***
— Она ненавидит меня, — недовольно говорит Сабрина по окончании перерыва на обед. Тадеуш качает головой. — Это не так, и это знаешь. Ни к чему драматизировать… — Но я вовсе не драматизирую, Барти! — возражает она уже громче, когда створки лифта смыкаются, отгораживая их от остального мира. — Разве ты не видишь? Или предпочитаешь не видеть? Королева так на меня смотрит, будто испепелить пытается! Да… да будь её воля, меня бы давно уже вздёрнули! Тадеуш вздыхает и осторожно гладит её по плечу. — Она не сделала тебе ничего плохого. — Могла бы — сделала бы! — С чего ты взяла? — Потому что… — Сабрина давится словами и негодованием, резким движением нажимает на кнопку, и лифт со скрежетом останавливается. Тадеуш в недоумении приподнимает брови. — Потому что она ревнует! Это ведь так очевидно, Барти! — Рев… ревнует? — Тадеуш не знает, что сказать. Новость ударяет обухом по затылку. — Чушь какая-то. И… Сабрина, запусти лифт, пожалуйста. — Она бесится, потому что ты мой, — невозмутимо продолжает Сабрина, пропустив слова Тадеуша мимо ушей, и как ни в чём не бывало притягивает его за локоть к себе. Её губы прихватывают его кожу на шее, оставляя размазанные следы помады. Тадеуш похлопывает её по спине. Смято целует в тёмные волосы. — Всё в порядке. Только запусти лифт, ладно? И не волнуйся о королеве, она… она не кусается. «Почти», — добавляет он про себя, с мучительной яркостью вспоминая их многочисленные ночи в Серебряном дворце и за его пределами. В зале совещаний душно и многолюдно; советники расходятся по местам. Тадеуш и Сабрина сидят рядом, в третьем ряду, а Астори — во втором; поднимаясь по лестнице, Тадеуш вновь кланяется ей, замечая, как побледнело её лицо, как изломлены брови и рот от сдерживаемой судороги боли. По ложечкой мерзко сосёт. Что с ней? Он видел это выражение лица шесть лет назад, после бунта на площади, когда Астори охнула и обмякла в его руках. У неё ведь больное сердце… ей нужно беречь себя. Тадеуш ёрзает на сиденье и смотрит на её затылок и выпрямленную спину. Ему не по себе. Сегодня Астори собиралась, кажется, опротестовать проект Наталио ди Жозеффо… они обсуждали это в прошлый вторник. Сабрина чувствует его напряжение, трогает Тадеуша за запястье, но он уже не в силах успокоиться. Ноги лихорадочно притопывают по полу. Он знает, если Астори нехорошо — всегда знает. Физически ощущает её страдание. Ей плохо сейчас. Она встаёт, слабо пошатываясь, нетвёрдой, но горделивой походкой следует к стойке и обводит притихший зал мутным взглядом. Тадеуша хочется прикусить собственный галстук, но он кусает кулак. Его съедает безнадёжный страх. Астори отчаянно держится за дерево, расправляет плечи и начинает говорить — с долгими паузами, глухо и местами невнятно до бормотания. Часто и рвано дышит. Ей душно, понимает Тадеуш, ей невыносимо душно, тут же сплошной спёртый воздух. Откройте окна! Откройте, кто-нибудь! Сабрина что-то шепчет на ухо, но Тадеуш не слышит. Ему не до того. Он прикипел взглядом к Астори, которая из последних сил борется с дурнотой, и в мозгу колотится лишь одна мысль: он обязан помочь ей. Сделать хоть что-то. Но он ничего не может. Астори внезапно прерывается на полуслове и напряжённо сглатывает: сидящему на возвышении, в полумраке, в злосчастном третьем ряду Тадеушу отчётливо видно, как двигается её горло. Секунда молчания… Астори конвульсивно улыбается и падает замертво. Страшный звук безвольного тела, рухнувшего на пол. И буря взволнованных кричащих голосов. Тадеуш подскакивает первым, но молчит, полоумно глотая воздух: от ужаса он лишился дара речи; Сабрина пытается удержать его, но Тадеуш срывается с места, бросается вниз, перепрыгивая через ступеньки. Он проталкивается сквозь толпу, отпихивая сгрудившихся над Астори советников, но