I
2 июня 2020 г. в 22:48
25 ноября 2011 года
— Ну же, сделай это! — Макс чувствует, как страх мерзким комком тошноты подкатывает к горлу, и как земля начинает трястись, хотя, на самом деле, это только его ноги. — Давай, иначе это сделаю я!
Все звуки доносятся до него, словно через слой стерильной медицинской ваты – глухо, почти не слышно. Сердце бьётся так сильно и быстро, что эта бешеная пульсация болью отдаётся во всём теле. Дуло упирается в лоб, а рукоять больше не холодит ладони — пластик нагрелся и намок от вспотевших рук. Макс кусает губы, пытается сделать хоть один нормальный вдох и не может заставить себя поднять глаза.
— Я не могу, не могу, немогунемогу, — тихий сбивчивый шёпот переходит в истошный вой, похожий на вой подстреленного зверёныша, и этот голос настолько чужой и незнакомый, что Максу нужно какое-то время, чтобы понять, что это он сам.
— Отойди, слюнтяй, — отец выхватывает пистолет из его рук и толкает в плечо с такой силой, что юный Ферстаппен валится на холодный пол, до красноты раздирая локти и колени. — Ты должен научиться делать это, иначе когда-нибудь окажешься на его месте.
Йос без капли сожаления смотрит на мужчину, что буквально задыхается от слёз. Его запястья и лодыжки туго перетянуты грубой бечёвкой, от которой на коже остались бордовые полосы и вмятины. Незнакомец больше не кричит — он сорвал голос ещё несколько часов назад, и теперь ему ничего не остаётся кроме как тихо сипеть свои мольбы, так, что почти невозможно разобрать слов. Макс хочет остановить отца, повиснуть на его руке и спасти ни в чём не повинного человека, но не может даже шелохнуться. А спустя мгновение становится слишком поздно — выстрел такой громкий, что закладывает уши, и слышно только, как гильза ударяется о бетонный пол подвала. Макс не может даже отвести взгляда от серой стены, по которой неровным кругом стекают кровь, мозги и осколки черепа. Он сам не знает, кажется ему или нет, но воздух обретает странный удушливый запах. Сладко-металлический, словно ржавчину посыпали сахаром, он настолько мерзкий, что Макс старается дышать ртом. Выходит рвано и отрывисто, но хуже всего то, что этот тошнотворный вкус оседает у него на корешке языка.
— Те, кто не судят — подыхают. В следующем году ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не расправишься хотя бы с одним. Ты меня понял? — Йос смотрит на сына сверху вниз, во всех смыслах этого слова. И он только презрительно морщится, когда мальчишку выворачивает наружу недавним праздничным обедом. — Умойся и приходи в гостиную, слабак. Хуже девчонки.
Макс в какой-то степени даже удивлён, что отец не плюнул в него, перед тем как уйти. Утирая солёные дорожки с пухлых щёк, он старается подняться на ноги, но они так сильно дрожат, что приходится держаться за стоящий рядом шкаф. Он изо всех сил старается не смотреть на труп перед ним, но всё равно косится в сторону его изуродованной головы.
Отец приволок его спустя двадцать минут с начала Судной ночи. Кажется, он даже не выбирал особо, просто схватил первого встречного. Вряд ли он остановился, будь на его месте беременная девушка или даже ребёнок. И от этих мыслей не становится хуже только потому, что хуже уже некуда. Мама с сестрой ушли спустя час после этого, прихватив с собой почти весь отцовский арсенал, забрали даже охотничьи ножи и сигнальную ракетницу. Не хочется даже думать, зачем она им нужна, но воображение услужливо подкидывает картины искорёженных тел. Виктория готовилась к этой ночи уже неделю — чистила стволы, точила лезвия, покрыла лаком свою старую бейсбольную биту. Она не доставала её со времён начальной школы, а тут воодушевилась возможностью «отбить пару мячей».
