TAKE ME OUT

      

- 7 -

             Донхёк соврал.       На самом деле, желание у него было лишь одно... И он не смел даже мечтать о том, что однажды наберётся смелости произнести его вслух.              «– Попробуешь или сделаешь?       – Я ... сделаю... »              Стоило ему услышать это, как по телу прошла дрожь, а кончики пальцев будто коснулись обнаженного провода напряжением в тысячу вольт, но уже через мгновение сердце болезненно сжалось от леденящего душу испуга... «Нет... Ты не сделаешь... Потому что я никогда не смогу попросить...»       Казалось, проще, да и естественнее, будет сразу сдохнуть.       За столько лет, полных боли, Донхёк слишком хорошо изучил её, распробовав на вкус. Но эта била все рекорды по неподъёмности...              Хёк старался не думать.       Он решил всё принять. Пара порезов – и жизнь не будет казаться такой уж отвратительной, чтобы проглотить новую порцию и всё ещё не подавиться.       Но Марк Ли вспомнил его, и всё внутри кричало об этом, отказываясь сдаваться. Желание, прикованное цепями ненависти к темнице боли и позора, бесстрастным судьёй брошенное умирать там навечно, вдруг напомнило о себе слезами, что беззвучно текли по щекам всю ночь.       Хёк знал, что никогда не получит это... Но когда пришло время и правда отказаться от Марка, стало действительно страшно.       Он может не пережить второго раза... Весь его мозг за последние пару месяцев пропитался мыслями о канадце, сотканными из страха, неуверенности, боли и желания... И эту заразу было не вытравить.              – Я... я не смогу... без... тебя...       Донхёк врал.       Он уже не мог...              Каждое слово Марка было пропитано неподдельной искренностью, каждое прикосновение – наполнено невероятной нежностью... Глаза смотрели с незнакомой прежде тёплой любовью, мягко отливая в грусть, и этот голос окутывал каким-то неземным спокойствием, даря долгожданное облегчение...       «Ты так же чист и прекрасен, как и в тот день, когда я впервые встретил тебя. И так будет всегда...»       Ли Донхёк сломался.       Всю свою жизнь он считал себя наказанным... проклятым... грязным...       Но сейчас его наконец-то благословили и...              Он чувствовал себя как брошенный ребёнок, которого наконец-то кто-то нашёл, чтобы забрать из ада.              Пропуская через каждую нервную клеточку своего тела, Хёк остро ощущал перебирающие его волосы пальцы, нежно постукивающую по спине руку и пронизывающий всё вокруг приятный запах Марка.       «Обними меня сильнее...»       Постепенно слёзы иссякли, избавив сердце от копившейся годами боли и оставив лишь удивлённую пустоту.       Всё внутри замерло в ожидании...       Ведь теперь...       Хёк мог произнести это вслух...              – Я хочу… твою шею… можно?.. хён?..              Он бы даже не услышал ответа. Его голова была пуста, в висках пульсировало, а тело влекло...       Сейчас Хёк слышал только свою страсть, так несвоевременно оставленную без контроля. Она охватила его целиком, затрудняя дыхание и воспламеняя внутренности...       Руки легли на чужие бёдра, плавясь от осязания упругого тела под ними, и всем своим существом Хёк сосредоточился на губах, предвкушая сладостный момент касания прекрасной белой шеи... И когда это случилось, он исчез, целиком и полностью растворившись в желанном соприкосновении под чувственный аккомпанемент чужого дыхания...       Пережив первую волну тактильного удовольствия, возбуждаясь всё больше, языком Хёк попробовал кожу на вкус... Водя открытыми губами по испачканному слюной месту, он был готов окунуться глубже, но вдруг дверь в комнату резко распахнулась...              – Оппа! Мы купили арбуз, тётя зовёт тебя вниз...              Донхёк мгновенно сжался и, прежде, чем почувствовать, как его отталкивают, резко отстранился, спрятав голову в руках...       Холодный пот градом стекал по спине, сердце остановилось, а в горле застрял колючий ком ужаса, раздирающий шипами до крови... «Нет... Я ничего не делал... Нет... Прости...»       Тело испуганно ждало наказания, а мозг отказывался здраво оценивать ситуацию, умирая от стыда, чувства вины, отвращения к самому себе и детского страха перед матерью и подвалом.       – Are you okay? – Хёк вздрогнул, почувствовав мягкое прикосновение к плечу. Взволнованный голос Марка вернул его к реальности, прогнав детский кошмар, но теперь второгодка боялся другого...       Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, Донхёк поднял глаза на хёна, умоляя Бога вернуть ему последние несколько минут, чтобы всё исправить... Марк встревоженно вглядывался в его лицо, привстав на колени. И всё, чем Хёк был поглащен, чувствуя, как успокаивается: на красивом лице канадца не было отвращения.       – It’s okay, Hyuck... It’s okay, calm down. It's all right... – Марк нервничал, протягивая руку, чтобы успокаивающе погладить второгодку по волосам, и это значило для Хёка в два раза больше, чем всё, что он ему сказал несколькими минутами ранее...       – Оппа... – ребёнок всё ещё стоял в дверях, с поджатыми губами наблюдая за происходящим.       Услышав его голос, Марк будто очнулся и сел обратно, начав судорожно собирать аптечку.       – Я уже иду, Юта.       – А почему он ел твою шею, хён?       – Он не ел. Он просто... поцеловал...       – Поцеловал? Зачем? Я тоже хочу.       – Эммм...нет, Юта... Видишь ли?.. У нас с ним... договор..? Да, мы договорились: его руки – мои, а моя шея – его. Как-то так...       Глаза ребёнка загорелись, явно оценив придуманную хёнами игру.       – Я тоже хочу «договориться»!       – Хорошо, Юта. Договоримся, а пока иди вниз, я уже спускаюсь.       Малыш убежал, оставив дверь открытой, а Марк будто мялся, медля уходить.       – Ты... в порядке?       – Да. Можешь идти.       – Я принесу арбуз сюда, – канадец поднялся, поставив красный ящик на стол. – Подожди немного, я сейчас...       – Хён?..       – Да?       – Прости меня...       – Что?.. Но за ч- .. – Марк вдруг покраснел, забегав глазами по комнате. – Всё нормально, Хёк. Я тоже целовал твои руки, даже не спрашивая, и ни разу не извинился за это, хах... Всё хорошо, не бери в голову... Я сейчас...       Канадец неуклюже направился к двери, собирая все углы, и Хёку вдруг показалось, что ноги его не держат, а коленки предательски подкашиваются... «Он так за меня переживает или он...»       – Хён?..       – М?.. – уже у двери Марк замер.       – Не «договаривайся» больше ни с кем.       Красные уши хёна наполняли сердце непонятным теплом, заставляя краснеть самому, и Донхёк позволил себе осторожно коснуться мечты о взаимности, всё ещё дико боясь её и ненавидя...       – Хорошо...              ...              – Оппа, дай я поцелую свою щёчку! – маленький Юта опять полез на Марка, отрывая того от диффур.       