- 3 -
Буквально в эту секунду,
Как и во всём, что происходит в этом мире,
Быть человеком – это самая трудная вещь…
Донхёк помнил, что заниматься сегодня они не будут. Канун Рождества. Он всё прекрасно знал... Но приходить сюда и играть – уже очень давно стало необходимостью... Он засучил рукава, закрыл глаза, а руки замерли в воздухе – эта пара мгновений создана для того, чтобы настроиться и отключиться. Музыка – единственный способ поделиться болью... Она освобождает его. Но лишь пока он играет... С первыми аккордами поднимается занавес, и убитая в мясо душа мечется по сцене, разыгрывая трагедию своей жизни. Зрителей нет, да даже если бы и были, они вряд ли разгадают её послание среди красивого разнообразия звуков. Удивительно, как легко его мозг запоминал сложные произведения... Раньше эта способность была преимуществом, которое учитель называл даром. Сейчас она – бесполезная данность. Донхёк мог играть только здесь...В месте, где он жил, не было и следов фортепиано... Кроме большого белого рояля в гостиной, к которому было запрещено подходить под страхом смерти. Да, она так и кричала «я убью тебя, если ещё хоть раз увижу»... Хотя он прекрасно знал, что она может сделать с ним кое-что похуже... Вдруг из коридора доносится женский смех, и за секунду до того, как в класс входят две старшеклассницы, Донхёк прячется за штору. В школьном дворе его «репетитор» смущённо пятится назад, когда незнакомая девушка подходит к нему слишком близко. Она вдруг закрывает лицо руками, а покрасневший иностранец начинает глупо улыбаться... Странно… Хёк не может на это смотреть. Внутри него что-то больно умирает... так отчаянно, что всей пролитой крови вмиг становится недостаточно. Он резко выходит из укрытия, до смерти пугая вытирающих пыль девушек, и покидает кабинет. Это так глупо, что до обидного смешно… И хочется кричать, надрывая связки, но ни один звук так и не выходит, умирая безжалостно забитым зародышем. Плевать...плевать....ему глубоко плевать… Уже на лестнице он наконец находит в кармане лезвие и задирает рукав... Резать негде. И здесь не будет достаточно больно. Нужно найти другое место. Быстрее... Недолго думая, Донхёк задирает выше и режет точно по внутренней линии локтевого сгиба. Сильная боль резко пронзает каждую клетку, и с новым взбросом эндорфинов парень наконец чувствует облегчение... И плевать, что ненадолго... Плевать… Алая струя стекает по локтю и капает на ступеньки. «Что я делаю?..» Мало... Донхёк опять подносит лезвие к коже, сантиметром ниже, и ... замирает... «Literally at this second… Like in everything that's happening in the world Being a human is pretty much the hardest thing to be…» Он прислоняется к стене и сползает на ступени… В сердце пусто… И пустота жестока. Донхёку не нужно лишний раз напоминать… Он всё прекрасно знает... Гнилое яблоко должно быть изолировано от остальных плодов, иначе всё погибнет… Но ведь были времена, когда он не был таким гнилым… Были ли..? Сейчас он уже ни в чём не уверен… «Ты и так подошёл ближе, чем я мог позволить... Прошу... Не надо...» Каждая частичка души соткана из боли, не имеющей выхода наружу, и только пуская кровь, можно почувствовать себя чуточку лучше. «А что ты хотел? Хах…... Ты просто жалок...» Смешно. Он даже не мечтал, всё прекрасно понимая...