Королевский премьер

      Отца выпускают из тюрьмы в середине лета. Тайно оплаченное Астори такси забирает Гермиона у ворот Аштона и отвозит в Метерлинк, к снятой квартире на одной из глухих улочек Старого Города: там отец не привлечёт излишнего внимания и сможет спокойно отсидеться, пока не уляжется поднятая прессой шумиха с его судебным процессом. А потом… Астори плохо представляет, что будет потом. Она не задумывалась об этом, когда составляла точный и подробный план освобождения Гермиона. Они уже не смогут видеться, как прежде, а знать, что отец тут, рядом, в одном с тобой городе, знать и не иметь возможности навестить его… худшая из пыток. Видеть перед собой вожделенный плод и понимать, что он запретен и оттого желанен вдвойне.       Она попала в ловушку.       Да и отец не приживётся в Метерлинке: ему под шестьдесят, он полжизни провёл за решёткой и хочет домой. В Эльдевейс. По правде говоря, Астори и сама туда хочет, но осознаёт, что для отца вернуться на родину гораздо важнее. Она устроит ему перелёт, как только всё устаканится: Гермиону необходимо пару месяцев провести в Эльдевейсе, чтобы прийти в себя. Конечно, расставаться будет мучительно, но… но так лучше. Для отца, по крайней мере. Астори до сих пор не уверена, заявит ли когда-нибудь о его существовании во всеуслышанье и сможет ли он увидеть своих внуков. Пока это слишком опасно. Её авторитет в Эглерте, естественно, упрочнился по сравнении с первыми годами правления, и тем не менее… такая новость всё ещё опасна, особенно теперь, когда они на пару с Тадеушем ведут кампанию по принятию северной конституции.       Тадеуш… Астори стискивает зубы.       Она никогда не забудет тот день, когда в конце привычной пятничной аудиенции премьер-министр застегнул папку, поднял зелёные глаза и будничным тоном сообщил, что помолвлен с госпожой ди Канти и этой осенью собирается играть свадьбу. У Астори потемнело в глазах. Её едва-едва хватило на то, чтобы промямлить поздравления и фальшиво улыбнуться. Он… он собирается жениться на этой гордячке Сабрине? Да что он в ней нашёл? Не могла же она, в самом деле… Проклятье! Астори зажимает рот руками, чтобы не завыть в голос. Нет, она, разумеется, отпустила его, решила, что им будет лучше раздельно, что она… к чёрту это! К чёрту! Они оба знают, что принадлежат друг другу.       И она не отдаст Тадеуша этой вертихвостке.       Её несколько утешает то, что сам Тадеуш не кажется обрадованным перспективой скорого брака: для счастливого жениха он выглядит слишком уж кисло. Он не хочет жениться на ней — конечно, не хочет, ведь он любит Астори! И она любит его. Астори мучится от ревности и бессилия: наблюдать за тем, как Тадеуш с натянутой улыбкой обнимает Сабрину перед журналистами и целует в щеку — невыносимо. И Астори уезжает из столицы. Дети отпросились в какой-то летний лагерь на две недели, так что она вполне может позволить себе отпуск. Ну… строго говоря, это не совсем отпуск. Они с Тадеушем планировали отметить Праздник цветов на островах, устроить фестиваль, но вылететь туда должны были общим рейсом только через пять дней.       Астори не дожидается его и улетает одна, чтобы немного побыть в одиночестве. Не предупреждает Тадеуша: зачем? Она королева, у неё есть частный самолёт и отдельная резиденция на Раксагадаме, ей нет надобности ставить премьер-министра в известность о том, что она покинула Метерлинк и уехала чуть раньше, чем планировалось. Если что, она позвонит уже оттуда.       Из двадцати семи провинций Эглерта две — островные: архипелаг Сар-Бальями, раскинувшийся на тридцати мелких островках, половина из которых незаселены, и крупный остров Раксагадам в Жёлтом море, у южного побережья. Именно там, и пройдёт фестиваль. Эглертианцы очень любят Праздник цветов и отмечают его с размахом: народные песни, венки из роз и лилий, фестивали и концерты под открытым небом, бесконечные танцы под луной; жители приморских городов начинали танцевать на главной площади и заканчивали уже в солоноватой тёмной воде. Бронзовое и Жёлтое моря в конце июля всё ещё тёплые. А танцевать среди волн… Астори никогда не пробовала, но ей это кажется замечательной идеей.       