После пятого раза Донхёк перестал бросать убийственные взгляды в их сторону, стараясь держать свои эмоции при себе. Его лицо должно быть нечитаемо, а иначе...       – А меня?! – долговязый китаец, сидевший по левую руку от Марка, надул щёки, подставляя их ребёнку, но Юта обхватил своего оппу за шею и показал язык.       – Нет! Мы с Марк-хёном играем в «договор». А ты не играешь с нами!       – Что за игра? Может я тоже хочу!       – Мы «договорились», что щёчки хёна – мои, а мой животик – его! Но тебе нельзя с нами!       – Почему?       – Такие правила! Я сам придумал, – довольный ребёнок чмокнул любимого хёна ещё раз, а Хёк не заметил, как сломал карандаш, с силой надавив на бумагу. – Хочешь поцеловать свой животик, оппа?       – Ну у вас и геймы, бро.       – Блять... Вы мешаете... – это было последней каплей...       Хёк отбросил тест в сторону.       – Вода, – ему было абсолютно плевать, что жёсткий тон его голоса и манера напугали ребёнка.       Красный, как арбуз, Марк смотрел на него так, будто это он был в гостях, а не наоборот, с тем самым стеснением и удивлённо задранными на лоб бровями чайками.       – Хочешь пить? Сейчас принесу...       – Я сам. Ты ведь... занят.       Уже покидая гостиную, он услышал:       – Бро... Скажи ему, чтоб не ругался при бэйби... И вай он соо энгри ол зе тайм?..       Если присутствие раздражающего мелкого можно было хоть как-то объяснить, то вот что здесь забыл этот китаец, Хёк отказывался понимать.       Всю неделю второгодка умирал, ожидая назначенного дня совместных с Марком занятий, изо всех сил сдерживаясь по ночам, чтобы не нажать на вызов и не услышать чужой сонный голос с соблазнительной хрипотцой на другом конце провода... Но когда канадец сказал, что сегодня заниматься они будут в гостиной, потому что Юту опять было не с кем оставить, и через час в дом вломился «высокий друг» со словами «бро, ай кент, мне нужно с тобой поговорить, онли ю андестенд ми!», Донхёк проклял тот момент, когда ляпнул директору про «экспресс-подготовку»... Каждый раз, как мелкий шумно целовал Марка, а Юкхей наклонялся к его уху, чтобы что-то сказать, сидящий напротив Хёк чувствовал, как что-то похожее на зависть и обиду горечью разливалось в лёгких, ударяя в мозг отвратительным запахом жажды мести. Пытаясь подавить гнев, невероятной силой которого он был напуган, второгодка, по привычке, судорожно нащупывал сквозь рукава свежие порезы, чтобы надавить, но... не находил их...       Донхёк боялся приходить... боялся вновь услышать этот голос, увидеть улыбку, почувствовать запах... боялся вновь поддаться страстному желанию прикоснуться, попробовать, насладиться и захотеть большего... боялся встретить пустую доброту и ни к чему не обязывающую заботу из жалости или чувства долга... боялся понять, что зависим окончательно, но не нужен... Донхёк боялся признаваться, что влюблён безумно, как будто знал извращённое значение этого слова... Боялся, что посмотрит в эти глаза и решит умереть...       – Что ты делаешь?! – Марк схватил его за локоть, останавливая, и Хёк очнулся.– Дай мне.       Второгодка медленно протянул ему нож, который канадец тут же убрал в стол, несмотря на то, что у раковины стояло ещё пять таких же. Затем Марк потянул его за руку и задрал рукав, внимательно осматривая кожу.       – Я просил тебя любить их, Хёк... Я сказал тебе заботиться о себе... Почему ты..? Что случилось?       Донхёк смотрел на всё ещё держащие его запястья руки и удивлялся количеству цветов, что распускались внутри тысячами, тут же умирая.       – Я... Я не знаю... Я просто... – только последний кретин мог рыдать по поводу и без, сутками напролёт и в самые неподходящие моменты особенно, и он не хотел, чтобы Марк постоянно жалел его, считая плаксивым ребёнком, по типу того же Юты, требующим особого отношения. Но... Слёзы, как по заезженному сценарию, вошли бесшумно, напомнив о слабости, рождённой страхом...       – Всё хорошо... Всё нормально... – канадец потянул его за плечо, чтобы обнять, но Хёк оттолкнул его, выставив вперёд руку.       – Не надо. Я в порядке.       – Но... – это было странно, но на мгновение ему показалось, будто бы Марк был слегка удивлён и даже расстроен отказом от утешительных объятий.       Предвкушая красоту страданий самобичевания, сам дьявол тянул Ли Донхёка за язык:       – Хён... Ты обещал ни с кем не «договариваться» больше...       Глаза канадца мгновенно расширились, брови взлетели вверх, а уши мило покраснели.       – Ты издеваешься? Ему пять лет, Хёк. Пять! Даже меньше, чем тебе, когда ты потерялся в аэропорту. И... С самого начала это было придумано, просто чтобы объяснить ребёнку, так что...       – «Объяснить» что?       Марк вспыхнул, окрашиваясь в стыдливый цвет всё больше, но через минуту, он взял себя в руки, сжимая пальцами переносицу.       – Ладно... Хорошо... Нам пора поговорить, Хёк...       – Нет, – слёзы опять подступили к горлу. Хёк бы предпочёл оглохнуть прямо сейчас, потеряв возможность слышать этот красивый голос, чем принять вероятность того, что ему придётся выслушать Марка... – Сначала... я хочу поцеловать свою шею...       – Что?.. Послушай, это не серьёзно...       – Ты хочешь или нет, чтобы я о себе заботился?       – Ты шантажируешь... Это нечестно...       – Прости...       То ли от того, что канадец понял, что Хёк опять хочет плакать, то ли он всё ещё не смирился с отказом, но Марк опять взял его за плечи, притягивая к себе. Донхёк выставил руки, сопротивляясь.       – Я же сказал, что в порядке, – он старался говорить холодно, боясь того чувства жалости, что мог вызывать у добросердечного хёна, но получалось не очень... – Дай мне попить...       Донхёк смотрел на спину наливающего воды Марка, слушал, как в гостиной китаец пытается уломать маленького Юту на игру в «договор», выпрашивая глазки в обмен на лоб, и думал о том, что теперь понимает, почему освобождённые после длительного наказания преступники либо опять совершают преступления, чтобы вернуться в тюрьму, либо вешаются, не сумев привыкнуть к тому, что здесь... на этой самой свободе... им на самом деле нет места...       Больно.       Но он знал, что так будет... Он привык.       «Прислушиваться к желаниям? Хах...»       Хёк выпил залпом, поставил стакан на стол и направился в сторону гостиной за вещами.       – Я ухожу. Мне пора.       – Куда?! Мы ещё не позанима-...       – В этом нет смысла. Я больше не хочу, – он почти вышел, но чужая рука схватила его за локоть.       – Донхёк! – Марк с силой сжал пальцы, притягивая второгодку к себе. – Послушай... Я просто хочу знать, что ты в безопасности... Что ты будешь в порядке, где бы ты ни был... Что у тебя всё хорошо... Но когда ты ведёшь себя так, отталкивая меня со слезами на глазах, я... Я думаю о том, что опять всё испортил. Что я продолжаю делать только хуже и это... Это больно.       