Почему тогда так... так… Н е в ы н о с и м о «I'm a lonely star Is there anybody out there? ~…» Лезвие падает на пол, глухим звоном опускаясь на ступеньки. Донхёк зажимает рану… Больно. Все руки в крови. Он поджимает колени, обхватив их руками, и сжимается в маленький комок тени, одиноко рыдающий над собственными увечьями… Уродство… Вот, как выглядит его душа. Когда Донхёк увидел этого иностранца в церкви, то на долю секунды решил, что он его Ангел Хранитель... Красивый парень стоял в свете утреннего солнца, падающего с верхних витражей, и смотрел на него так печально, как будто хотел помочь, но Бога ослушаться был не в праве... Однако до Хёка быстро дошло, что во всём виновата игра света, и этому «ангелу» просто любопытно, как и десятку других глаз, устремлённых на него сейчас... Смешно. «Words are there but they don't come out ~…» Дьявол... Ну почему этот красивый парень и есть тот забавный мальчик, который когда-то помог юному пианисту в аэропорту? Плохая шутка Бога... Сейчас Хёк ненавидел его. Солёные слёзы текли по лицу, попадая в рот. Нечем дышать… Это всегда было так трудно?.. Чёрт… После встречи с Марком он стал слишком много плакать. Нужно остановиться. «I guess I'll be a somebody that nobody knows Guess I'll never find the one that I can call home~…» Люби он себя чуточку больше, давно бы всё закончил… Но у Хёка никогда не хватало смелости… Быть человеком оказалось непосильно. И каждый вдох приносит новую порцию гнетущего одиночества. И даже если на теле не останется живого места, это не поможет, Хёк знает. Он всё прекрасно знает… «I'm a lonely star Is there anybody out there? ~…» Больно… Перед глазами сцена во дворе, но он не знает, что она здесь забыла. Хёк стискивает зубы и, запустив пальцы в волосы, сжимает ладони в кулак. Почему?.. Зачем он так отчаянно каждый раз отрезал себе руку, что тянулась к Марку? Пусть его душа захлёбывается в собственном кровавом унижении, но он не позволит этому парню увидеть свои раны… Временами в сердце тлела надежда, что он всё же вспомнит его, но на самом деле Ли Донхёк знал, что ему это не нужно. Его это убьет. Сейчас уже ничего не исправить… Донхёк делает глубокий вдох и поднимается на ноги. Нужно ехать. Его надзиратель будет нервничать. На улице идёт снег, белыми хлопьями мягко опускаясь на всё вокруг… Машина уже ждёт, но Хёк отчего-то медлит. Снежинки тают, стоит им коснуться ладони… Он не знал, что протянет так долго. Кажется, он настрадался достаточно… Здесь всё равно нет места для него. Никто не заметит… Даже Марк… Марк Ли… … Донхёк сидел в кабинете Джонни Со, играя в телефон и ожидая, пока класс музыки освободится, когда спустя девять лет он вдруг снова услышал имя Марка Ли... – Нет, Тэён, какие неприятности, о чём ты говоришь? У меня всё отлично. Лишь пара учеников ещё не определились с вузом, но я тебя уверяю... – Джонни накручивал чёрный провод от телефона на палец, вяло тряся ногой. – Зачем тебе их фамилии, дорогой?.. Ладно, ладно, но я тебе говорю, в этом нет ниче-... Опять ты про свои рейтинги! Да мы и так на первом месте всегда!... На третьем?.. Разве?.. Ну не на четвёртом же, чего ты психуешь?.. Да, да... Хорошо... Записывай: Вон Юкхей, Хван Ренджун и Марк Ли... Нет, это всё!.. Я тебе говорю... Ты мне не веришь?.. Я ведь могу и уволиться, детка... Это было странно, но что-то внутри Хёка сломалось, дав трещину. – Марк Ли? Задумчивый Джонни перестал стучать карандашом по столу и заинтересованно посмотрел на обычно немого второгодку. – Марк Ли – переведённый студент из Канады... Ты его знаешь? – Из Канады? – Донхёк больше не видел экрана, пытаясь успокоить сердце... – Да, его родители переехали месяц назад, и он теперь учится в моём классе. Так... Ты его знаешь? – Нет. – Нет?! Хммм... – взгляд учителя стал ещё подозрительнее. – Кстати, какого черта ты тут штаны просиживаешь каждый день, дорогой? Тебе заняться нечем? – Я больше не приду. – Нет! Нет, нет, нет... Я не это имел в виду, лучше сиди здесь, а то, когда где-то шляешься, вечно нарываешься на... неприятности... – договаривал он уже наедине с собой. Донхёк не стал слушать... Как обычно... Джонни налил себе вина в бокал, стоявший тут же, на краю стола, и откинулся на спинку кресла. – Марк Ли, значит... Хммм... Донхёк открыл дверь учительской с ноги. Он всегда так делал, когда ему нужно было, чтобы никто не смог отказать, опасаясь. Это