущается она. Тадеуш качает головой. — Тебе стоило остаться. Под конец стало интереснее. — Да ну, не люблю вампиров. Одна чепуха с ними. Давай, Тед, заходи, я открыла йогурт. Эйсли быстро подходит, приобнимает его и тыкается носом в щёку. — Замёрз, да? — Нет… Пойдём. Надеюсь, ты меня накормишь, а то я жутко голоден. Она фыркает. — Надо было есть в буфете. Я говорила. Хотя у вас в столице цены страшные, одни колготки чего стоят, я вчера была в магазине… Тадеуш потягивается. Он дома.