***
Тадеуш расставляет на столе хрустальные бокалы — приданое прабабушки, вытаскиваемое лишь в особенных случаях, — полирует их полотенцем, дышит на округлые прозрачные грани и вновь полирует — до блеска. Неторопливо поправляет красно-бело-зелёные кружевные салфетки. Подбрасывает дров в камин. Просторная двухэтажная квартира на Ореховой улице сияет чистеньким холостяцким уютом: прибрано, вытерто, вымыто ещё с утра домработницей, заказанная из ресторана еда пока не распакована, мигает гирляндами пушистая пихта и ждут своей очереди ароматические свечи в коробках на подоконнике. Чисто. Даже слишком чисто. Тадеуш бросает тоскливый взгляд на лестницу, ведущую наверх. Три дня назад Эйсли, запихав вещи в два увесистых чемодана и чмокнув его в щеку на прощание, улетела домой, к матери. Настойчиво звала его с собой, но он отказался. Нужно будет разобрать документы на выходных, много дел, работа, да и Лумену он не хочет смущать… — Тедди, брось эти глупости. Не смутишь ты никого. Ма тебя с радостью примет. — Нет, извини, — развёл он руками с беспомощной улыбкой. — Я жуткий зануда, заговорю вас до смерти… поезжай, повидайся с матерью. Когда вернёшься, мы погуляем по Метерлинку, хорошо? И Эйсли послушалась. Тадеуш надеется, что пребывание дома приведёт её в себя и развеселит. Может быть, хотя бы мать поймёт, в чём дело, раз уж он сам не сумел. Тадеуш в очередной раз встречает Сайоль в привычном одиночестве. Неплотный ужин, бутылка старого торика и какой-нибудь приевшийся фильм по телевизору. В последнее время — интригующая новинка: собственная поздравительная речь. С королевой на пару. Они обменялись подарками накануне предсайольских выходных и с тех пор не созванивались — Тадеуш знает, в Серебряном дворце теперь суматошно и людно, приехали подруги с семьями из Эльдевейса, и Астори не до того. Впрочем, ей всегда не до того. Тадеуш переключает канал и садится на стул, закусывая печеньем из вазочки. Он собирается немного посмотреть телевизор, поесть, выпить пару бокалов торика и лечь сразу после двенадцати; всех знакомых, коллег и друзей он поздравил, мать — скрепя сердце — тоже, ещё утром, а королева… Тадеуш не уверен, что она обрадуется его звонку. Не станет ли это шагом за ту опасную и скользкую грань, разделяющую деловое и личное? Тадеуш устал жить, вечно балансируя на этой грани. Астори не нужна его любовь… но что тогда нужно? Зачем она нарочито властно указывает ему на место из раза в раз, а потом зовёт к себе в спальню? Она не может забыть мужа… но и он не может вечно делить её с мертвецом. Тадеуш задыхается от этих цепких, мучительно-желанных отношений. Он любит её. Очень давно любит. А она ясно дала понять, что интимным чувствам нет места в её чётко проработанном плане их взаимодействия. Они движутся по заданной траектории: кабинет — спальня — гостиная. Как космические спутники или фигурки в партии тау-ро. Он вздыхает, выключает телевизор. Скучно. До полуночи ещё чуть больше двух часов… можно прогуляться по ночному праздничному Метерлинку. Он так красив на Сайоль. Если повезёт, ещё и народу немного попадётся. Тадеуш решительно накидывает на рубашку тёплый пиджак и повязывает шарф. Он пройдётся пару кварталов, чтобы освежить голову. Звякает ключами, тушит свет в коридоре, и апартаменты на Ореховой улице погружаются в сиротливый немой мрак.***
