PANEM ET CIRCENSES

25 ноября 2016 года Руки Макса больше не потеют и не дрожат, когда он держит в руках оружие. Ему больше не страшно, и тошнота не подкатывает к горлу при виде трупов. Но ему так мерзко от самого себя, что это чувство не отмыть даже самой горячей водой и железной мочалкой. Сколько не три, раздирая кожу в кровь, оно не оставит тебя. Макс знает это не понаслышке, уже который год морально истязая себя, а физически — других.  — Ты идёшь? — Виктория заглядывает к нему в комнату, на ходу убирая пистолет в небольшую сумочку. — Что-то случилось? Она видит брата, стоящего перед зеркалом. Макс выглядит настолько серьёзным и сосредоточенным, когда рассматривает своё отражение, словно сидит на контрольной по геометрии. Честно говоря, Виктория никогда особо не уделяла внимание Максу, особенно в Судную ночь. Да, они почти не ссорились, вместе добирались до школы, ходили в библиотеку и на бейсбол. Но при этом они едва ли разговаривали по душам в течение последних трёх лет. Не потому что были плохими людьми или отвратными братом и сестрой. Просто Макс всегда чувствовал себя несколько чужим в собственной семье. Он отчаянно надеялся, что всё изменится, когда он отважится взять на себя роль судьи. И только сейчас он понимает, что глупо было верить в это. Да, отец перестал шпынять его и называть слюнтяем, сестра больше не унижала за слабость. Но они оба находили другие поводы для издёвок. И только мама была рядом, помогала и поддерживала. Только её очень скоро не стало. Слава всем богам, она не умерла, хотя Йос изо всех сил пытался сделать вид, что жены больше не существует в природе. Просто Софи нашла способ уехать в страну, которая раз в году не превращается в кровавую баню. Удивительно, но ни Виктория, ни даже Макс в её планы не входили.  — Ты чего завис? — только со второго раза Макс замечает сестру и выныривает из своих мыслей и воспоминаний, как из ледяной воды.  — Прости, задумался. Нет, я не с вами, у меня другие планы, — он говорит так быстро, что Виктория с трудом может понять это бормотание. — Встретимся утром. Если доживём. Он уходит из дома, не попрощавшись с отцом, взяв только спортивную сумку, доверху набитую оружием, и даже не накинув на плечи куртку, хотя на улице довольно холодно. Практически сразу порыв зябкого, осеннего ветра пробирается под ворот рубашки, обжигает шею и спускается вниз по позвоночнику. Сейчас на улице ещё почти нет людей, ведь судьям некуда торопиться, в их распоряжении целая ночь, а все остальные сидят по домам, выключив свет и замерев в страхе. Макс вполне беспрепятственно доходит до небольшого пустыря на окраине города. Обычно здесь проводят пикники, тусуется молодёжь, школьники после уроков и молодые мамочки с колясками. Удивительно приличное место сейчас выглядит пустынным и жутким. Но Ферстаппена это не слишком волнует — он забирается на спинку одной из скамеек и вытаскивает из сумки револьвер, подарок мамы на шестнадцатилетие. Он выпускает все шесть патронов подряд, целится в землю под ногами и чувствует, как от отдачи начинает побаливать кисть. Он опустошает магазины огнестрела один за одним, боится даже стрелять в небо или по деревьям, чтобы не задеть птицу. И вскоре земле возле скамейки начинает походить на сито, испещрёное лунками разного диаметра. Это продолжается до тех пор, пока Макс не чувствует прикосновение пальцев к спине и дыхания на затылке.  — Я не хотел заставить тебя ждать, — Макс не слышит этих слов, буквально мурлыкая, подставляя шею под нежные влажные поцелуи. — Пойдём, не стоит оставаться на улице.  — Я скучал. Макс подхватывает со скамейки сумку, но Даниэль почти сразу же забирает её, после чего они идут по улицам, постепенно заполняющимся людьми, переплетя пальцы. Пожалуй, это самое странное и приятное знакомство в их жизнях.