было, своего рода, предупреждением непринятия любых возражений. К тому же, здесь все знали, кто его отец, будь он трижды проклят. – Ли Донхёк?! – секретарь завуча чуть не проглотила язык от испуга. – Мне нужно расписание выпускного класса Джонни Со. – Расписание? Но... – ей было достаточно взгляда на стеклянную ширму, за которой возбуждённый завуч, Ким Доён, довольно активно жестикулировал, намекая на безоговорочную капитуляцию. – Д-да, конечно... Одну минуту... «Клубные занятия...» Донхёк тут же порвал, выданный ему трясущимися руками лист, и секретарь побледнела ещё больше, нервно перебирая цепочку на шее. – Мне нужен список членов всех клубов, которые посещают ученики его класса. – Клу-клубов?... – быстрый взгляд на бьющегося в конвульсиях завуча, и она тут же печатает снова. «Баскетбольный клуб?..» Он рвет и этот лист, доведя несчастного секретаря до инфаркта, и игнорирует все внимательные взгляды. – Спасибо, – у него на них нет времени... Даже в самых страшных кошмарах Донхёк не предполагал, что он настолько сентиментален... В наушниках на повторе играла Reverie, Хёк сидел на трибунах, украдкой разглядывая играющих. Но парни играли не в форме, поэтому надежда на лёгкую идентификацию просто ушла, не попрощавшись. Было в высшей степени наивно, полагать, будто бы он сразу узнает его... Хотя, если присмотреться к красивому парню из церкви, который, какого-то черта, бегал тут же, то можно заметить знакомые брови над большими глазами... Вот только... «Какого хуя он вообще здесь делает? Мы учимся в одной школе?» Почему-то, стоило Хёку представить, что это действительно тот самый, болтливый мальчик, как внутри поднималась волна протеста. Этот парень видел его в церкви, наблюдая кровавый скандал вокруг неприличной ориентации. К тому же, он был слишком привлекателен, а это добавляло очков, скорее, команде "против", чем "за". И вообще... «Он раздражает...» Но, как ни странно, глаз постоянно за него цеплялся, и вскоре Хёк забыл, зачем пришёл... В тот день он так и не нашёл его, запретив себе об этом даже думать. Если начистоту, то… Он боялся. Слишком часто билось его сердце при мысли о том, что он встретит этого мальчика снова… Хотя они оба давно уже не дети. Это глупо, да. Но даже спустя столько лет он помнил тепло той маленькой ладошки… То, что он слишком часто сталкивается с парнем из церкви казалось раздражающим совпадением, пока однажды этот ненормальный не заступился за него в туалете… «И кто тебя просил, идиота кусок..?» Странно, но Донхёк не хотел, чтобы он пострадал. Наверное, это от того, что этот придурок казался ему чертовски сексуальным… «Он… Чего он добивается..?» Пока гомофобы не связали их, навредив имиджу этого лоха, Донхёк решил прекратить спектакль, вылив воду. «Не приближайся…» Но до красавчика не дошло… И Хёк не заметил, как стал слишком много думать о нём. Когда Джонни позвал его, чтобы сообщить, что он придумал, как молодому дарованию побороть английский, Донхёк удивился. Они никогда не поощряли любые социальные взаимодействия ненормального суицидника, предпочитая изолировать его от остальных школьников, и это понятно, учитывая его непростую ситуацию. И при этом они сейчас так просто просили его позволить приставить к себе репетитора? Они что, забыли кто его мать? Но все вопросы кончились, потерявшись в знакомом имени. – Кто?.. – Донхёк молился впервые в жизни, умоляя Бога сказать ему, что это шутка. – Марк Ли. Я тебе уже рассказывал про него, помнишь? Только пообещай, что не будешь его пугать? А вот и он! – Извините, я опоздал… Вы звали учитель? – Этот голос… Нет… Только не это. На самом деле, где-то в глубине разодранной в клочья души, Ли Донхёк знал, что этот красивый парень и есть тот мальчик… Вот только… В тот вечер Донхёк впервые за много лет ревел, глядя на свежие порезы на коже, и мечтал лишь об