Он притянул сильнее, так что между ними было не больше десяти сантиметров, и Донхёк снова попал под действие соблазнительного аромата желанного тела.       – Не хочешь заниматься? Хорошо, мы не будем. Хочешь уйти? Ты можешь идти, но сначала... Прошу, не говори мне, что ты «в порядке» со слезами на глазах и после того, как пытался порезать руки.       Хёк полюбил этот взволнованный голос, находя его чувственным и способным наделять любые слова интимностью,предназначенной будто только для него одного... Он молча смотрел, как Марк осторожно отпускает его локоть, чтобы взять за руку и крепко сжать чужую ладонь, будто боясь побега. «Он любит это... и... обниматься...» Донхёк чувствует, как от того места, где их кожа соприкоснулась, по телу медленно расходится приятное тепло, и все эти эмоции больше не кажутся такими уж важными по сравнению с настоящим моментом.       Марк легонько тянет его на себя, заранее готовый к прежнему ответу, и Хёк действительно сопротивляется...       – Хён... шея... – он не смотрит в лицо, уставившись на чужой кадык, но всё равно чувствует, как канадец краснеет, хмурится, нервно сглатывает, пока наконец не отвечает, вздыхая:       – Блять. Ты хуже пятилетнего ребёнка...       Не веря в происходящее, Донхёк задерживает дыхание, прощаясь с рассудком, когда Марк слегка наклоняет голову набок, продолжая тянуть второгодку на себя... Боясь упустить внезапно подаренную небом возможность, Донхёк впивается в чужую шею немного резче, чем планировал, и слышит, как Марк удивлённо ахает, с силой сжимая его локти. Такая реакция возбуждает, и в голову ударяет опозоренная похоть, вырвавшись на свободу. Второгодка прижимается всем телом, покрываясь мурашками от неземного удовольствия, и жадно целует, покусывая, сладкую кожу... Он тонет в этом аромате, растворяется в ощущениях и плавится от сжимающих его локти рук, не понимая, как мог думать, что жил, до этого мгновения. Тяжело дыша, не в силах оторваться, Хёк повёл губами ниже, заставляя Марка откинуть голову. Когда он добрался до выпирающего кадыка, коснувшись его языком, канадец вздрогнул, издав глухой стон, и крышу снесло окончательно...       Донхёк вцепился в чужие плечи, прижимаясь сильнее, и продолжил жарко целовать каждый миллиметр шеи, не отрывая губ и распаляясь от тихих постанываний канадца всё больше... Как же это было вкусно…       – Хва...нх ... По...дожди, Хёк... Хва...хватит...       Им очень повезло, что ребёнок начал звать любимого хёна задолго до того, как его макушка показалась над столом на кухне.       – Оппа! Скажи ему, что это только наша игра! – он подбежал к канадцу и начал дергать его за кофту.       Донхёк настолько увлёкся, отключившись, что понял, что происходит, только когда Марк вдруг резко оттолкнул его за пару секунд до того, как к ним подбежал Юта.       – Что с тобой, оппа?.. Вы что, дрались?! – малыш переводил вопросительный взгляд с одного на другого, хмуря брови.       Всё ещё не веря в реальность пережитого, тяжело дыша, Донхек осторожно поднял взгляд на Марка, готовясь принять неизбежный приговор. Но, судя по огромным глазам и пульсирующей на шее вене, канадец был ошеломлён, удивлён, возможно встревожен, но не рассержен. На покрасневшим лице не было осуждения... Скорее, в поднятых бровях читался вопрос. И вопрос этот был не только к Хёку.       – Нет, Юта, мы... играли...       – Опять? Я не хочу, чтобы мой хён играл с ним...       – Мы... Мы больше не будем... – вдруг взгляд канадца упал вниз, и он резко выпрямился, хватая второгодку за руку. – Юта, возьми в морозилке мороженое и отнеси в столовую, я сейчас приду.       – Ты куда?!       – Хёк хочет в туалет. Я быстро... – он оттащил всё ещё слабо соображающего второгодку в коридор и включил ему свет в уборной. – Я... Вобщем... Не торопись...       Дверь в небольшую ванную захлопнулась, а Хёк наконец понял, насколько сильно был возбуждён... Мгновенно покраснев, он обхватил голову руками и осел на пол...       «Нет... Я всё испортил... Я...»       Хёк судорожно задрал рукав и простонал.       Чисто... После слов Марка в тот день, Донхёк поклялся, что больше не будет себя резать. Он выбросил все лезвия... Но сейчас...       Слёзы никак не останавливались, а среагировавший орган не желал сдаваться, но Донхёк скорее отрежет себе руку, чем позволит кончить... Нет... Он не может...       Он обвёл глазами уборную...       Здесь должна быть бритва.       Но только он нашёл одну в шкафчике над раковиной и поднёс лезвием к коже, как в дверь легонько постучали.       – Хёк?.. Всё хорошо?.. Ты долго... Я попросил Юкхея вместо меня отвести Юту домой, и они уже ушли...       Он уронил бритву и опустился на пол, с силой сжимая зубы, чтобы не зареветь, моля жестокое небо о милосердии...       – Ты меня слышишь? Донхёк?..       (♫) «Нет... Я никогда не смогу попросить тебя...» Хёк закрывает лицо руками... Как же сильно он хотел сейчас вернуться в детство... В тот день, когда они нашли друг друга в аэропорту...       – Можно...я войду?.. Или... Послушай, Хёк... Нам нужно поговорить.       Вдох-выдох...       Он сможет. Он справится...       Марк прав, Хёк стойкий и может вынести многое...       Никто не виноват, что его желание оказалось слишком глупым и эгоистичным, чтобы стать однажды озвученным...       Больно.       Но ведь он привык. Разве нет?       – Донхёк? Выходи, или я...       – Говори так... Я тебя слышу.       – Что?.. Но... Я хочу видеть... твоё лицо...       Хёк запрокинул голову, шумно вбирая носом воздух.       «Я тоже хочу видеть тебя... каждый день… постоянно... каждую секунду... всю свою оставшуюся жизнь… это… как моё единственное желание… нет... я... я не смогу...»       Спустя столько лет он снова встретил арбузного мальчика, горящего желанием ему помочь. И кто знает, может однажды история повторится вновь?       Даже зная, чем всё закончиться, Донхёк не испугается нырнуть в это ещё раз…и ещё…и ещё. Лишь бы почувствовать эту заботу, пусть она и приносит столько боли.       Дверь в ванную открылась, и Марк облокотился о косяк.       – Ты живой хотя бы?       «Только когда ты смотришь на меня…»       Глаза зацепились за красные метки на белой коже, и по телу вновь прошёлся ток, но стоило Марку понять, куда уставился второгодка, как он тут же покраснел и неловко прикрыл шею ладонью.       Донхёк виновато опустил голову.       – А ты думал, я тут на душевом шланге повесился?..       – Хах... Нет, просто... Эммм... – канадец неуверенно вошёл и присел на бортик ванной... – По поводу того... что произошло...       – А «что» произошло?       – Послушай... Твоё... мммм... твоё возбуждение... Оно естественно. Это нормально… так что не стоит проклинать себя, бояться этого или ненавидеть... И тем более стыдиться... Ты уже достаточно взрослый и... к тому же... ты... гей... Поэтому естественно, что... твоё тело реагирует и... тебе хочется таких вещей... Но... Я хотел поговорить не об этом.       