***

25 ноября 2015  — Тебе не кажется, что не стоит в такую ночь выходить на прогулку? — Макс стоит в узком переулке, где едва могут разойтись двое, широко расставив руки. Парнишка перед ним, так странно одетый, дрожит от страха и закусывает губы, а его глаза бегают из стороны в сторону в попытках найти какой-то способ бегства. — Чего молчишь, язык проглотил?  — Сегодня мы преподнесём дар, а завтра попадём в лучший мир, — словно мантру повторяет незнакомец, и от этих слов губы Макса расплываются в улыбке.  — Так ты из этих фанатиков, — он понимающе кивает головой, доставая нож из-под пояса джинсов. — Тебе повезло, что мы встретились, потому что у меня нет привычки мучить кого-то. Всё будет быстро. Он видит, что парень боится до ужаса, и в какой-то момент даже узнаёт в нём маленького себя. Воспоминания о том, как страшно ему было убить кого-то в первый раз, накрывают с головой, словно волна. Из-за этого Макс слишком поздно замечает, что парнишка теперь смотрит не на него, а словно сквозь. Спустя мгновение Ферстаппен чувствует острую, невыносимую боль в затылке. Кажется, что череп раскалывается на сотни маленьких кусочков, а все звуки кажутся такими отдалёнными, но одновременно с этим так сильно бьют по барабанным перепонкам. Сам того не осознавая, он сползает вниз по стене и валится на холодный асфальт.  — С тобой всё хорошо? — этот вопрос обращён не к нему. Пускай и очень размыто, но он всё же видит обоих незнакомцев. У одного из них невероятный голос, тягучий, словно мёд, и с приятной хрипотцой. — Как тебя зовут?  — Шарль, — второй из них продолжает трястись даже сейчас и, кажется, вот-вот расплачется.  — Значит так, малыш. Прекращай маяться этой дурью и найди, где переждать эту поганую ночку, ладно? — спустя мгновение слышатся истерические всхлипы, и мужчина с красивым голосом обнимает Шарля, гладит его по непослушным волосам и пытается успокоить. — Давай, тебе нужно идти. Этот скоро очухается. Шарль перепрыгивает через распластанное на земле тело Макса и уносится так быстро, что спустя несколько секунд становится неслышно его шагов. Второй незнакомец садится на корточки и не больно, но ощутимо треплет Макса по щекам.  — Убери свои руки, ублюдок, — Ферстаппен пытается отмахнуться, но в глазах всё ещё двоится, и он просто отбивается от ничего. — Я ещё надеру тебе зад.  — Да уж, сильно я тебя приложил. Прости, я не слишком часто имею дела с автоматами. Кстати, меня зовут Даниэль, можно просто Дэн. А тебе стоит подумать над своим поведением, — Дэн щёлкает Макса по носу и смеётся, глядя на его жалкие потуги подняться. — Да брось, полежи ещё немного. Голова, наверное, сильно болит.  — Да пошёл ты, Робин Гуд хренов, — Ферстаппен встаёт на ноги, опираясь на руки нового знакомого. — Кто тебя вообще учил лезть в такие разборки?  — Если есть такие, как ты, значит, должны быть и такие как я. Эти слова отчего-то больно колят Макса в самое сердце, словно дают отрезвляющую пощёчину. Он всё это время так сильно желал выслужиться перед отцом, что совершенно забыл о себе. Его больше не волновали эти бессонные недели после Судной ночи, чувство тотального омерзения к себе и остальному миру. Он так сильно хотел не быть жертвой в собственной семье, что согласился идти по трупам, измазываясь в их вязкой, густеющей крови.  — Меня зовут Макс. Можно просто Макс, — он сам не понимает, откуда берет силы на паршивую, но всё же шутку, и они оба смеются. Не столько над ней, сколько над абсурдностью ситуации.  — Хорошо, просто Макс. Тебе нужно к врачу, возможно, это сотрясение. А потом я могу отвезти тебя домой, если захочешь. У тебя, наверное, есть родные, которые беспокоятся.  — Не парься, они не ждут меня до завтрашнего утра, — фыркает Ферстаппен и упирается лбом в плечо Дэна. — Твою мать, это правда сотрясение. Клянусь, я убью тебя, как только мне станет лучше.  — В следующем году обязательно, пацан. Подожди немного, — Даниэль тащит его в сторону своей машины насвистывая какую-то весёлую песенку, а Макс в первый раз позволяет себе мысль о том, что эта случайная встреча подарила ему ангела-хранителя.