одном. Убить это. … Когда Хёку было девять лет, он взял свою первую награду на международном детском музыкальном конкурсе, который проходил в Ванкувере. Он исполнил тогда одну из прелюдий Рахманинова, и это была поистине сенсация, весь зал аплодировал стоя... Но на обратном пути, в таможенной зоне аэропорта, юного призёра потеряли. Донхёк сам не заметил, как учителя не оказалось рядом. Он замер перед витриной расписных музыкальных шкатулок, а когда очнулся, в огромной толпе не нашёл ни тени знакомого лица... Мальчика бросило в жар. Он не знал английского, не знал, какой у них выход, какой самолёт и... Всё, что он знал – он никому не нужен, поэтому есть вероятность, что его не будут искать. А может, его бросили специально? Как вариант. Донхёк присел на корточки, уставившись в серую плитку, он изо всех сил сдерживался, чтобы не зареветь. Мать запрещала ему плакать... ведь он мужчина... «Все хорошо... Всё будет хорошо... Учитель найдёт меня... Главное, оставаться на месте...» – Are you okay? Хёк поднял голову и увидел невысокого мальчика с огромными глазами и смешными бровями-чайками. Он наклонился к нему, оперевшись на коленки, и опять заговорил на инопланетном языке: – Are you lost? Хёк покосился на брелок с плюшевым арбузом, висевший сбоку на ремне коротких штанишек приставшего иностранца, и решил, что если он откроет рот ещё раз, придётся точно зареветь... – Шёл бы ты мимо... – первая слеза, будто прощупывая почву, медленно покатилась по щеке, как вдруг глаза арбузного мальчика улыбнулись, и он произнёс на доступном корейском: – Ты из Кореи? Здорово! Наверное, мы будем в одном самолёте! Ты летишь через Нью-Йорк? Как тебя зовут? Я Марк Ли. Мы с мамой летим в Сеул на похороны к бабушке. Правда я её никогда не видел, но мама сказала, что мы должны проявить уважение... А почему ты один? Потерялся? Или там что-то есть? – болтливый в катастрофических дозах Марк вдруг присел рядом, уставившись в плитку. – Уже ниче-... – Пошли, – мальчик вскочил и протянул руку. – Я помогу тебе найти родителей! Они наверное волнуются! Как тебя зовут? – Донхёк... Но я не с роди-... – его протянутую руку тут же крепко схватили. – У тебя такая красивая загорелая кожа! А мне мама запрещает гулять на солнце. Она говорит, что это вредно. А так бы у меня точно был бы такой же цвет! Знаешь, один раз, я всё равно пошёл на побережье без шляпы. Там есть одно место, я как-нибудь тебе покажу, где очень много ракушек... Правда, там девчонки из соседнего дома вечно пасутся, но в тот день там никого не было и знаешь... Смотри, вон та женщина, похоже, кого-то ищет!! Это не твоя мама? Донхёк посмотрел на блондинку с голубыми глазами, на которую указывал Марк, и задумался...«может...я зря с ним пошёл?» – Нет... Здесь нет моей мамы. Мы приехали с учителем и.... – Учителем?! – Марк потянул его за руку, ведя дальше сквозь толпу иностранцев и их чемоданы. – Ты путешествуешь с учителем?! Ого!.. Ты, наверное, очень плохо учишься, бедный... – «Бедны-...»? – О! Смотри какой щенок!! – не отпуская чужой ладошки, Марк рванул к девушке с пекинесом. – Can I pet your dog?! How old is your puppy? – Of course! But... This is not a puppy, he is eight years old... – Oh, really?! – Марк трепал лохматую собаку за ухом, и глядя на его яркую улыбку, Донхёк неуверенно потянул руку. – Он такой забавный, правда? Потрогай, не бойся! «Не забавнее тебя...» Пианист смотрел на сияющие глаза болтливого мальчика, и думал о том, что хочет быть его другом... Хочет ходить с ним на пляж, гулять под солнцем, гладить собак и... Странно, но он больше не хотел плакать. Сейчас ему было весело и он больше не боялся. Под несмолкаемую болтовню хозяина арбузного брелока, мальчики сделали несколько кругов, обойдя всё выходы, но так и не нашли учителя. Хотя на втором круге, пианист уже забыл, зачем они тут