Макс с трудом доходит до ванной комнаты на первом этаже дома и закрывает за собой дверь на щеколду. Он садится на крышку унитаза, прижимается лицом к коленям и с ужасом замечает, что оставляет на светлой ткани пижамных брюк бурые следы.
— Нет, нет, не могло попасть, нет, — его речь больше похожа на речь сумасшедшего, такая же сбивчивая, напополам с рыданиями. Он подлетает к раковине и выкручивает оба вентиля до упора, — мощная струя воды ударяется о белый санфаянс, и мелкие горячие капли разлетаются вокруг. Макс трёт лицо так сильно, что оно вмиг краснеет, но это кажется недостаточным, и тогда он начинает елозить по коже коротко стрижеными ногтями. От них остаются неожиданно глубокие следы, и вскоре он выглядит так, будто повстречался с пумой.
Вдоволь исполосовав своё лицо, Макс выключает воду и выходит из ванной. Глаза опухли от рыданий, а руки всё ещё трясутся, но он уверенно идёт в гостиную, где уже собралась вся семья. Мама с сестрой пытаются оттереть руки влажными салфетками, но только сильнее развозят кровь, в то время как отец лениво листает каналы, закинув ногу на ногу. Оружие, из-под которого медленно растекается тёмно-красная густая лужа, кучей свалено на светлом паркете. На низком журнальном столике стоят две коробки с пиццей, от которых исходит приятный запах, но от одной мысли о еде снова становится тошно.
— У нас есть три часа, могли бы выбраться ещё разок, — безразлично произносит Виктория, выкидывая за плечо порозовевшую салфетку. — Возьмём с собой слюнтяя. Хочу ещё.
— Не говори так про брата, — одёргивает её Софи, плотно пожимая губы. Кажется, она одна в этом доме может принять то, что Макс — не безжалостный судья. — И хватит на сегодня, мы достаточно выпустили пар.
Виктория надувается, скрещивает руки на груди и долбит ногами, обутыми в розовые сандалии, по полу. Йос смотрит на неё вполглаза и удовлетворённо усмехается. Викки на год младше Макса, ей всего двенадцать, и она уже не первый год на радость родителям принимает участие в Судной ночи. Кажется, ей было что-то около девяти или десяти, когда она тайком пробралась в подвал и выхватила нож из рук трясущегося брата. Тогда отец понял, что поставил не на того ребёнка, и вскоре Виктория стала любимицей в семье. Порой она с таким задором рассказывала о том, как ждёт очередной кровавый праздник, что хмурился даже Йос. Правда, спустя мгновение он начинал широко улыбаться, а глаза застилала пелена обожания. Спустя какое-то время Макс осознал, что живёт в какими-то животными, а не людьми.
— Всё хорошо, малыш, в следующий раз у тебя всё обязательно получится, — мама гладит Макса по светлым растрёпанным волосам, и всё что он может — плакать ей в плечо, обхватив женские плечи руками. Ему не так уж жаль того мужичка в подвале или всех остальных осуждённых, он просто не хочет становиться ровней своей семье. Но в стае по-другому не бывает — либо ты огрызаешься, либо погибаешь.
Он обещает себе, что в следующий раз обязательно сделает то, что просит отец. Даже если будет страшно, даже если придётся закрыть глаза и стрелять в темноту. Даже если перед ним будет кто-то знакомый, кто будет молить его о помиловании, ласково звать по имени и протягивает свои трясущиеся ладони. Он взведёт курок и нажмёт на спусковой крючок, чего бы это ему не стоило. Макс со страхом ожидает следующей Судной ночи, но у него есть ещё целый год, чтобы подготовиться к этому. Подготовить себя к неизбежному.
— Давайте готовиться ко сну. Детям завтра в школу, — Йос берёт Викторию на руки и поднимается на второй этаж. А Макс до самого утра не может сомкнуть глаз, смотрит в потолок и до боли в костяшках сжимает край мягкого одеяла. Он не хочет, чтобы утро наступало.