Кажется, они смеются чересчур громко, потому что в дверном проёме появляется лохматая рыжая шевелюра Рона. — Дамы, вы читаете сборник бородатых анекдотов и без меня? — лукаво спрашивает он, поигрывая бровями. — Вспоминаем молодость, — улыбается Астори в ответ. Энки утирает выступившие слёзы и достаёт зеркальце, спешно проверяя, не растеклась ли тушь. — Нас не было всего пять минут, а вы уже не справляетесь, милый? — Проницательная Мелли встаёт, чешет мурлыкающего Рона за ухом и шутливо треплет по щеке. Он целует ей руку. — Скрипка оркестра моей души, я люблю тебя, но Сисси собирается плакать и хочет конфеты, а она ещё не ужинала. — Вся в отца, — весело вздыхает Мелли. — Эй!.. Я ведь обижусь, моя арфочка! На пороге появляется кучерявый Эд. — Булочка моя, наш сын разлил краски на новые штанишки, а я не помню, где запасные. Ты не… — Ах, Мастер-Мастер, — бурчит Энки с показным раздражением, — не мозги, а тесто, ненаглядный мой круассан, я ведь десять раз показывала, да простят меня Духи… — Астори, мы на минутку!.. Обе подруги берут под локоть своих мужей и уводят из комнаты. Астори улыбается им вслед. Когда-то и они с Джеем были такими же милующимися голубками, беспечными и влюблёнными, а теперь… теперь… Она кидает взгляд на портрет в рамке, стоящий на тумбочке у кровати. Джей там улыбающийся, голубоглазый, с ямочками на щеках. Такие же ямочки у Луаны с Джоэлем. Астори вздыхает и снимает очки: зрение сильно ухудшилось за последние два года, пришлось сходить к офтальмологу и смириться с круглыми аккуратными очками на цепочке. Их подарил на этот Сайоль Тадеуш. Интересно, как он там?.. Наверно, стоит позвонить ему и поздравить… или нет… Астори задумчиво постукивает ручкой по столу, проводит языком по нижней губе. Щурится. Ему будет приятно… она надеется, что будет приятно. Ведь приятели могут звонить без предупреждения в канун праздника… а они приятели. Или даже… друзья?.. — Астори, дорогая, идём. — Мелли появляется словно из ниоткуда, ласково берёт под локоть. — Не сиди здесь одна. Давай дадим детям перекусить перед ужином и… Рон хотел сыграть нам. Он всегда играет на Сайоль, это наша традиция. Можно будет на твоём пианино? — Конечно, Мел, конечно. Чувствуйте себя как дома. Всё моё — ваше. В гостиной Энки разливает по чашкам какао, Эд с сыном на коленях сидит в кресле — маленький Питер сосредоточенно рисует цветы, дома и барашков, — Рон настраивает старинное рецанское пианино, Серамис и Луана возятся с куклами, а Джоэль уплетает булочки с изюмом. Астори целует сына в затылок и присоединяется к Энки, раскладывающей по тарелкам печенья и кексы. Мелли кладёт подбородок мужу на плечо. — Астори, у вас чудный инструмент! — говорит Рон, приобнимая жену. — Отличный просто! Эта старушка ещё поработает… Они рассаживаются по диванам и креслам. Рон профессиональным движением разминает пальцы, пробует то одну, то другую клавишу, откашливается и быстрым напористым движением начинает играть — по гостиной расплёскивается вихрь искристо-яркой, плясовой музыки, с ломаными линиями переливов от высоких, дрожащих, огненных нот к низким и глубоких, бархатистым. Рон закрывает глаза; пальцы летают по клавишам. Астори всем телом чувствует пронзительную силу музыки, такой же, какую играли в сайольский вечер в приюте, интернате, университете… этими ритмами пропитана её жизнь. Прошлая жизнь. Она закручивает волосы Луаны в неизменную дульку и размышляет. Традиции… у каждой семьи есть сайольские традиции, свой особый праздничный ритуал. Без них и семья — не семья. У Мелли и Рона — исполнение сайольских гимнов, у Энки и Эда — приготовление кексов с глазурью по домашнему рецепту… У них с Джеем тоже была традиция. Когда-то… была. Астори подавляет вздох. — Может, шарады? — предлагает Мелли, когда музыка стихает. Энки радостно кивает, и Астори, пожимая плечами, заставляет себя улыбнуться: — Давайте шарады.***