ходят, полностью погрузившись в яркую доброжелательность, исходившую от его провожатого, которой он никогда не встречал прежде... – Давай отдохнём? Хочешь пить? Я разбил свою копилку, которую собирал почти три недели, представляешь? Но в дороге деньги нужнее, вдруг я увижу лего, которое давно хотел, верно? Но вместо автомата с водой, Марк потащил Хёка к мороженщику... Денег хватило только на один рожок, поэтому, сидя на полу под огромной искусственной пальмой, они лизали пломбир по очереди. – Сколько тебе лет, Донхёк? – Девять. – А мне уже десять! Значит, я старше. Можешь звать меня "хён". – Угу, – было жарко и мороженое быстро таяло, пачкая руки. – А я буду звать тебя "Хёк". А почему ты приехал с учителем? Учишься даже на каникулах? – Он учитель по фортепиано... Мы приезжали на конкурс... – Зачем? Любите музыку? Моя мама часто слушает музыку Буха, но мне не нравится. Она слишком скучная... – Буха?..– что-то ему подсказывало, что Марк просто исковеркал фамилию, но он не стал возражать. – Я не знаю, я играл Рахманинова. Вроде, всем понравилось... – Ого!! Так ты играл! Ничего себе! Ты умеешь играть? – Ну... Да... Вдруг и без того большие глаза болтуна округлились ещё больше, и он вскочил, увлекая за собой пианиста. – Почему ты раньше не сказал, Хёк?! Там в центре зала есть огромный рояль! Если ты заиграешь, учитель сразу поймёт, что это ты! Рояль был действительно огромным... Донхёк удивился, как этому мальчику пришла в голову такая хорошая идея?.. Действительно... Он может просто сыграть... Но... Руки замерли в воздухе над красивыми белыми клавишами... Донхёк посмотрел на мальчика, который, в предвкушении приоткрыв рот, стоял рядом с инструментом, и вдруг почувствовал, что хочет сыграть для него... Он... Он не хочет... Чтобы... Чтобы его нашли... Он хочет сыграть для этого мальчика, который носит на ремне арбуз и любит пломбир... Вот бы быть его другом... Наконец пальцы уверенно опускаются на инструмент, и огромный зал международных вылетов погружается в Reverie великого Клода Дебюсси... Учитель и правда пришёл на звук и отругал мальчика за то, что вместо того, чтобы стоять на месте и ждать, он шлялся непонятно где... Донхёк даже не успел нормально попрощаться... Их рейс был прямой и посадка уже началась... Марк ещё долго стоял и активно махал ему рукой, улыбаясь и подпрыгивая, а Хёк чувствовал, как пальцы липнут друг к другу из-за мороженого, а в сердце что-то щемит и опять хочется плакать... Его всё-таки нашли... Но было такое чувство, будто потеряли. ... Он не собирался идти на занятие. И Хёк знал, что если не придёт, то ничего не случится. В этой школе он был на особых правах… Но руки сами заиграли ту самую Reverie, и Марк Ли снова нашёл его. «У тебя всё хорошо?» Тысяча стрел будто разом проткнули его лёгкие, причиняя адскую боль, и Донхёку показалось, что он сейчас не сдержится и заплачет… «Это ты, Марк?» То, что он испытывал к нему, пугало. Донхёк сам не замечал, как пожирал его глазами, желая прикоснуться, при этом отчаянно проклиная тот факт, что именно он оказался тем Марком… Он рассматривал каждую деталь, ища в нём того самого мальчика, но видел лишь красивого любопытного парня, который украдкой рассматривал своего ученика. Это забавляло. «Интересно… что он обо мне думает?..» Глупый вопрос. Что это за чувство?.. Наверное, он всё же действительно хочет, чтобы этот канадец вспомнил его. Глупо. Ведь это было слишком давно… Донхёк кое-что понял, когда они вдвоем прятались в шкафу у химика. Его влечёт к Марку. И тот мальчик из далёкого прошлого совсем ни при чём. Глупые мысли вырисовывались в новые жуткие порезы на коже. И он уже знал, какой будет конец. С каждым разом глаза позволяли себе всё больше, блуждая по чужому телу, а сердце замирало всё чаще от любого случайного прикосновения, и каждая ночь приносила лишь боль, а по