её уже подняли и унесли. Кто-то вызывает врача. Тадеуш отказывается покидать Дворец, пока не услышит от самой Астори, что с ней всё в порядке. Сабрина обижается. Советники перешёптываются. Ну и пускай; его репутацию, окончательно подмоченную сплетнями в газетах, уже ничто не может испортить, а Астори… это важнее. Он хочет быть рядом, когда она очнётся, — не должен хотеть, не может хотеть, но хочет. Они ведь… друзья. Друзья могут поддерживать друг друга. И он, конечно, всего лишь… Тадеуш успевает задремать, пока ждёт новостей о состоянии Астори. Он сидит в коридоре, сцепив руки и свесив голову на плечо, как вдруг его тормошат; он подпрыгивает, сонно озираясь, зевая, различая лишь контуры и цвета, и слышит: — Её Величество пришла в себя. Ей лучше. Мозг прошивает разряд тока, и Тадеуш мигом отряхивает остатки сна. Астори лучше? Где она? Он обязан увидеть её, сейчас же, в эту самую минуту! Не дослушав врача, он врывается в помещение, где на диване лежит измятая, всё такая же бледная и ослабевшая, но живая Астори. Она смотрит на него. Узнаёт его. Улыбается ему. И Тадеуш падает перед ней на колени, подползает, обтирая брюками пыльный пол, хватает её протянутую руку и целует, целует, целует её исступлённо, по-мальчишески пылко, неумело и безысходно. Ладонь Астори мягкая, костяшки пальцев — худые, сами пальцы — нежные. Он почти забыл, какой она бывает — эта рука. Левая. Не правая, к которой он припадает коротким вежливым поцелуем по вторникам и пятницам. Но обе ладони Астори изумительны, думает Тадеуш, обе, и она тоже — изумительна. Мысли путаются, сгорают, не успев переплавиться в слова, исчезают в пропасти обожания, и он говорит то, чего не следовало говорить: — Родная моя!.. Астори касается ладонью его щеки и неспешно гладит её. И молчит. Тадеуш принимает это молчание за согласие и одобрение и касается губами её запястья; внезапно Астори напрягается, тихо отнимает руку и садится, опираясь спиной на диванный валик. Хмурится. Тадеушу становится страшно: он знает это выражение решимости в тёмно-карих глазах. — Господин… господин премьер-министр, не нужно, — произносит Астори дрогнувшим голосом. — Вам не кажется, что вы… что мы… совершаем ошибку? Тадеушу ничего не кажется — первое мгновение. Затем он мотает головой и встаёт. — Несомненно, Ваше Величество. Прошу прощения. У него есть Сабрина, с которой он не может так поступить. Это низко. К тому же, Астори… не хочет этого. Значит, ничего не будет, значит, он не станет настаивать. И он уходит, не оборачиваясь, как в день их ссоры, и Астори, как в тот день, смотрит ему вслед. Но не зовёт.***
— Милые апартаменты, Ваше Величество. Я впечатлён. Вэриан присвистывает, остановившись посреди гостиной и засунув руки в карманы. По тонким губам змеится вызывающая усмешка, чёрные волосы встрёпаны, и смуглая кожа в свете ламп кажется ещё смуглее. Этот нахал очевидно чувствует себя вольготно в Серебряном дворце. Мог бы хотя бы из приличия сделать вид, что смущён. Астори с презрением думает, что он вряд ли имеет даже отдалённое представление о приличиях, и пренебрежительно улыбается: — Полагаю, это комплимент; вы не похожи на тех людей, которых легко впечатлить, господин Вэриан. Вино или торик? — Вино, — моргает он, приваливаясь к спинке кресла. — А вы любопытная женщина, Ваше Величество. Она переводит плечами, доставая бутылку. — Неужели? В голосе сквозит светская холодность: пора бы ему научиться держать свои непристойные шуточки при себе. — Ага, — флегматично продолжает мысль Вэриан. — И у вас очень красивые лопатки. Астори неожиданно радует тот факт, что он не видит её лица: она вся пунцовеет, закусывает губу и топает ногой. — У вас отвратительное чувство юмора. — А кто сказал, что я шучу? Астори оборачивается, надменно игнорируя его