Она прилетает в полдень в единственный старый аэропот на Раксагадаме и через пятнадцать минут оказывается в королевской резиденции. На островах всё находится очень близко: здесь нет крупных городов, одни деревеньки, где даже телевидение не в каждый дом проведено. Астори чувствует себя здесь в безопасности, среди этих неторопливых дружелюбных южан. В особняке она одна. По периметру выставлена охрана. Астори проводит целый день, разбирая чемоданы, гуляя по саду, беседуя по телефону с отцом, подругами и детьми, но когда наступает ленивый и томный июльский ветер, а с берега тянет прохладным бризом, она решает, что пора проветриться. Охрану с собой не берёт — она идёт в те места, где телохранители будут лишь обузой.       Астори хочется развлечься — так, как она давно уже не развлекалась.

***

      — Ты не можешь на ней жениться, Тед! — в сотый раз возмущается Эйсли, пока Тадеуш ходит туда-сюда по камнате, раскрывает шкафы и выдвигает ящики. — Чушь какая-то!       — Детка, мы это уже обсуждали, — устало возражает он и останавливается посреди спальни, уперев руки в боки и почесав в затылке. — Где моя голубая рубашка?       — Я сдала её в прачечную. — фыркает Эйсли. — Но, Тедди…       Он раздражённо закатывает глаза.       — Опять? Сколько можно повторять, мы сдаём одежду в прачечную по четвергам! Сегодня среда!       — Да какая разница-то! — Эйсли отмахивается и нетерпеливо ёрзает на кровати. — Во-первых, я тебя всё равно никуда не отпущу. А во-вторых, зачем тебе эта Сабрина? Она… она же старая!       — Мы с ней ровесники, Эйс, — обиженно уточняет Тадеуш. — Спасибо, что назвала меня старым.       — Я не то… ай, с тобой невозможно разговаривать! Ты упёртый, как баран!       Тадеуш приподнимает бровь, укладывая в разверзстую пасть маленького чемодана жёлтую оттутюженную футболку.       — Переходим на личности?       Эйсли показывает ему язык. Тадеуш улыбается: двигаются уши, расползаются лукавые морщинки у искрящихся зелёных глаз, морщится веснушчатый нос. Он встряхивает двумя галстуками и придирчиво осматривает их.       — Какой выбрать, детка: красный в чёрную полоску или чёрный в красную?       — Ты самый скучный зануда на свете, — бурчит Эйсли, но уже не так сердито. — Может, и хорошо, что ты женишься на своей Сабрине: вы друг друга стоите.       Тадеуш цокает языком.       — Почему она тебе не нравится?       — Да потому что ты не будешь с ней счастлив, идиот! — жарко вскидывается Эйсли. Тадеуш замирает с новенькими брюками в руке. — Как будто я не вижу, как ты мучаешься! Она же дымит как паровоз, а ты не выносишь запаха сигарет! Она заест тебя, Тедди! И… и ты не любишь её…       Эйсли умолкает, жалобно хлопая зелёными виноватыми глазами. Тадеуш опоминается. Выдыхает. Треплет сестру по ореховым волосам, собранным в неряшливую дульку.       — Детка… это очень сложно. Ты ещё маленькая и… не поймёшь…       — Не такая уж и маленькая. — Эйсли отводит его руку. — Тед… не обманывай сам себя. Если бы ты правда её любил, то был бы сейчас с ней, а не укладывал впопыхах вещи, чтобы мчаться за своей драгоценной королевой на острова!       — Это другое, — протестует Тадеуш. — Мы договорились провести фестиваль, и…       — Ага, только вот она уехала, заранее не предупредив, и ты боишься, что она натворит всякую дичь!       Тадеуш поражённо трясёт головой.       — Я вовсе не…       — Ну всё, всё, хватит! — Эйсли поднимается и сдувает со лба чёлку. — Это не моё дело. Но… пожалуйста, Тедди, пожалуйста — разберись в себе, ладно? А я к Бену, пока тебя не будет. Он обещал свозить нас в домик у моря на Праздник цветов.       — Удачи вам, — бормочет Тадеуш, когда сестра, чмокнув его в щеку, выходит из комнаты. Он вздыхает и запихивает в чемодан толстовку.       