щекам текли слёзы. Хёк действительно старался не резать себя, ведь Марк начинал злиться, когда замечал кровь, но не всегда получалось… «Дьявол…» Мальчик не должен был вырасти в кого-то настолько соблазнительного, чтобы найти Хёка только тогда, когда всё станет бессмысленно. Уже слишком поздно… Только лезвие могло ему помочь. И больше всего на свете Хёк боялся лишь одного: что это перестанет работать. И с первым снегом оно и правда перестало… … Из-за пурги они ехали дольше обычного. Хёк собирался проскочить в комнату незамеченным, но мать будто знала это, встретив его в холле. – Ты опять в крови! Может хватит издеваться?! Ты ведь этого добиваешься, да? Хочешь испортить отцу карьеру. Он хотел обойти её, но за столько лет госпожа Ли научилась угадывать все манёвры. Она схватила его за руку и больно дёрнула изо всех сил. Почуяв очередной скандал, прислуга предусмотрительно разбежалась по делам, оставив их одних. – Я тебя предупреждала, – она потянула его в сторону подвала. – Нет, я сегодня уже занимался! – Хёк пытался упираться ногами, но мокрые ботинки скользили по ковру. – Ты будешь занимать ещё. При поступлении твой балл должен стать самым высоким, не забывай, что если он баллотируется в следующем году, то к нашей семье будет приковано внимание всей страны! – Да я, блять, скорее сдохну, чем доживу! – Заткнись, маленький ублюдок! Только попробуй сдохнуть, я убью тебя! – она схватила первый попавшийся предмет, который оказался вазой с искусственными цветами, и обрушила на него… Донхёк скривился от боли и, хватаясь за плечо, рухнул на колени. Пусть лучше она убьёт его, но он сейчас не в состоянии просидеть пять часов под камерами в пустом подвале, где были только учебники и стакан с водой. После того случая с учителем по фортепиано, который окончательно сломал маленькому Хёку жизнь, она не позволяла никому с ним заниматься, заставляя ребёнка во всём разбираться самому, наедине с бетонными стенами. Неудивительно, что мальчик сошёл с ума окончательно. Молодая госпожа поправила волосы и, позвенев ключами, открыла железную дверь. – Спускайся. – Лучше убей меня… – Хах… Ты всегда говоришь об этом, но посмотри на себя. Ничтожество вроде тебя даже помочь себе сдохнуть не может, о чём ты говоришь… Иди. Нам нужны высокие баллы. Я позвоню доктору, он потом тебя осмотрит. Когда ты уже прекратишь резаться? Боже, за что мне это грязное отродье?.. Странно, но сейчас он не хотел плакать. Всё, что кипело в нём – это ненависть. – Если у этого ничтожества хватит сил, и он всё же сдохнет… Что скажет пресса, м? Женщина закатила глаза. – Ты сейчас пытаешься меня шантажировать? Хах… А ещё кричал, что это я больная. Да ты такой же. Ты просто жалкая смесь наших с твоим отцом пороков… Будто вся наша грязь… Наше наказание. Больно… «Leave me in chains… Strip me of shame ~…» Кажется, у Хёка было ещё лезвие… Говорят, под коленками тоже больно. Он медленно встаёт, делая вид, что собирается спуститься в подвал, но в последний миг резко разворачивается и убегает. Парадный вход всегда предусмотрительно закрыт на случай очередного побега, но второгодка знает, что водитель пошёл чистить снег, а значит гараж открыт… «Don't cry mercy, There's too much pain to come ~…» Снег приятно морозит кожу. На крыше пусто и довольно безветренно. Поднимаясь по лестнице, Хёк изрезал все руки, не оставив живого места… Как он и думал… Это больше не помогает. Всё бесполезно. Чёртовы слёзы текли ручьём… «Fill me with rage And bleed me dry ~…» Перепрыгнув через перила, он сел на самый край, всматриваясь в горизонт. Холодно… Руки немеют. «Ты должен прекратить уже это…» Почему он ещё не спрыгнул? Неужели снова не хватит решимости. Он жалок. Опять… Вдруг чьи-то тёплые руки обхватывают его за плечи, и знакомый напуганной голос на английском вдруг произносит над самым ухом: – Are you okay?