О листовках

— Эй, парень, у тебя в руках листовка негодяя за шестьдесят миллиардов двойных? Вэш качает головой, деликатно не упоминая о том, что листовка — его собственная. Эта информация не нуждается в немедленном разглашении: перед ним лежит недоеденный еще обед. Впрочем, времени у него почти не осталось. Обычно нескольких минут хватало, чтобы его узнавали даже самые несообразительные собеседники — а еще чаще все заканчивалось тем, что в салун врывались охотники за головами. Охотники за его головой, если быть точнее.  — Да, та самая, — он помахивает листовкой, будто бы накликая на себя свою судьбу. — Разве можно отыскать кого-то по такой несуразной картинке? По-моему, совсем непохоже. — Ты еще молокосос — что ты понимаешь в листовках, — подсевший к нему бугай, очевидно, совсем не против поговорить — вероятно, стопка пустых стаканов значительно повлияла на его разговорчивость. — Листовка — это зеркало преступника. Может быть, иногда они карикатурны, но только потому, что в них попадают самые отличительные черты. Вэш усмехается и расправляет листовку перед собой. — Большой пистолет, красный плащ, очки, растрепанные волосы… — принимается перечислять он. — От всего этого можно избавиться, разве нет? Кроме, разве что, большого пистолета. Разве это не слишком ненадежно? — Э, нет. Все разыскиваемые преступники обожают свои особые знаки. Для них это… как символ. Вот, например, красный плащ. Боюсь об заклад, этот придурок выбрал его не просто так и никогда с ним не расстанется. — Это верно, — бормочет Вэш, проводя указательным пальцем по складке своего плаща, неприлично, почти вызывающе красного. — Это совершенно верно, не случайно. — Но самое главное, — собеседник заговорчески наклоняется, обдавая его спиртными парами, и выхватывает злополучную листовку из его рук. — На листовках часто приписывают возможных сообщников — напарников, команду, кого угодно, кто мог бы вывести на след. Но у этого парня никого нет. Говорят, никто и никогда не видел его ни с кем заодно. Этот бедолага, видимо, работает совсем один. Вэш вздыхает, протирает очки и ерошит волосы еще сильнее. — Я не один, — вполголоса говорит он. — Найвс и Рем всегда со мной. Они со мной, даже если их нет рядом… и никогда уже не будет. Так что, — он улыбается, — тот, кто составляет эти листовки, похоже, ничего в них не смыслит. Страшное озарение настигает его собеседника, когда тот подозрительно переводит взгляд с листовки на его лицо и обратно, и плащ — конечно, он наконец-то заметил плащ. Конечно, он совсем не случайно красного цвета. Хотя бы по этой причине он никогда не будет один. — Эй, а ты случайно не… Через мгновение Вэш уже мчится по улицам, вздымая песок. Сегодня еще один кандидат лишился шестидесяти миллиардов двойных. Он был так близок, что Вэш мог почти пожалеть его. — Я не один, — говорит он, будто рядом все еще есть кто-то, кто мог бы его слушать, но он… …сейчас совсем один. В другом смысле, конечно. В совсем другом смысле. Но именно этот смысл, простой и понятный, имелся в виду; никто не будет углубляться в метафизическое значение слов, штампуя листовки. Он мог бы не отвечать и доесть свой обед, а теперь он уже на другом конце города. Листовка все еще лежит у него за пазухой; Вэш тянется к ней, разворачивает, уже совсем перемятую — жирный сгиб проходит прямо через его нарисованное лицо. Внизу пустеет узкая полоса бумаги, будто бы приглашая вписать туда сообщников. Но Рем и Найвс не были его сообщниками. Они даже не были его друзьями — больше. И все-таки они оставались дорогими, самыми дорогими, а теперь все думают, что он был и остается один. Вэш смеется и поправляет очки. Вот что бывает, когда слишком близко к сердцу воспринимаешь какой-то клочок бумаги. Живет на свете уже больше сотни лет, а ловит каждое чужое слово. Рем сказала бы ему, что наивность — это вовсе не обязательно плохо, и даже наоборот — хорошо, что наивность оставляет его чистым; а Найвс бы хмыкнул и заявил, что наивность оставляет его дураком, только и всего. — Как обзаводятся сообщниками? — спрашивает он в другом баре и пожимает плечами, встречая подозрительный взгляд: — Просто интересно, как преступники находят себе компанию. Когда тебя разыскивает весь город, разве есть время найти себе друзей? На словах «преступник» и «разыскивает» сидящий рядом парень, подозрительно кого-то напоминающий, мрачно хмурится и тянется к поясу, но Вэш делает самое простодушное лицо из возможных. Это всегда работает — работает и сейчас. — Найти подходящего сообщника — целое дело, — его новый собеседник до того расслабляется, что даже хлопает его по плечу. — Нужно отыскать такого же отморозка, как ты, но при этом быть уверенным, что он не выстрелит тебе в спину при ближайшем удобном случае, — очевидно, о поиске компаньонов для преступлений он знал не понаслышке. — Такому простофиле, как ты, лучше даже не начинать — тебя быстро выдадут со всеми потрохами. Вэш улыбчиво щурится в ответ. — Я не хочу себе в компанию отморозков, — задумчиво говорит он. — Хочу хороших, добрых людей. Его собеседник смеется так, что новая порция спиртного выходит у него через нос. — Портреты хороших людей не размещают на листовках, — говорит он наконец. — Ты, видимо, из другого мира, если не знаешь этого. — Может быть, — легко соглашается Вэш. — Это вполне вероятно. — Ты очень странный, ты знаешь это? — Да, — с этим он соглашается тоже. — Многие говорили мне об этом. — Они были правы. Сделай их своими сообщниками — все равно ты не найдешь никого лучше. Если бы он только мог. — Наверное, мне лучше будет одному, — к сожалению, его время здесь тоже подошло к концу — он уже чувствует взгляды на своей спине; еще немного — и на него бросятся очередные охотники легкой наживы, привлеченные красным плащом, как мухи — светом фонаря. Пожалуй, он и впрямь слишком примечателен для этой планеты. — Одному не так уж просто. Если угодишь за решетку, никто не почешется вытащить тебя оттуда. — Значит, я очень постараюсь туда не угодить, — это Вэш произносит уже поднимаясь и примериваясь к двери. Через минуту он снова бежит со всех ног. Он бежит так быстро, что, будь с ним напарник, тот, наверное, все равно не смог бы его догнать.