Метерлинк полон огнями. Над улицами протянули сеть ослепительных гирлянд, пенящихся светом; сверкают витрины немногих работающих магазинов и даже уже закрытых; падающие хлопья снега вспыхивают в бликах фар. Мимо тихо колесят редкие машины. Пешеходов мало; ближе к полуночи они сгрудятся на центральной площади, около громадной пихты, — запускать салюты и веселиться до утра. Тадеуш не торопясь шагает по тротуару. Цокая копытами, проезжает рядом полицейский на коне — конная полиция вообще очень распространена в Эглерте. Лошади экологичнее мотоциклов. Тадеуш опирается на ограду. Набережная практически пуста. Внизу струится чёрными шёлковыми волнами, в которых причудливо отражено мокрое сияние вывесок, тихая Нуэ-Люиче, Светлая Река. Тадеуш смотрит в воду и думает, что это его последний год на посту — если, конечно, он не решит переизбираться — а он так и не уладил конфликт на Севере, как обещал. Не справился. Волнения усмирены, кровопролития не произошло, но Эглерт всё равно напряжён. Гроза лишь отложена на неопределённый срок. Он разобрался с симптомами, а не с причиной. Тадеуш знает, что народ его любит. В Совете к нему относятся благосклонно. СМИ отзывается о нём охотно и льстиво. И если он захочет, он станет премьером ещё раз. А он этого хочет? — Из… извините, я… прошу прощения… Он оборачивается: невысокая девушка в пуховике, с волнистыми белокурыми волосами, плавными чертами лица и васильковыми глазами смущённо мнётся, потупив взгляд от робости. — Я тут… потерялась… вышла из «Фракассии», думала прогуляться, а тут так красиво, я шла-шла и… я, кажется… я потерялась, вы не могли бы мне помочь? Она конфузится, сцепляет перед собой руки и краснеет. Тадеуш оглядывает её с тактичным любопытством. На вид незнакомке лет двадцать или чуть больше, она почти ровесница Эйсли… девочка. Наверняка приехала в столицу на Снежную Неделю, заблудилась… — Тут далековато. Смотрите, надо дойти до угла улицы, дважды перейти дорогу, свернуть направо, налево, потом снова налево и… нет, сначала налево, потом направо и опять… Она сдвигает брови в мучительном недоумении. Тадеуш пожимает плечами со вздохом и отпускает перила. — Лучше я вас провожу. Незнакомка радостно улыбается, мгновенно протягивает узкую ладонь — почти ладошку. — Ой, спасибо-спасибище! Не знаю, как бы я без вас… Я Леа. А вы?.. Он пытливо глядит ей в глаза — неужели вправду его не узнала? Нет. Или не подаёт виду. Что ж, пускай; так легче. Тадеуш дружелюбно стискивает ей руку. — Тед. Идёмте. Они бредут по улицам Метерлинка и разговаривают. Леа, не заставляя себя расспрашивать, охотно рассказывает, что родилась и выросла в Некроше, этой зимой впервые посетила Метерлинк, с трудом упросив мать позволить ей встретить Сайоль одной, вчера сняла номер и вот… Тадеуш слушает внимательно. О своей жизни он не особенно распространяется. Врать ему не хочется, а видеть, как эта миловидная открытая девушка шарахается, фотографирует его и просит автограф, не хочется вдвойне. Он предлагает ей опереться на его руку, и Леа доверчиво соглашается. Тадеушу просто с ней, как будто они тысячу лет знакомы. Он наконец-то не одинок в Сайоль. Их прогулка затягивается, но они только «за»: никогда ещё беседовать с первым встречным не было так увлекательно. Леа очень напоминает Тадеушу Эйсли, по которой он успел соскучиться. Надо ей позвонить, когда вернётся, и почему-то Тадеушу кажется, что это случится только ближе к утру. Он не хочет встречать Сайоль в пустой квартире. Не сейчас… Леа уютная и тёплая. Она что-то щебечет, подпрыгивая в такт его шагам, и Тадеуш посмеивается в шарф. Этот шарф подарила Астори. Они покупают большие картонные стаканчики с кофе в будке и устраиваются на скамейке около перил. Пьют. Болтают. Леа говорит о своём бывшем, с которым рассталась месяц