На самом деле, Эйсли права: он боится, что с Астори может что-то случиться, пока он не будет приглядывать за ней, или, что ещё хуже — что она сама случится, и тогда точно жди беды. У него сердце не на месте. Астори третий день не выходит на связь — он должен убедиться, что с ней всё хорошо. Сабрина, разумеется, не поймёт, но он объяснится с ней по приезде.       Тадеуш прилетает в Раксагадам поздно ночью, гражданским рейсом. Пресса об этом ещё не растрепали, а вот завтра уже, несомненно, поползут слухи. Водителя он не вызвал — в конце концов, он ведь в импровизированном самовольном отпуске с приставкой «недо», так почему бы не тряхнуть стариной и не вспомнить молодость, когда он работал в штате Фауша и о кресле премьер-министра мог грезить лишь в самых смелых мечтах? Тадеуш берёт напрокат автомобиль в ближайшем салоне. Ему выдают семидесятилетний «Минквир», дряхлую развалюху с чахоточно кашляющим мотором, диваноподобным передним сиденьем и заедающими дверьми. Ничего получше всё равно нет. Тадеуш запихивает чемодан в узкий багажник и устраивается за рулём; в последний раз он водил лет десять назад, но думает, что освоится со временем.       Пока он осваивается, машина дважды чуть не врезается в дорожный знак, трижды — в светофор и четырежды — в живую изгородь. Тадеуш чертыхается. Ему казалось, справиться с непокорным автомобилем будет проще, чем разносить в пух и прах оппозицию в Совете. Пока что он чуть не разнёс чей-то покосившийся забор. Ну, ему всё равно недолго осталось. Тадеуш осторожно нажимает на педаль газа и выруливает на дорогу, ведущую к посёлку; он снял номер в местной захолустной гостинице… найти бы её теперь, тут все дома одинаковые, одни хибары и лачуги. На свежем тёмно-синем небе подмигивают шаловливые, разудалые звёзды нежного и сочного июля; «Минквир», по-стариковски ворча неисправным двигателем, волочится по откосу. С близкого моря тянет влажным и терпким запахом соли и водорослей.       Тадеуш аккуратно спускает машину с пригорка и въезжает в посёлок, полный мирных весёлых голосов, гортанных песен и взрывов пьяного смеха из клубов. Похоже, праздновать здесь начали задолго до официальной даты фестиваля. Тадеуш на автомобиле неспешно катит по кривым улочкам, то и дело высовываясь из окна, чтобы разглядеть вывески. Гостиницы всё нет и нет. Вместо неё на пути попадается очередной бар; Тадеуш скрипит зубами от досады и уже хочет свернуться налево, как вдруг распознаёт знакомый звенящий смех. Резко тормозит, едва не впечатавшись бампером в бордюр. Неверяще щурится. Из дверей заведения выходит Астори в свободной белой рубашке с подвёрнутыми рукавами и вышивкой около горла и широкой голубой юбке с поясом. Смеётся, откинув голову. Цепляется дрожащими пальцами за фонарь.       Тадеуша захлёстывает волна злости: он беспокоился о ней, ночи не спал, примчался на всех парах с другого конца страны, а она… она… Проклятье! Он не потерпит такого поведения! Она монарх, она не имеет права позорить королевскую фамилию! Тадеуш выскакивает из машины, хлопнув дверью, и рявкает на всю улицу:       — Астори!       Она замирает, хлопает тёмно-карими глазами с золостистыми крапинками, которые отблёскивает в свете неоновой аптечной вывески через дорогу, потом узнаёт его, улыбается и опять смеётся — тонко и нервно.       — Тед? Мастера ради, неужели ты и по барам ходишь в пиджаке?       Тадеуш оскорблённо поджимает губы.       — Что ты здесь делаешь?       — А ты?       — Я? Вытаскиваю тебя из неприятностей, разумеется! — нетерпеливо притопывает он ногой. Астори раскидывает руки.       — Меня не надо вытаскивать. У меня всё чу… чу… чуд-десно!..       — Я вижу, как у тебя всё чудесно. — Тадеуш дёргает щекой. — Залезай в машину, Астори, и поскорее.       — В эту… эт-ту развалину? Ни за что! Ты угроб-бить меня хочешь? И ког… когда ты вообще в последний раз водил?..       — Ну… эм… — Тадеуш неопределённо пожимает плечами. — Лет десять назад, но это…       Астори мотает головой.       — Тем более! Никуда я не сяду!       Тадеуш сердито выдыхает. Она ведёт себя как ребёнок, честное слово! Ей совсем нельзя пить, она в таком состоянии делает в два раза больше глупостей, чем обычно.       — И во… и во-о-обще, почему это ты за рулём? — заплетающимся языком спрашивает она. Тадеуш открывает дверь.       — Потому что из нас двоих только я умею водить, а ты ещё и пьяна. В машину, Астори. Сейчас же.       Спустя минуту недовольная и подвыпившая Астори оказывается на переднем сиденье, больше напоминающем диван; выразительный и властный взгляд Тадеуша заставляет её пристегнуться, и она показательно закатывает глаза и цокает языком, чтобы её спутник не думал, что она сдалась так просто. Тадеуш заводит мотор, и «Минквир» выползает на шоссе, ведущее из посёлка.       — Я отвезу тебя домой.       — Ну, я бы и сама, и это… и сама б-бы… добралась…       — В таком-то состоянии? — Тадеуш на всякий случай смотрит в зеркало заднего вида: дорога пуста. — Нет уж. Ты помнишь, где находится королевская резиденция?       — Естес-с-ственно. — Алкоголь явно действует на Астори пагубно: она начинает шипеть. — Вверх по шос-с-се над морем, мимо холмов… и два пов-ворота направ-во… я покажу…       Тадеуш кивает, не отводя внимательного взгляда от трассы. Они молчат. Резвый, сырой, солоноватый ветер, со свистом задувающий в открытое окно, кажется, несколько отрезвляет Астори: она выпрямляется, глубоко дышит и вертит головой. Тадеуш одним глазом следит за дорогой, другим — за королевой. Скрипят шины «Минквира» по неровному асфальту.       Насмотревшись на ночные раксагадамские пейзажи, Астори поворачивается, щурится, молчит с полминуты и внезапно придвигается ближе. Тадеуш напрягается.       — Ты… поседел, — говорит она, глотая окончания. Он нервно кивает, переводя плечами.       — Ну… да. Да, это… да.       — И я тоже? — следует тихий вопрос. Тадеуш хмурится, одновременно пытаясь сосредоточиться на вождении и не обращать внимания на пальцы, гладящие его щеку и зарывающиеся в кудрявые волосы на затылке и висках.       — Ты… отлично выглядишь, Астори…       Она усмехается.       — Комплименты… комлименты…       Тадеуш старается не смотреть на неё и всё равно смотрит. О, это выше его сил. В конце концов, он всегда приходил, когда она звала, а сейчас… Астори зовёт его. Конечно, зовёт. Но… Но у него есть Сабрина, Сабрина, Сабрина. Тадеуш прикусывает губу: нельзя с ней так. Они помолвлены, уже вовсю идёт подготовка к свадьбе, она даже платье выбрала! И список гостей составила… и забронировала им очередь в одной из престижных намин Метерлинка… Сабрина ждёт этой свадьбы, и Тадеуш не может предать её. К тому же… впервые за годы одиночества ему предоставился шанс обрести семью и дом. Бегать за Астори всю жизнь — так себе перспектива на будущее. Пора бы уже определиться и разобраться в себе, как советовала Эйсли.       И, честное слово, определяться и разбираться было бы гораздо легче, если бы губы Астори не коснулись его виска, а ладонь не легла невесомо и ласково на колено. Тадеуш ёрзает. Ему неуютно и тревожно.       — Т-ты?..       Вместо ответа Астори трётся носом о его щеку. Тадеуш сглатывает и из последних сил пялится на пустынную дорогу; белые пальцы до боли впиваются в руль. Рубашка под пиджаком намокает от пота.       — Мы сейчас во что-нибудь врежемся, — сипло говорит он, осознавая, что врезаться тут не во что и на такой черепашьей скорости это всё равно невозможно. Астори смеётся ему в ухо.       — Ну и пусть…       Тадеуш испытывает навязчивое желания свернуть с трассы и направить машину прямиком в море внизу, но он чревычайно аккуратный водитель и неприлично отвественный премьер-министр: он не может рисковать жизнью своей пассажирки и королевы. Даже если — тем более если — эта самая королева сейчас развязывает его галстук. И Тадеуш держится, хотя за что в подобной ситуации можно держаться, он не представляет. Разве что за руль.       