Это было настолько смущающе слушать, и голос канадца сейчас был каким-то неестественным, но Хёк разозлился не поэтому… И злился он не на себя.       – Ты можешь не согласиться... Скорее всего, что ты так не считаешь, но боюсь...ты просто не осознаёшь этого... Ты всегда страдал в одиночестве, привыкнув справляться с болью своими силами. Ты не знал дружбы, заботы, любви и... Сейчас ты немного сбит с толку, и сердце цепляется за то, что ошибочно принимает за настоящие чувства. Я... Я хочу сказать, что твоё влечение ко мне... это созданная сознанием проекция смеси чувств благодарности, первой дружеской привязанности и вышедшего из-под контроля желания удовлетворения своих сексуальных потребностей, копившихся годами... Знаю, это звучит так, будто я оскорбляю твои чувства, называя их ложными, но подумай сам. Я оказался тем самым мальчиком, который когда-то помог тебе, мы встретились спустя столько лет и… Даже самая не сентиментальная натура была бы тронута, а в твоём случае это лишь укрепило заблуждения насчёт чувств ко мне. Я для тебя как спасательный круг. Первый источник, который умирающий от жажды путник встретил на своём пути. Но когда пройдёт время... Ты узнаешь новые места, новых людей, найдёшь новую мечту, продвинешься дальше, заведешь друзей, знакомых, врагов… ты в итоге поймёшь, что я был просто первым, кто протянул руку. Не больше...       Каждое слово резало по сердцу корявым ножом нестерпимо больно, оставляя кровоточащие язвы, не способные зажить.       Обидно...       «Не ты ли говорил, что хочешь, чтобы у меня всё было хорошо?       Но что же ты тогда делаешь?..»       Больно. Опять. И к этому невозможно привыкнуть.       – Донхёк?.. Прости меня... Но я... Я должен был сказать это...       – Чувство вины... – он медленно поднялся.       – Что?..       – Чувство вины – это всё, что ты ко мне испытываешь.       – Нет. И я уже говорил тебе об этом.       – Да... Ты много чего говорил... Спасибо тебе за... заботу.       Донхёк вышел из тесной уборной, оставив в ней умирать все свои детские мечты и страхи прямо на кафельном ледяном полу, истекая кровью. Но стоило ему обуться, и взяться за ручку входной двери, как его снова схватили за локоть, останавливая.       – Подожди.       – Мне пора. Отпусти.       – Пожалуйста, Донхёк... Прости меня... Я... Я просто хочу, чтобы ты...       – Всё нормально. Я в порядке.       – Тогда не плачь!       – Мы не «договаривались»…       – Что?..       – Твои только руки. Не глаза... Хочешь ещё и глаза? – Хёк обернулся.       Марк смотрел растерянно, прикусив нижнюю губу, как будто уже сожалея о том, что сейчас сомневается.       – Губы... Обменяю только на губы... Согласен, хён?..       Марк вспыхнул, но ничего не сказал.       – Всё, что ты сказал про моё «влечение»... Ты просто хочешь, чтобы оно всё так и было, верно?       Донхёк открыл дверь и вышел...       Если Бог есть, то он дьявол.       И он никогда не играет в кости.              ...              – Ну что?       Марк смотрел на две абсолютно одинаковые, на его взгляд, белых рубашки в руках матери и никак не мог понять, кому это всё надо больше: ему или ей.       – Без разницы...       – Ну, нет! Как так можно?.. Слоновая кость или опаловый?       – Мам... Я серьезно... На твой вкус.       – Марк.       – Хорошо, давай опаловый, или как там его... Вон та, в левой руке.       – Это слоновая кость.       – Да, да. Её.       – Отлично, я пошла гладить.       Завтра был выпускной, но она вела себя так, будто это была свадьба, не иначе...       Марк поблагодарил Бога за то, что костюмы они с Юкхеем купили ещё на прошлой неделе, абсолютно случайно зайдя в рандомный магазин в соседнем торговом центре.       Канадец почесал затылок и вернулся к ноутбуку, за котором он уже целый час пытался заполнить анкеты для подачи заявки на вступительный экзамен в университет, который должен быть уже на следующей неделе. И почему он тянул до последнего?..       Он больше себе не доверял…       Марк набрал в поисковике «вузы калифорнии» и пролистал все выпавшие варианты, пытаясь угадать тот самый, элитный, для будущих дипломатов…       После их последнего разговора в ванной прошло две недели, и Марк запретил себе нервничать, борясь с желанием всё бросить и приехать к шикарному замку на окраине города, чтобы… Зачем?.. Чтобы извиниться и опять сделать больно? Кого он обманывает?       «Пройдёт время, и Хёк поймёт о чём я говорил… И пусть даже если в этот момент он будет уже далеко, я… Я надеюсь, он простит мне мою самонадеянность и жестокость…»       Марк захлопнул крышку ноутбука и спустился на кухню, где мать наливала воду в отпариватель.       – Голодный?       – Нет… Я попить.       Марк смотрел на ножы возле раковины и… старался не думать о том, как безбожно врал себе в этой самой кухне, когда говорил, что позволяет Хёку целовать свою шею только ради него самого, а не ради этих странных ощущений…       В тот раз страсть второгодки будто бы перекинулась на него самого, атаковав разум и возбудив плоть, но разве Марк не знал, что ему это понравится, когда подставлял свою шею?.. Знал… Ведь Хёк уже целовал его так в тот вечер, когда канадец набрался смелости заговорить о его тяжёлом прошлом… И это знание разоблачало.       Он ужасен…       Говорит, что заботится, а сам будто бы манипулирует, стараясь незаметно приручить, привязать к себе и использовать… И если бы Донхёк не был так поглощён в свои страхи, он мог бы заметить с самого начала, что его хён ведёт себя не так уж и порядочно, как кажется на первый взгляд.       «Всё, что ты сказал про моё «влечение»... Ты просто хочешь, чтобы оно всё так и было, верно?»       «Из меня выйдет хороший врач?..»       Своим появлением Ли Донхёк принёс в его жизнь невероятные цвета и заставил определиться с будущим, и Марк был безумно благодарен Богу за то, что Тот подарил ему шанс поучаствовать в жизни того самого мальчика с шоколадной кожей, но…       Почему сейчас так хочется плакать? Странно.       – У вас завтра вечером будет вечеринка в клубе?       – Что..? – Марк вздрогнул, очнувшись, и вернул стакан к графину. – Аа… Да… Вроде, да. После окончания официальной части. Но… Я не пойду.       – Почему? Сходи обязательно, не бросай Юкхея!       – Хах… Я тебя уверяю, у него и так всё отлично в этом плане, так что…       – А у тебя?       – М?       – У тебя всё отлично?       – У меня?.. Ну… Да… Ты о чём?       Она мягко улыбнулась, покрутив регулятор на панели отпаривателя.       – Знаешь, Марк… Юта такой же болтливый, как и ты был когда-то в детстве. И сейчас весь наш сад играет в новую игру про какой-то «договор». Малыш с таким увлечением рассказывал мне, когда мы лепили динозавров, что это его «оппа» придумал эту игру вместе со своим «красивым, но постоянно злым новым другом»…       Марк чувствовал, как земля плавно уползает из-под ног, а во рту становится суше, чем в Сахаре.       – Мам… это не то, о чём ты…       – Это так забавно. Дети всегда всё чувствуют, хоть и не понимают половину того, что видят. С первого дня, как Юта познакомился с твоим новым другом, он постоянно жаловался мне, что этот грустный и вредный хён забрал у него оппу. И оппа больше не улыбается как раньше. Теперь он такой же грустный и всё время о чём-то думает…       – Я…       – Сделай одолжение, «оппа», – она погладила его по волосам и направилась к выходу. – Улыбнись. И обязательно сходи с ребятами в клуб, понял? Я даже разрешу тебе пропустить мессу утром… А то вдруг… Сам понимаешь… Потом весь приход будет обсуждать моего сыночка и его перегар.       – Мам.       – Ладно, ладно. Всё. У меня куча дел… – и она ушла, а Марк сел за стол и обхватил голову руками.       «Но ведь мы так не «договаривались», Ли Донхёк… Предложив взамен лишь руки, ты незаметно просто взял и… забрал меня всего…»       Но разве он не знал, что будет больно?              …              (♫)Тёмное подвальное заведение, оформленное под лофт, напоминало скорее дорогой бар с танцполом, чем клуб. Хотя Хёку было трудно судить, он никогда не бывал в подобных местах…       Пробираясь сквозь плотную толпу то ли танцующих, то ли пьющих, то ли просто сумасшедших людей разных полов, он искал глазами знакомый силуэт, паникуя всё больше…       Донхёк должен был лететь через неделю, но несколько часов назад мать, будто издеваясь, ворвалась в его комнату и сказала, что рейс завтра утром и провожать она не будет, поэтому можно прощаться.       Она выдала ему две кредитные карты, предупредив, что каждая операция будет отслеживаться. Сказала, что с ним едет аджума, которая будет ответственна за его поведение и дом, в котором он будет жить… И естественно… Камеры есть везде, поэтому в следующий раз он должен очень хорошо подумать перед тем, как затаскивать своих одноклассников в каморку под лестницу.       – Ты удивлен? Боже… Ты думал, я идиотка? Ты правда думал, что я ничего не узнаю? Марк Ли, значит… Понятно… Я запомню…              «I want you to want me ~…»       Вдруг Хёку показалось, что он заметил высокого китайца, и, обойдя целующуюся парочку у стойки, он наконец добрался до дальнего угла огромного бара-клуба.       – Где Марк?       «Tell me everything is gonna be fine, save me ~…»       Юкхей недоуменно окинул его взглядом, и, вытащив изо рта чупа-чупс, указал им куда-то в пространство.       – Они с Ёнсу пошли танцевать.       «Hidden deep inside is a monster baby ~…»       – С кем?       – С Ёнсу… Её брат работает здесь барменом… А ты что здесь делаешь?       «I only feel alive when my heart beats racing ~…»       Донхёк резко обернулся.       Музыка оглушала, белая дымка окутывала всё помещение, а мигающий свет сбивал ориентацию окончательно, но Хёк всё равно нашёл его. Канадец толкался в самой гуще танцующих, и второгодка вспомнил ту девушку, что была рядом с ним. Это она тогда признавалась Марку за школой и приходила вместе с ним к Хёку домой…       Удивляясь, почему эти люди всё ещё не в дурке или в тюрьме, проклиная каждого, между кем ему приходилось протискиваться, второгодка двинулся в сторону цели. Это было непросто, учитывая, что ориентир постоянно пропадал из поля зрения, и Хёк сбивался… Может… Люди приходят сюда, чтобы потеряться?       Он всё прекрасно понимал... Ему пришлось слишком рано повзрослеть.       Мать тогда не стала подавать в суд на насильника, боясь огласки, но через месяц его последнего учителя по фортепиано нашли повешенным в собственном доме, и никто даже не стал проводить расследование.       Это было ошибкой, надеяться, что в этот раз она не будет бдительна. Да разве Хёк думал об этом?.. Марк – единственное, что занимало его мысли, но сейчас он ненавидел себя за то, что не заметил какой опасности подвергает своего арбузного друга…              Донхёк схватил его за плечо, и канадец испуганно обернулся.       «I want you to want me…       Pupils dilate as you move in closely ~…»       – Хёк?.. Что ты здесь делаешь?..       – Нам надо поговорить, – он тянет его за собой, но Марк упирается.       – Я… Я сейчас не могу…       – Почему?       «And you don't even know me ~…»       – Я… Я много выпил…       – И что?       – Ты не понимаешь…       «So tell me that you want me ~…»       – Я… я сейчас готов «договориться» на всё что угодно… с тобой… на всё…              Внутри что-то обрушилось, будто лавина, мгновенно оглушив, а в лёгких вместо воздуха красиво застыло искрящееся от безумия пламя…       Донхёк хватает Марка за руку и тащит к выходу, чувствуя, как ноги не слушаются, а кровь пьянеет, и никто не знает, сколько он ещё протянет до того, как это убьёт его окончательно.       До дверей оказывается слишком далеко, как до другой планеты, но он верит, что пока эта рука в его ладони, он сможет всё преодолеть.       ...              На улице было холодно, и что-то подсказывало Марку, что его пиджак всё ещё висит где-то на табурете возле барной стойки… Свежий воздух немного протрезвил сознание, наполнив лёгкие живительным кислородом, но ноги всё ещё не слушались и заплетались, когда Хёк тащил его куда-то вниз по улице...       «Что я там сказал?.. Не помню... Но... Что он здесь делает?.. У него всё хорошо?..»       Марка тошнило – это просились наружу все те коктейли из соджу и пива, что Юкхей ему намешал, стараясь избавить друга от хандры в такой знаменательный день.       – Хёк... Подожди... Мне...плохо... ох... – но его будто не слышали.       Вдруг второгодка резко свернул в сторону светящегося со всех сторон, будто огромная люстра, здания отеля.       – Что?.. Что мы здесь делаем?.. Что за..?       Услышав на стойке регистрации мило озвученную цену за ночь, канадец чуть не попрощался с почками прямо в шикарном холле, но второгодка молча заплатил наличными, и их проводили в номер на самом верху…       Ещё в лифте Марк понял, что унитаз – это его драгоценный собеседник с этой самой минуты и на всю ночь, и только дверь номера за ними закрылась, как он слёзно принялся ощупывать стены в поисках прохода к желанному алтарю исхода…       – Сюда, – Донхёк указал на дверь с противоположной стороны и подхватил Марка за плечи, помогая ему не ошибиться с локацией. – Ты... Охуеть, ты нажрался, конечно, хён… Как-то даже… Неожиданно.       Канадец чувствовал себя отвратительно.       Для него это тоже было неожиданностью. Обычно Марк не пил, потому что ненавидел состояние, которым сопровождается похмелье, да и не было особого желания. Его больше забавляло наблюдать за пьяными друзьями и развозить их по домам, с благочестивым видом передавая в руки охающих родителей.       Но сегодня... Сегодня ему было на всё плевать. Слишком паршиво он себя чувствовал последние дни.       