назад, потому что он вечно опаздывал на свидания и не помнил день её рождения. А ещё носил безвкусные рубашки. — А у тебя есть девушка, Тед? Тадеуш отпивает и задумывается. Вряд ли королева — это, упаси Мастер, его девушка. Ей нравится слово «коллега». Будь его воля, он бы назвал её женой. Но… — Есть, — глухо отвечает он, смотрит на высокие серебристые звёзды. Декабрьский воздух холоден и весел; снежинки тают на лацканах пиджака. — Но у нас всё сложно. — Сложно в каком плане? — приподнимает бровь Леа. Тадеуш шмыгает носом, изучая свои ботинки, и нервно улыбается: — Она не считает себя мой девушкой. Т-то есть мы встречаемся, я люблю её, очень люблю и, кажется, даже немного нравлюсь ей, но… Она привязана к своему парню, который погиб. До сих пор помнит о нём. И это… держит её. Леа медленно пьёт кофе и изрекает: — Понимаю её. Нет, реально, это… да, может держать. Но если твой парень погиб, это не значит, что ты должна хоронить себя заживо. И ты классный, Тед. Уж не хуже её парня, я уверена. — Спасибо, Леа. Она толкает его в плечо: — Эй, брось! Однажды она поймёт… а если нет, то… всегда можно уйти. Правда? Тадеуш вертит в руках стаканчик. — Я… проблема в том, что я… не хочу уходить.***
За шарадами, настольными играми, загадками и партиями в тау-ро время летит незаметно. Приближается полночь. Уже принесли и расставили еду, зажгли гирлянды на пихте и включили телевизор; аппетитно пахнет медовыми пряниками, запечённым гусем и рулетами с сыром, гудит сайольская музыкальная программа, повторяющаяся из года в год, а дети радостно распаковывают свои подарки, пока взрослые заканчивают приготовления. Мелли повязывает сопротивляющемуся Рону галстук-бабочку, а Энки причёсывает Эда, покорно терпящего болтовню жены. Астори надевает тонкую жемчужную нить. Она хорошо пойдёт к браслету. — Астори, две или три бутылки ставить? — окликает её Мелли. — Три. И ещё две под столом, если вдруг понадобится. Подруга входит в комнату, и зелёные ласковые глаза осматривают Астори, которая тщетно пытается застегнуть пуговицы на левом плече. Такое неудобное платье… и вырез глубоковат. Зато расцветка прелестная — белый с серебряным. — Помочь? — Мелли подходит, трогает распушившиеся волосы Астори. — Великолепно выглядишь, дорогая. Ты очень похорошела, знаешь. Год назад я боялась за тебя, ты исхудала, кожа да кости одни были. А теперь… наверняка от кавалеров нет отбоя, верно? — Мел, не превращайся в Энки, — фыркает Астори. — Та постоянно норовит меня сосватать. Нет у меня кавалеров. Корона всех отпугивает. А если бы и были, ты ведь помнишь, Джей… Мелли справляется с пуговицами и берёт её за руку. — Джея больше нет. Ты его любила… но, дорогая, не надо из-за этого запрещать себе полюбить снова. Если найдётся достойный человек… Послушай. Джей не хотел бы, чтобы ты была несчастной. Я уверена. Астори прячет взгляд, ощущая, как пунцовеет лицо. Да, Джей… всегда говорил, что её счастье для него — самое главное. — Через полчаса стукнет двенадцать. Пора петь гимн. Они выходят в столовую, где Энки, Рон и Эд уже начинают зажигать ароматические свечи и разносить их по углам, ставить на подоконниках и камине. Астори приоткрывает окна. Древнейшая сайольская традиция — свет и запах от свеч летят в небо, к Йолле и Тиаре, Духам Веселья и Щедрости, чтобы те услышали загаданные людские желания и исполнили их. Рон вновь занимает место у пианино. Нарядные дети послушно сидят за столом. Астори думает об отце. Как-то он отмечает Сайоль — в тюрьме, в одиночной холодной камере? Каково ему встречать главный семейный праздник — и без семьи? Разумеется, ей не следует тревожиться о нём… об убийце. Нет. Такие, как он, семьи не заслуживают. Астори поджимает губы. — Готовы? — Ага, — отвечает за всех Энки. Рон прочищает горло, опускает нежно пальцы на клавиши и запевает первым — гибким полнозвучным голосом. Старинный сайольский гимн — как привет из детства, туманный и волшебный, точно огонь праздничной свечи. — Мы ждали праздник Целый год, И к нам Сайоль Придёт вот-вот; Зажжём мы свечи И венки Повесим дружно Над дверьми…***