дразнящую гордость ухмылку, широкую и довольную, и жестом приглашает его сесть. — Я нашла Кельке-ди-Фёль двухсотлетней выдержки. — Отличные новости, Ваше Величество. Мой любимый сорт. Они располагаются в креслах, разлив дымно-алое вино по бокалам. Астори отпивает совсем чуть-чуть: в её интересах сохранить трезвую голову сегодня вечером; кроме того, сердце всё ещё побаливает. Она незаметно касается груди, прислушиваясь к ровному биению пульса. Вэриан закидывает ногу на ногу. — Слышал о неприятном происшествии в Совете. Мне жаль. — Уже разболтали? — интересуется Астори. — До вас быстро доходят сплетни. — У меня грамотные информаторы, Ваше Величество. И вам не помешало бы завести. От возмущения у Астори приоткрывается рот: ей не послышалось? Этот тип буквально только что открыто заявил, что её плохо осведомляют? Он с ума сошёл? Подобными словами просто так не бросаются! Да он… да она его… Астори сжимает кулаки и сипло выдыхает. Крепись. От него зависит судьба отца. — Вы не думаете, что следует проявить… немного больше уважения? — сдержанно произносит она. — Вообразите, скольким банкирам выпала честь быть принятыми у монарха? — А вы, Ваше Величество, — откликается Вэриан охотно, — вообразите, у скольких монархов дела шли так хреново, что они приползали за помощью к банкирам? Астори вскакивает, со звоном стукнув полным бокалом по столу; вино расплёскивается сладкими каплями. Ноздри раздуваются, и дышать становится тяжелее от накатившего гнева; сердца бьётся о рёбра надрывно и больно. Вэриан смотрит на неё снизу вверх и улыбается своей отвратительной белозубой улыбкой. — Если вы не замолчите, — с трудом выговаривает Астори, — я вышвырну вас из моего дворца. Вам ясно? Вэриан коротко хохочет. — А то, что без меня вам не довести дело до конца, вам ясно? А, Ваше Величество? Я в любой момент могу уйти в сторону и умыть руки. Справитесь без моей помощи? Она не отвечает и лишь прожигает его взглядом. Вэриан хмыкает. — Вы очень умная девочка. Вы понимаете, что вы не вытянете. — Чего вы хотите? — выдавливает Астори. — Я знаю, зачем вы здесь. Выкладывайте и убирайтесь. Беззвучный смех Вэриан вспарывает лёгкие. Он покачивает носком ботинка. — Переместимся к вам в спальню? Астори замирает в изумлении. Вэриан гибко поднимается с кресла и ерошит чёрные волосы. — Там прохладнее. Она у вас, кажется, здесь, да? И, не дожидаясь приглашения Астори, он проходит вперёд, едва не задев её плечом и насвистывая неприличный мотивчик; Астори ничего не остаётся, как последовать за ним и сесть на краешек кровати, поближе к тумбочке. Вэриан расхаживает по комнате и нахваливает обстановку. Астори слушает его вполуха: готовится равно к бою и торгу. Уж Вэриан-то обязательно возьмёт своё и не продешевит. Только вот… что ему нужно? Или — кто? Наконец Вэриан прекращает расхаживать туда-сюда, останавливается и в упор смотрит на Астори — пристально и оценивающе; с одной стороны, это тот вид взглядов, который Астори не нравится больше всего и который она считает наиболее оскорбительным, но с другой — она знает, как выдерживать такие взгляды. Она приосанивается и высокомерно поджимает губы. Вэриан улыбается. — Сразу к делу, Ваше Величество? — Разумеется, господин Вэриан. Он подмигивает ей — какая дерзость! — хищно шмыгает носом и выдаёт: — Я хочу вас. У Астори пересыхает во рту; она отупело моргает, но овладевает собой, стискивая зубы и выпрямляя спину ещё сильнее. Не отводит упрямого взгляда. Пальцы сами осторожно и почти бесшумно выдвигают первый ящик тумбочки. — Ну же, не стесняйтесь, Ваше Величество. Нас тянет друг к другу. Вы сообразительная и горячая. Да и в качестве тела вы меня… тоже устраиваете. Мы оба останемся в выигрыше. — Вот как? — понимающе кивает она. — Интересно… очень. Вэриан снисходительно