Марк ругал свою слабость и беспечность, мечтая, чтобы они смылись вместе со всей прочей гадостью в канализацию, когда услышал, как в комнате Хёкс кем-то говорил по телефону, будто отдавая указания. Избавившись от всего, что только можно было, как только рвотные позывы отпустили, канадец вышел из туалета и совершенно без сил упал на огромную кровать.       – Ты в порядке? – Донхёк присел рядом, протягивая хёну стакан воды.       – Спасибо... – голова кружилась, но Марк заставил себя сесть и выпить.       – Сейчас принесут лекарства, потерпи немного... Тебе просто надо отоспаться и... Всё будет хорошо, хён.       – Спасибо... Я... Прости, Хёк... – Марк чувствовал, как краснеет... Эта забота отчего-то выглядела настолько трепетной и... была так приятна... что хотелось запечатлеть её и сохранить, как самый дорогой сувенир на память... Боже... Он всё ещё сильно пьян... И опять извиняется.       – Всё нормально, хён... Всё хорошо, – Марк вдруг почувствовал, как его успокаивающе похлопывают по плечу и... это стало последней каплей.       Он потянулся к второгодке и неуклюже обхватил его, обнимая.       Как же ему этого не хватало...       – Прости, что только извиняюсь... – он тычется носом в плечо, наслаждаясь чужим запахом. Интересно, Хёк сам знает, насколько он тёплый и приятный?..       Донхёк молчит, но Марк вдруг чувствует, как чужие руки неуверенно ложатся на спину и легонько поглаживают. Хочется прижаться сильнее, и чтобы эти ласки никогда не кончались. От них так спокойно и хорошо...       – Я... больше не буду делать вид, что знаю твои мысли и чувства лучше тебя... Я... обещаю... Я больше... не буду твоим терапевтом, Хёк... Просто разреши мне остаться твоим... другом... Когда ты уедешь... я хочу знать... что мы с тобой... были друзьями... Пожалуйста... – он падает на кровать, увлекая следом второгодку, чтобы обхватить его покрепче, закинуть на него ногу и прижаться, как к мягкой игрушке для сна...       Но ощущать тело Хёка оказывается так невероятно приятно, что Марк не замечает, как прижимается всё сильнее, силясь увеличить все возможные площади соприкосновения. Он задирает ногу выше, покрываясь мурашками, когда чувствует, как чужое бедро касается его паха, рукой обхватывает талию, а щекой трётся об одежду где-то в районе груди, позволяя мысли о том, что хочется дотронуться до голой кожи, спокойно цвести в своей пьяной голове, распускаясь странными фантазиями...       Но как же приятно... Боже...       – Мммм... – Марк прижимается губами к чужой толстовке, носом шумно вдыхая её аромат, и Хёк вдруг вздрагивает.       – Что... Что ты делаешь?.. – он звучит немного хрипло, на полтона ниже обычного.       – Я?.. – Марк опять трётся щекой. – Мммм... Обнимаю?.. Ты такой...приятный... Я просто...       – Ты возбудился.       – Я?! Где?..       – «Где»? Хах... Хён... Твой стояк упирается мне в ногу... Ты не чувствуешь?..       «Почему его голос кажется таким сексуальным?.. Почему так хочется откусить хоть что-нибудь?.. Попробовать на вкус...полизать...» Марк плохо понимал, что происходит, он просто...обнимал...и...       – Этого не может быть... Нет... Я... асексуален... – он задирает коленку выше и становится ещё приятнее, хочется увеличить давление и... немного потереться... чуть-чуть... Марк водит носом по одежде, растворяясь в ощущениях. Всё тело горит... Это от того, что он так много выпил?       – Тогда перестань! – Хёк вдруг с силой оттолкнул его, опрокинув на спину, и навис сверху.       Расширенные зрачки второгодки, его тяжёлое дыхание, красные щёки и приоткрытые пухлые губы – всё это волновало Марка, заставляя задыхаться, но с каждой секундой ведущая роль алкоголя в происходящем всё больше вызывала сомнения.       – Хён… Ты сказал, что ты для меня, как спасательный круг, как тот, кто первым протянул руку, но… Кто тогда я для тебя? – он опять смотрел на его шею, обжигая дыханием, и впервые всё, чего хотел Марк – это чтобы Ли Донхёк потерял контроль. Прямо здесь… Прямо сейчас…       Врач не должен отвечать взаимностью на возникшие вдруг к нему в процессе терапии чувства пациента. Его задача помочь больному понять природу этого влечения и помочь с ним справиться, не оставив эмоциональной травмы. И уж тем более нельзя спать с пациентом. Это лишает права на любую дальнейшую помощь, превращая возникшую связь в объект психотерапии уже другого врача…       – Ты тот, кого я пытался вытащить из бездны… Но сейчас… Хёк… разве… ты не хочешь… поцеловать свою шею?..       И плевать, что из него выйдет плохой врач…       Глаза Донхёка удивлённо расширяются, но ненадолго, через мгновение он осторожно наклоняется, и Марк шумно вбирает носом воздух, подрагивая от удовольствия, когда чувствует, как мягкие губы наконец касаются его кожи… Сначала второгодка замирает на одном месте, будто выжидая, но затем он целует ещё и ещё, всё быстрее… Марк стонет и запрокидывает голову, наслаждаясь невероятными ощущениями, когда Хёк начинает лизать и посасывать кожу, гуляя влажными губами от линии подбородка и опускаясь ниже.       – Боже… как хорошо… – слова вырываются внезапно, сопровождаясь хриплыми стонами, которые он не может сдерживать, умирая от жарких поцелуев и невероятного наслаждения.       Марк обхватывает бёдра второгодки, заключая его в тиски между своих ног, и прижимает к себе, хватаясь за волосы, отчего Хёк вдруг ахает и тихо стонет прямо в шею, лишая своего хёна последних крупиц благоразумия.       – Хён… ннх… не… не дави так…       – Почему?.. Это приятно…       – Да… очень… ах… но… если ты будешь так…давить… Аах! Нет! Не двигайся!       Но он не слушал его… Тот жар удовольствия, что пронизывал каждую клеточку его тела, когда он начинал, надавливая, тереться своим возбуждением о чужой живот, одновременно чувствуя, как с каждым движением что-то твёрдое упирается в его машонку, подчинил себе все его мысли, оставляя после себя лишь нетерпеливые стоны и дикое желание почувствовать эти губы вновь… где угодно… только почувствовать.       – Мне так хорошо… Хёк… ммммнх… безумно… хорошо… боже…– он трётся сильнее, растворяясь в пошлых поскуливаниях второгодки, но чего-то не хватает… Марк чувствовал, как Хёк напряжен, как он дрожит и тяжело дышит, срываясь в жалобный стон на каждом новом движении канадца, как он отчаянно ищет возможности коснуться голой кожи на шее, прижаться, как его пальцы судорожно вцепились в его рубашку слоновой кости и… он хочет большего.       – Хён..? – его глаза напуганы, они будто полны жалобной мольбы, когда Марк вдруг останавливается и расцепляет ноги. И сердце канадца готово разорваться при одной лишь мысли о том, что сейчас второгодка боится того, что он может сказать или сделать, жалея о происходящем.       – Всё хорошо. Всё в порядке, я просто…       Хёк вдруг садится и, чуть не плача, начинает судорожно расстёгивать чужой ремень.       – Тебе не нужно ничего делать. Я сделаю всё сам. Если тебе не противно, я могу взять в рот. Можешь закрыть глаза, если боишься, что он упадёт…       – Успокойся, Хёк! Подожди! – Марк сел и схватил его за запястья, останавливая. – Что ты несёшь?.. «Противно»? Да я почти кончил от одного твоего поцелуя! Я просто подумал, что тебе будет приятнее, если я возьму твой в руку!..       – Что?..       – Только… Я… Я не знаю, понравится ли тебе, потому что я себе то всего пару раз дрочил, но… Я хочу попробовать… Можно?       – Нет.       – Почему?       – Я не могу.       – Тебе неприятно? Мне казалось… ты тоже возбуждён… – Марк опустил взгляд на красноречивую выпуклость в районе паха второгодки, и тот быстро прикрылся руками, краснея, чем только усилил острое желание хёна… – Хёк… Разреши мне сделать тебе хорошо…       – Нет. Ты пьян.       – Давай «договоримся»? Ты, кажется, просил губы…       – Нет, – второгодка неуверенно поднял взгляд на предложенную для обмена часть тела хёна и неосознанно покраснел, облизываясь… Это было предложение один на миллион, от которого практически нет возможности отказаться…       – Они твои, – Марк провёл языком по верхней губе и улыбнулся. И откуда в нём взялись все эти хитрые демоны? Вряд ли передались по наследству…       – Нет…       Канадец осторожно взял его за запястье и притянул к себе, смотря лишь на приоткрытые пухлые губы. Донхёк больше не краснел… На его красивое томное лицо опустилась та самая тень страсти, которую Марк уже видел прежде, даже не предполагая, что однажды будет взывать к ней… Их горячее дыхание смешалось, а мысли спутались, не оставляя шанса к отступлению, и каждый знал, что запомнит этот миг навсегда, и не важно, чем всё закончится. Сейчас в этой комнате существовали лишь их разгорячённые тела, возбужденные присутствием друг друга, и тайные желания, что объединяли две мечты в одну, не обговаривая условий. Их влечение явно необусловлено. Но тем не менее, безоговорочно прекрасно. Как та мелодия, что звучала одним летним днём девять лет назад в зоне международных вылетов аэропорта в Ванкувере…       Как только их губы соприкасаются, у Марка перехватывает дыхание. Разве Бог создавал нечто настолько великолепное? Хёк целует так нежно, невероятно сладко и приятно, заполняя собой всё и даря полный спектр никогда не испытанных прежде эмоций… Вкус чужих губ околдовывает, и Марк не замечает, как увлекается новым занятием, посасывая, кусая и вылизывая каждую микротрещинку то на нижней, то на верхней губе…Хёку же, видимо, больше нравится с языком, и он нетерпеливо пытается просунуть его глубже, пока канадец не позволяет ему наконец сделать это. По позвоночнику пробегает разряд, расплавляя нервы, а с каждым новым движением чужого языка у себя во рту, Марк чувствовал, как напряжение в паху постепенно достигает апогея, сладко нарастая.       Стоило ему слегка коснуться чужого члена, как Донхёк резко отстранился, задыхаясь.       – Ах..! Нннет… хён… я… не могу… нельзя… Аах! – но Марк притянул его обратно, и припав к губам, продолжил аккуратно поглаживать пульсирующую выпуклость.       – Позволь мне прикоснуться…       – Нет… хён… пожалуйста… мне страшно…       – Но, я же рядом. Чего ты боишься? Всё хорошо… – продолжая целовать слегка опухшие губы, Марк осторожно расстегнул ширинку и просунул руку в чужое бельё.       Хёк тут же громко застонал, сжимаясь и пряча лицо в чужой шее. Дрожащие руки с силой вцепились в плечи, и он жадно хватал ртом воздух, пока канадец вытаскивал уже сочащийся от перевозбуждения орган. Горячая кожа чужого члена обжигала пальцы, и Марк плохо знал, что должен делать и как, чтобы помочь Донхёку получить удовольствие и разрядиться, но собственное возбуждение будто тихо подсказывало, и вскоре второгодка отчаянно стонал, выгибаясь, а рука увеличивала темп, сжимая ствол тугим кольцом из пальцев. Понадобилось не больше двадцати секунд, чтобы Хёк вдруг издал протяжный стон и обильно кончил, больно укусив Марка у основания шеи. «Так быстро…»       Пока Донхёк переводил дыхание, постепенно приходя в сознание, канадец смотрел на стекающую между пальцев чужую сперму, думая о том, что будет проживать этот вечер в своей голове ещё не единожды, удивляясь своей смелости и красоте срывающегося от удовольствия голоса одного парня… «Я хочу раздеть его…» Эта мысль пришла спонтанно, но тут же заняла все первые полосы, заполнив до отказа.       Ему не стоило пить. Однозначно.       – Ты… в порядке?..       – Видишь?.. Я грязный… Всё из-за тебя, хён…       – Нет, Хёк. Ты не грязный, ты красивый, и я уже говорил тебе, что…       – Ещё…       – Что..?       – Ещё… хён… – Хёк усаживается на его бёдра и обхватывает за шею, прижимаясь. – Потрогай… ещё…       – Oh, my God…       Марк тонет в бездне похоти, жарко отвечая на смазанный поцелуй и наслаждаясь нетерпеливыми поскуливаниями второгодки, когда его руки проскальзывают под чужую одежду, лаская голую кожу. Хёк тем временем расстёгивает ремень, соединяя их возбуждения, и начинает медленно двигать ягодицами так, что члены трутся друг об друга, доставляя невероятное удовольствие. Пошлые звуки срывающихся стонов, жар чужого тела, руки Донхёка, его движения, запах приближающегося оргазма и эти мокрые властные губы, блуждающие по шее – всё это было безумно приятно и сводило с ума… Марку так хорошо, что он теряет связь с реальностью, чувствуя себя животным, сосредоточенным лишь на липком удовольствии в зоне гениталий. Когда он чувствует, что развязка близка, он притягивает Хёка за талию и впивается в его губы. Будто стрела, тело пронзает сильный оргазм, накрывая с головой, и канадец наконец кончает, прощаясь со спокойной жизнью навсегда.       Тяжело дыша, он расслабляется, склоняя голову на всё ещё подрагивающее плечо второгодки, но «перемирие» длится лишь пару секунд.       Донхёк вдруг лижет его ухо, затем покусывает мочку, и Марк чувствует, как тонкие пальцы надавливают на чувствительную после оргазма головку.       – Ещё… Давай ещё… хён… хочу ещё…       – Devil… – но только канадец собирается стянуть с ненасытного второгодки толстовку, как в дверь номера стучат, и парни замирают.       Хёк просыпается и испуганно вскакивает, будто пытаясь понять, что здесь только что произошло и откуда раздаётся стук.       – Всё в порядке, Хёк. Слышишь? Всё хорошо. Сядь, я открою, – Марк быстро заходит в ванную, снимает с вешалки один из белых халатов и кутается в него, закрывая все следы страсти не только на испачканной одежде, но и на шее.       – Извините, что так долго, – девушка в костюме горничной виновато улыбнулась, протягивая канадцу свёрток. – Но яд королевской кобры не так-то просто найти.       – Простите… Чей «яд»?..       – Королевской кобры. Как вы и просили.       Когда Марк вернулся в комнату, Донхёк встретил его, сидя за столом и пряча лицо в ладонях.       – Ты… хотел меня отравить, что ли?       – Что? – второгодка посмотрел на хёна, хмуря брови.       – Зачем тебе яд змеи?       – Яд змеи? Аа… Королевской кобры… Это лекарство.       – Лекарство?       – Да. От похмелья.       – Ты… уверен?       – Нет.       – Но тогда… эммм… зачем заказал? Я так понимаю, эта хрень стоит прилично…       – На всякий случай. Тебе было плохо.       – Мммм… Ну… Ладно… Спасибо… – Марк поставил сверток на стол и так и остался стоять в нерешительности.       Нужно было что-то сказать, но что?.. Алкоголь давно выветрился, и простых извинений сейчас было бы недостаточно, да канадец и не был уверен, что хочет извиняться… За что?..       То, что произошло, было бы не так обременительно, будь это не тот самый Ли Донхёк, сын министра обороны, который должен был вскоре уехать учиться за границу, и которого Марк пытался лечить от селфхарма, наивно полагая, что ничего к нему не испытывает.       «Обременительно?.. Нет… Это было прекрасно…»       – Послушай, Хёк… Я…       – Я улетаю утром, в семь утра. В пять надо быть в аэропорту. Если получится, я приеду только в конце года на зимние каникулы, но…       – Стоп. Подожди. Что значит «в семь утра»? Ты уже уезжаешь?! До конца года?!       – Хён, моя мать знает про тебя и… Это опасно. Я хотел тебя предупредить. Пожалуйста, будь осторожен и не пытайся связаться со мной. Когда я приеду, я постараюсь найти возможность увидеть тебя.       – «Найти возможность»?..What the… Shit! – он с силой ударяет кулаком по столу и падает на стул…       «Его мать знает? Что она знает?.. Что она сделает?.. Она придёт к моим родителям?.. Она будет угрожать Хёку? Да, скорее всего… Используя меня, она будет манипулировать им… Но… Как же так?.. Он уезжает буквально через несколько часов, а я… Я… Что?.. До конца года?.. Хах…»       (♫) Ну что ж… Вот всё и закончилось...       Марк, даже имея возможность и поддержку родителей, чтобы поехать в Америку вместе с Донхёком, сейчас не смог бы этого сделать, понимая, что подвергнет опасности не только себя и Хёка, но и своих родных. Остаётся лишь надеяться, что второгодка будет заботиться о себе, прилежно учиться, иногда играть в своё удовольствие, и, возможно, зимой они увидятся, чтобы вспомнить эти незабываемые полгода и опять попрощаться.       «Stay ~ Please stay ~…»       Марк больше не может для него ничего сделать. Теперь уже точно.       Как быстро летит время…       А ведь тогда, услышав от классного руководителя, что ему придётся заниматься с Ли Донхёком, он молил Бога о том, чтобы это всё поскорее закончилось.       « Don't go go go ~       Don't leave me behind ~…»       Но кто знает, может пройдут года, и однажды Марк вновь возьмёт эту ладонь, чтобы отвести Хёка на пляж и показать своё любимое место с ракушками…       Надо вернуться в бар за пиджаком…       – Дай свой телефон на минутку…       «So, wait for me ~…»       Донхёк удивлённо поднимает брови, но молча лезет в карман и достает свой гаджет, протягивая хёну.       – Смотри, это – твиттер. Я сейчас создам тебе аккаунт…       «Cause every time you're close, I can't breathe ~…»       …В Америке все им пользуются, поэтому это не должно вызвать подозрений…       «So, won't you wait for me ~…»       …Давай договоримся. Вот здесь ты пишешь свой статус. Если у тебя всё хорошо, то можешь вообще ничего не писать, но если…       «I promise that I won't let you down~…»       …Если тебе плохо, Хёк… Если ты ищешь лезвие, или опять сидишь на крыше… Если нет сил терпеть или хочется плакать, пожалуйста…       «So, whisper that you're there for me ~…»       …Просто напиши в статусе «take me out», и я… Я придумаю, как помочь тебе. Хорошо?       – «Take me out»?..       – Да… Договорились?       – Хорошо.       – Ли Донхёк… – Марк взял его за руку, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. – Пообещай мне, что будешь любить себя. Ради своего хёна.       – Я… обещаю… хён…       – Молодчина! – он нежно теребит его волосы, скидывает халат и быстро покидает комнату.       Слёзы душат, наружу рвётся крик, и только двери лифта закрываются, как канадец сползает на пол, зажимая рот рукой.       «На всё Воля Божья»       Но не всё знает Бог…       «Stay … so please stay ~…»              Первые три месяца в Калифорнии Донхёка ломало нещадно.       Днём он изводил себя английским, заучивая международное право наизусть, а ночь встречала его мокрой от слёз подушкой и исцарапанными в кровь запястьями.              «Don't go go go~       Don't leave me behind~…»              Иногда эта боль была настолько невыносима, что он хватал телефон, заходил в твиттер, набирал «take…» и останавливался.       Нельзя быть таким наивным. Марк сейчас не сможет ему помочь.       Всё не так плохо… Он справится…              Но кошмар заканчивался, и ненавистное солнце снова всходило, обрекая страдающую душу на новый день. И он сам не понимал, почему всё так плохо, ведь…       В его новом доме стоял рояль, и здесь не было ни подвала, ни матери, ни жёсткого контроля... Он жил на побережье, каждый вечер наблюдая из окна своей просторной комнаты отражение заката в океане.       До начала основных занятий в сентябре он должен был просто учить язык, посещая по желанию лекции по политологии или международному праву, и у него было полно свободного времени.       Хёк даже сблизился с ребятами из своей группы, иногда позволяя им устраивать в саду своего дома пьяные вечеринки…       Но… Тогда почему?..       Когда приходила ночь его накрывало… и слёзы вновь не останавливались.              «You know I'd never give you up~       Hoping that I'm the one you're thinking of~       Even though it hurts you know that I will do it again~…»              Но постепенно сердце будто черствело, иссыхая, и Донхёк больше не хватался за телефон и не царапал руки.       Он не подходил к инструменту.       Не запрещал больше внезапно брать себя за руку.       И с приходом жаркого лета слёзы иссякли, оставив в душе пустыню.       Хёк закрывал глаза и не видел ничего.       Стало легче.              Шла вторая неделя июня, когда его в столовой выловил новый друг. В его руках был огромный арбуз, и он уламывал Хёка съесть его вместе с ним, естественно, под напитки из мини-бара дома на побережье.       Они разрезали свою закуску, два часа споря, что к ней подойдёт больше: текила или ром, но их ждало разочарование… Ягода оказалась неспелой.       – Плевать… – Хёк взял нож и попытался отрезать себе дольку, но острие соскочило, и левую ладонь украсила алая полоска, будто передавая привет из забытого кошмара…       – Are you okay?       Вдруг телефон в заднем кармане завибрировал, и Донхёк достал его, разблокировав.       Это было сообщение из твиттера…       Всего одно… Спустя три месяца…       «Take me out, Hyuck»       И сердце остановилось.