— Похоже, мы встретим Сайоль на улице, — говорит Тадеуш, взглянув на наручные часы. Леа прислоняется к перилам рядом с ним. — Ну и ладно. Я не очень-то тороплюсь во «Фракассию». Но если ты… Он дотрагивается до её локтя с участливой улыбкой. — Мне тоже торопиться не к кому. Наверно… наверно, пора петь гимн, не думаешь? — Точно! Давай-ка я найду музыку в Скёрле… Они запевают тихо и нестройно; Тадеуш слегка фальшивит. Играть он играл неплохо, преподаватель музыки в пансионате всегда его хвалил, а вот с вокалом не срослось. Но теперь это кажется неважным. Этот гимн сейчас исполняет вся страна — единым неслышным хором. — Пусть в эту ночь К нам в дом придёт Волшебный самый Новый Год, И светлый дух В веселья час Зажжёт огонь В сердцах у нас! Пусть в каждом сердце Много лет Живут любовь, Тепло и свет…***
— И будет вместе Вся семья: Родные рядом И друзья… Астори поёт неуверенно. Она с детства стесняется своего голоса и предпочла бы десять раз станцевать самый сложный номер на сонату Шанэ, чем один раз исполнить «Долгих жизни лет». Но, в конце концов, это не имеет значения. Не теперь. — Пусть в эту ночь Огни горят, И свеч волшебный Аромат К далёким звёздам В час ночной Летит, даря Нам всем Сайоль! По бокалам разливается торик, звучат первые тосты, и детей допускают до угощений. С минуты на минуту пробьёт двенадцать. Мелли наклоняется к Астори, выбирающей, с чего начать — с апельсинового пирога или жареного сома, и шепчет: — Дорогая… если вдруг решишь ему позвонить, сейчас самое время это сделать. Астори непонимающе глядит на подругу. Та кивает. — Почти полночь… позвони. Он будет рад тебя услышать. Позвонить… Тадеушу? Поздравить его? Но… она, естественно, собиралась, но подумала, что завтра будет уместнее… да и телефонная линия наверняка перегружена… и вообще… личное в их отношениях — излишне… — Мел, ты о чём? — Я прикрою, если что, — невозмутимо моргает Мелли и целует мужа в щёку. — Прекрасно сыграл, любимый. Астори в смятении. Позвонить? Подождать? И откуда Мелли известно?.. А вдруг Тадеуш действительно ждёт её звонка? Или всё же… — Я вернусь через минуту, — улыбается она и, потрепав Джоэля по голове, уходит в спальню. Там темно. Астори практически на ощупь добирается до телефона, снимает трубку и быстро раскручивает колёсико. Гудки. Холодный пот прошибает спину; противно сосёт под ложечкой. Не следовало бы… но… Автоответчик женским скрипучим голосом предлагает оставить сообщение. Астори на миг теряется, но тут же овладевает собой. — Эм… Здравствуй. — Она сглатывает, улыбается в темноте, отчего-то краснея, и стискивает вспотевшими пальцами трубку. — Я… звоню, чтобы поздравить… счастливого Сайоля. Желаю тебе удачи в новом году. И… О Мастер, это так глупо. Тадеуш… спасибо. Ты не представляешь, как много ты для меня сделал… я бы ни за что не справилась без тебя! Правда. Я благодарна тебе. Ты… ты один из самых прекрасных людей, которых я встречала, и я… я рада считать тебя своим другом. Спасибо. Тадеуш… просто спасибо. Она кладёт трубку и вздыхает. Тишина. — Мама, где ты? — слышится голосок Луаны. Астори вздрагивает. — Иду, золотце, — громко отвечает она и возвращается в столовую.***
Где-то на набережной праздничного Метерлинка Тадеуш пьёт кофе и разговаривает с Леа. Падает снег.