Слава Мастеру, впереди показывается королевское поместье: «Минквир» колесит вдоль ограды и уже совсем скоро подъедет к воротам. И… всё закончится. И Астори снова станет Её Величеством. Тёплые пальцы поглаживают Тадеуша за ухом, и он мысленно ругается.       Пошло. Оно. К чёрту.       Он резко жмёт на тормоз; автомобиль с треском и грохотом останавливается, Астори сводит брови и выглядывает в окно.       — Это ещё не конец, там дальше нужно…       — Ой, да замолчи ты, — говорит Тадеуш, рывком подтаскивает её к себе и целует. Они падают друг к другу и встречаются где-то на полпути, как две кометы, и вспыхивают ярчайшей сверхновой вопреки всем законам логики и физики. Это должно было случиться, Тадеуш знает. Это неизбежно и неизъяснимо. Он хрипло и сдавленно дышит, ощупывает её спину, лопатки, плечи, и губы у Астори всё такие же упрямые и мягкие, и улыбающиеся, потому что она смеётся, пытаясь расслабить его галстук и стянуть пиджак. Не получается. Тадеуш ощущает её бьющееся живое тепло, словно у него в объятиях плавится свеча; Астори горячая, и кажется, что вместо крови у неё под кожей струится вулканическая лава. Он беззвучно целует точёные плечи под мятой белой тканью рубашки. Астори хватает его за локти и тянет на себя: Тадеуш не сопротивляется, да и мыслимо ли сопротивляться — ей? У них мало времени, пока никто не опомнился и не прекратил это безумие.       Пожалуйста, не прекращай. Пожалуйста, не останавливай меня.       Он вслепую нашаривает рычаг, и переднее сиденье откидывается назад, вместе с задним превращаясь в некое подобие узкой кровати. Но им хватает места. Тадеуш нависает над Астори, пытаясь приподнять её юбку и расстегнуть ширинку брюк; встречаются ищущие трепещущие губы, слышатся всхлипы и рваные стонущие вздохи. Он спускается долгими нежными поцелуями по её животу, пока она держится за его плечи так крепко, что становится больно. Тадеуш вскидывает голову: смотрит ей в глаза. Золотистые крапинки вспыхивают каплями солнца.       Он целует её, не думая о том, какие длинные красноватые следы оставляют ногти Астори на его коже, как ожесточённо прикусывает она мочку его уха и как низко шипит, словно кошка. Он знает её. Астори цепляется за его спину и обжигает шею нетерпеливым пьянящим поцелуем; наступает очередь Тадеуша шипеть и издавать нечленораздельные нечеловеческие звуки. Под ними поскрипывает и плавится обивка сидений; тесный салон автомобиля кажется ещё теснее. Жар их тел опаляет и сводит с ума. Тадеуш ловит губами и языком капельку пота на виске Астори, склоняет голову и касается носом её разгорячённой кожи в прореху выпростанной рубашки. Астори ловит ртом воздух и теребит его пиджак.       — Радость моя… — шёпотом выдыхает Тадеуш и целует её покрывшуюся мурашками шею. Он нащупывает чувствительную точку под коленом, затем — на позвоночнике: они изучили друг друга вдоль и поперёк, им известно, что нужно делать. Астори вцепляется ему в волосы.       — Так лучше, родная? — спрашивает он, прижимая её запястье к губам. Астори промаргивается, тяжело кивает и ловит его лицо в ладони, стараясь заглянуть в глаза.       — А-а я? Как мне сделать тебе хорошо?       Тадеуш застывает на секунду, слушая, как бьётся сердце, а потом произносит тихо и моляще:       — Скажи, что любишь меня.       Эта безнадёжная отчаянная просьба ударяет Астори разрядом тока, и она принимается лихорадочно, спешно и влюблённо целовать Тадеуша в губы, в нос, щёки, лоб и подбородок.       — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!..       Это звучит небесной музыкой. То, что происходит между ними — выше и чище слов. Иная ступень. Другие сферы. Язык любви, единственно правильный, лучший из земных языков: ему не требуются переводчики и толкователи, он ясен всем и для каждого он — свой. Тадеуш замирает, скованный сладкой судорогой, выдыхает через рот и утыкается лбом в плечо Астори: она чувствует приятную тяжесть его головы и ласково перебирает его курчавые волосы на затылке. Ей известно, как он уязвим в такие минуты. Тадеуш улыбается и благодарно целует её в ключицу.       — Я думаю, — мечтательно говорит Астори, глядя на низкую крышу машины, — что тебе стоило бы надеть брюки. И… ох, помоги мне встать, у меня затекла шея и спина. Чёрт возьми…       Они садятся; Астори поправляет юбку и сбившийся пояс, Тадеуш быстро застёгивает ширинку и берётся за рычаг, но не может сдвинуть его. Он хмурится, дёргает ещё и ещё раз — безрезультатно. Сиденье не выпрямляется. Тадеуш безысходно тормошит рычаг, чувствуя, как накатывает холодная паника.       — Заклинило, — с досадой говорит он. — Кажется, мы его сломали.       — Ты его сломал, — хладнокровно поправляет Астори. — Твой автомобиль?       — Нет, взял в прокате.       — Значит, придётся платить штраф. Дай-ка мне взглянуть…       Она критично осматривает рычаг, хмыкает и рывком щёлкает им. Сидение возвращается в прежнее состояние.       — Невероятно, — присвистывает Тадеуш, потуже завязывая галстук. Астори улыбается, гладит его по колену.       — Знаешь… Я думаю, нам стоило бы чаще мириться… вот так.       — Я думаю, нам стоило бы реже ссориться, — резонно замечает Тадеуш. Мысли о том, что они только что сделали, скребутся изнутри, как мыши. Сабрина… Сабрина. Он поступил с ней как трус и подлец.       Тадеуш раздражённо заводит мотор.       — Что ж… кхм… сейчас я довезу тебя и уеду искать свою гостиницу. Надеюсь, ещё не слишком поздно.       Астори качает головой и оглядывает его измятый костюм. Выглядит он поистине жалко.       — Ты не можешь в таком виде поехать в гостиницу.       — Почему же, прекрасно могу, — вызывающе откликается он. Астори фыркает, водит пальцем по его щеке.       — Тед, как ты стал премьер-министром? Ты ведь такой идиот. — Она выдерживает красноречивую паузу. — Я приглашаю тебя на чай.       Тадеуш прочищает горло.       — Поздновато для чая.       — Тогда на бутылку торика.       Он мнётся и кашляяет.       — Вряд ли это… хорошая идея.       Он не должен поддаваться. Они и так зашли сегодня слишком далеко: Совет, министры и партия точно взбесятся. А уж пресса…       — Брось, — отмахивается Астори, угадывая его размышления. — После моего похода в бар и того, что было сейчас… хуже уже не будет. Соглашайся.       Тадеуш смотрит на неё, молчит, дышит… и обессиленно кивает.       — Хорошо.       Они въезжают в королевские владения: Астори здоровается с охранниками, а когда они пытаются заглянуть в салон, чтобы разглядеть её попутчика, Тадеуш высовывается из окна и по-премьерски сверкает глазами. Охранники вытягиваются по струночке и пропускают их без лишних расспросов. Астори улыбается.       — Я плохо на тебя влияю, Тед: ты начинаешь делать глупости!       Тадеуш, очень довольный собой и старательно гонящий прочь зудящую тревогу, улыбается в ответ. Королевский особняк оказывается необжитым, тёмным и холодным; внутри Астори разувается, на ходу включая свет, и жестом зовёт Тадеуша за собой наверх: там расположены гостиная и спальня. Он послушно идёт следом. Астори усаживает его на просторную двуспальную кровать, роется в шкафчике и, усмехаясь, оборачивается и призывно трясёт полной бутылкой торика.       — Оригинальный, оспинский!.. Прелестный сорт. Впрочем, может, ты хочешь вина? Я могу поискать.       Они успевают и вино, и торик, и потом опять вино и торик, и снова — по третьему кругу. Ночь длинна. У них много времени — времени, которое они могут провести друг с другом. Астори предлагает играть в «Угадай слово за полминуты»; со свойственной ей неугомонной энергией откапывает бумагу, ручку и ножницы, а вместо шляпы использует свою старую панаму. Пьянеющему Тадеушу весело. Они садятся на пол, и Астори, скрестив ноги, сбивчиво объясняет правила: написать по десять слов, скинуть в шляпу, перемешать, доставать по одному и объяснять другому за тридцать секунд. Кто объяснит больше всех, тот и выиграл. Тадеуш помнит эту игру, баловался в детстве, но ему просто нравится слушать голос Астори.       