усмехается. — Вы держитесь лучше, чем я полагал. — Благодарю. Вэриан делает шаг к ней, и Астори напрягается. Рука скользит в первых ящик. — Вам понравится, Ваше Величество. Ещё никто не жаловался. — Неужели? — лучезарно улыбается она. — Верю вам на слово. Вэриан разминает шею и глядит на часы. — Тогда приступим? Он снова шагает вперёд, но Астори резко встаёт на ноги, вытащив из ящика пистолет, удобнее перехватывает его обеими руками и наставляет маленькое чёрное дуло на Вэриана. Её голос звенит яростью и брезгливым презрением: — Только попробуй подойти, сукин сын. Вэриан впечатывает ботинки в ковёр и смеётся одними тонкими губами. — О… как любопытно. — Сделай шаг — и станет ещё любопытнее. Он плотоядно цокает языком, наблюдая за тем, как в глазах Астори разгорается гнев. — Ну и ну! Вы абсолютно восхитительны. Какую женщину упускает господин Бартон… Астори молчит, цепко следя за каждым его движением. Вэриан хмыкает и начинает перекатываться с пятки на носок, намеренно поддразнивая её. — А если я подойду, моя королева, что вы сделаете? Прострелите моё бедное сердце? Астори мотает головой и молча следует взглядом от его лицо к поясу и ниже. Вэриан опять хохочет. — У вас грязные мысли, Ваше Величество. — Не более грязные, чем у вас. Он ухмыляется и раскидывает руки. — Что ж, тогда — вот. Стреляйте. Вы это уже делали, не правда ли? Это не должно быть слишком сложно. Выстрелите. Разве это не решит все ваши проблемы? У Астори и правда чешутся руки, но она сдерживает себя. Пока нет нужды. Она ещё в безопасности… насколько в присутствии Вэриана вообще можно быть в безопасности. А этот противный, самодовольный, наглый, бессовестный хам смеет подмигивать, заигрывать с ней, улыбаться… о, как она его ненавидит. Вэриан делает шаг к кровати и театрально откидывает голову. — Стреляйте. На поражение. Ну, не трусьте, моя королева: вы так обворожительны, когда убиваете. Разве я не говорил, что роль палача вам к лицу? И Астори делает глупость — в конце концов, это у неё всегда хорошо получалось — и нажимает на спусковой крючок. Она клацает зубами и щурится; раздаётся тихий щелчок, но в плечо не отдаётся импульс, комната не оглашается хлопком произведённого выстрела, и пуля не расчерчивает воздух. Астори поражённо смотрит на пистолет. Чёрт подери. Осечка. Вэриан хмыкает — наверно, в сотый раз за вечер, скотина! — и призывно вытягивает ладонь. — Поиграли в ваши игры — и хватит, моя королева. Теперь поиграем в мои. Вы нуждаетесь во мне. Живом. У Астори дёргается левое веко, и колени подкашиваются. Этот чёртов манипулятор прав, прав, прав… и как же её бесит это. Она сглатывает. Пистолет выпадает из онемевших рук. — Вот так. Хорошая девочка. Он читает в её глазах испуганный вопрос и насмешливо качает головой. — Вы слишком дурного мнения обо мне, моя королева. И не умеете понимать шутки. Я ведь не насильник, в самом деле… Астори не знает, радоваться ей или настораживаться. Её колотит лихорадочная дрожь, и в сердце червячком копошится свербящая тонкая боль. Взгляд Вэриана неожиданно отвердевает, становится неотразимым и злым, как занесённая сталь, и ледяной властный голос произносит: — А теперь опуститесь на колени и просите меня. — Что?.. — выдыхает Астори. — Не заставляйте меня повторять дважды. Вы всё прекрасно слышали, моя королева. На колени — и поскорее. — З-зачем?.. — Я так хочу. — Улыбка Вэриана, жёсткая и жестокая, режет воздух. — Хочу услышать, как вы будете умолять меня помочь вам. Ну давайте. Астори медлит. Он указывает глазами — вниз. Она всё ещё не решается, сжимая и разжимая кулаки, думает об отце, отце, отце… она обещала. Она должна освободить его. Астори опускается на колени перед внимательно наблюдающим за ней Вэрианом, горбится и шепчет: — Пожалуйста… я умоляю, помоги мне.