Играют они шумно и долго, и всё сводится вничью: Астори, оказывается, понятия не имеет, как за полминуты объяснить слова «девальвация» и «факсимиле», а Тадеуш не может разобрать её скачущий почерк. Правда, потом ему три раза подряд попадаются собственные слова («депривация», «чапельник» и «электика»), с которыми он не справляется и предлагает бросить это дело. Астори соглашается. Они перемещаются в гостиную и продолжают пить уже там. Но им скоро вновь становится скучно, и Астори опять предлагает поиграть: на этот раз в «говорилку». Тадеуш не протестует: он смотрит на разлёгшуюся в кресле Астори, напоминающую сейчас отдыхающую пантеру. Они раскручивают пустую бутылку из-под торика. Горлышко указывает на Астори.       — М-м-м… — Она улыбается, ерошит кудрявые тёмно-каштановые волосы. — Хм… давай так… твоя первая любовь?       — О, подожди, — шутливо отнекивается Тадеуш. — Плохая примета: говорить о бывших.       — Я не верю в приметы. И мне очень интересно, Тед. Но, конечно, если ты… если ты не хочешь… я не буду настаивать, если тебе это неприятно.       Он качает головой.       — Нет, не то чтобы… ладно. — Тадеуш махом опустошает стакан и шмыгает носом. — Это было… на первом курсе Академии. Мы с ней встретились в кафетерии, и она пролила на меня чай. Такая… смешная худенькая девочка. Её звали Офеми. Мы пересекались… и… в общем, она мне очень нравилась. Кажется, на её день рождения… я даже подарил ей цветы. Но мы так ни разу и не заговорили о любви, хотя, наверно, это была она… любовь. Я не знаю. Столько воды утекло…       — И вы ни разу не виделись с тех пор? — спрашивает Астори, склонив голову набок.       — Нет. Как-то… не случилось больше. — Он хлопает себя по коленям, натянуто улыбается. — Ну, а ты? Что насчёт тебя?       Она разводит руками.       — Забавная история. Тоже первый курс… университет… это был мой одногруппник. Пандион. Ну… милый, помогал мне с конспектами. И как-то… знаешь, мне тогда немного надо было. Я считала, что вряд ли… вряд ли вообще стою чьей-то любви. Ну и… и смотрела на него как собачка на хозяина. И… он воспользовался этим.       Тадеуш складывает брови домиком, наблюдая, как ироничная усмешка Астори прекращается в оскал.       — То есть?       — Ну, решил, если девушка говорит «нет», она имеет в виду «да», — пожимает плечами Астори, словно речь идёт о чём-то само собой разумеющемся. — И её можно зажать в углу… да. Смешно, правда?       Её брови подёргиваются. Тадеуш приоткрывает рот; Астори не даёт ему заговорить, машет рукой в сторону бутылки:       — Выпьем ещё?       Он кивает. Торик разливается по бокалам. Они несколько минут пьют в напряжённой тишине; Тадеуш сверлит пол отсутствующим взглядом, затем откладывает полупустой бокал и долго смотрит на Астори.       — Скажи… — неуверенно начинает он, — у тебя… что-нибудь было… с Вэрианом?       Астори распахивает глаза и давится.       — Н-не… нет, упаси Мастер! Конечно, нет! Не было, Тед, не было и быть не могло! О Мастер! К-кто сказал тебе подобную чушь?       — Да так, — бормочет он, отводя взгляд, — никто, я… так, сам…       — У меня ничего не было, — горячо произносит Астори, и Тадеушу хочется ей верить. Очень хочется. — О мой… милый…       Его подбрасывает на диване от этого непривычно нежного обращения.       — Мой милый, прости меня. — Астори опускает голову, мнёт пальцами хлопковую белую рубашку. — За то, что причинила тебе столько боли… за то, что заставила тебя… что хотела, чтобы ты ревновал… да вообще за всё. Я не знаю, заслуживаю ли твоего прощения, но я… я очень хочу простить себя. Пытаюсь, и… Тед… я умоляю, извини меня. Мне бесконечно жаль, потому что я… люблю тебя, мой милый, мой чудесный, мой… ненаглядный… и знаю, что я… я заставляла тебя страдать…       — Ты разбила мне сердце, — глухо говорит Тадеуш и чешет бровь. — Несколько раз разбила, на самом деле.       — Я знаю, мой дорогой. — Астори тянется к нему и не решается приблизиться. — И прошу прощения за это, и… за то, что было сегодня, тоже. Я просто… я люблю тебя. И хочу, чтобы ты был счастлив.       Тадеуш смотрит на неё, и в его глазах появляется странное выражение.       — Я тоже хочу быть счастлив, — вполголоса произносит он, поднимается и одним движением усаживает Астори на диван. — С тобой.       Она теряется, когда Тадеуш невозмутимо снимает пиджак, отбрасывая его на спинку стула, и касается пальцами её щёк.       — Но ты же… но я…       — Я не хочу быть счастлив без тебя, Астори. Если моё счастье не включает тебя… это не счастье, моя любимая.       Он целует её; Астори норовит отпрянуть, легонько отталкивает его, мягко придерживая за плечи.       — Но как же твоя… невеста?       — Она не слишком волновала тебя два часа назад, в машине, — фыркает Тадеуш. — Радость моя, ты так непоследовательна… и я люблю тебя за это.       Он скользит губами по её виску и, прикрыв глаза и обняв Астори за талию, кладёт голову ей на плечо. Его дыхание щекочет шею Астори.       — Родная, я хочу спать. И если ты никуда не торопишься… мы можем договорить завтра.       — Конечно, можем, — рассеянно говорит Астори, поглаживая его по предплечью, и добавляет:       — Мой милый.       Утром Тадеуш просыпается на диване, и, что самое восхитительное, — он не сразу вспоминает, как здесь оказался. И здесь… это где? Он не помнит эти ковры, потолок, окна… Тадеуш приподнимается на локтях, смаргивает сон и щурится, оглядываясь; тело ломит, шея затекла, и на щеке красновато и бугристо отпечатался узор диванной обивки. Выглядит премьер-министр Эглерта потерянно и слегка помято. А может, и не слегка. Он, пошатываясь, встаёт, чешет кудрявую шевелюру и, позёвывая, нетвёрдыми шагами спускается по широкой лестнице вниз. Понемногу возвращаются воспоминания о вчерашнем вечере.       Тадеуш ни о чём не жалеет. Ну… почти. Ему неловко и стыдно перед Сабриной, но она будет потом, через две недели, в столице, а здесь и сейчас… есть только он и Астори.       И они любят друг друга — Тадеуш впервые за много лет в этом уверен.       На кухне просторно и светло; Тадеуш останавливается в дверях, трёт глаза: облачённая в эту невозможную белую рубашку с вышивкой и синие брюки Астори сидит на столе, болтая ногами и поглощая черешню. Закипает чайник. Тадеуш недоумённо морщится, глотая зевок.       — Доброе утро, соня, — улыбается Астори и сплёвывает косточку в блюдце. — Как спалось? Кстати, ты… ты пьёшь кофе с сахаром или без? Просто мы никогда… я подумала, что никогда не делала тебе завтрак и не знаю, как тебе нравится.       — С с-сахаром, — заикается Тадеуш. Он не верит собственным глазам и ушам. Это не… сон? Не мечта? Это реальность? — Две ложки.       Астори склоняет голову набок.       — Ты очень красивый. Я никогда не говорила этого тебе, верно? Думаю, стоит начать сейчас. Ты очень, очень красивый, мой дорогой.       Тадеуш смущённо молчит, улыбается несмело: двигаются уши, лучатся зелёные глаза, яснее обозначается сеть морщинок. Астори облизывает сладкие от черешни губы.       — И ещё я очень люблю твою улыбку.       Этого оказывается слишком много; Тадеуш теряет почву под ногами, качается, а потом неожиданно в три шага приближается к Астори, заграбастывает её в объятия и целует так полоумно и отчаянно, что ненароком локтем спихивает на пол пиалу с черешней. Крупные ягоды рассыпаются по паркету.       — Ну что ты… что ты делаешь… — задыхается Астори, не пытаясь, впрочем, вывернуться их хватки тёплых ласковых рук.       — Хочу убедиться, что не сплю, — надорванно отвечает Тадеуш, решивший верить хотя бы губам, раз глаза и уши доверия не внушают.       — Но это же обеденный стол…       — Помолчи, пожалуйста, — серьёзно просит он.       И Астори молчит.