Papillon mortel

      За окнами Скворешников стояла прекрасная тёплая погода. Солнце уже грело, но ещё не резало глаз. Оно играло солнечными зайчиками по комнатам больших домов, и лаская щёчки милых дам, проявляляя на них веснушки. Однако, несмотря на прекрасную погоду, в зале поместья было невыносимо находиться. Напряжение в нём достигло того уровня, что казалось, будто люди сейчас начнут бросаться друг на друга. Бедная генеральша Ставрогина вся тряслась от гнева и непонимания происходящего. Сначала Прасковья Ивановна, что приехала за дочерью, а вместо этого стала вредничать будто маленький ребенок и вспоминать старые обиды, что, безусловно, не слабо подействовало на нервы женщины. Потом этот Лебядкин, что говорил абсолютно нелепые и возмутительные вещи, в которые она, к сожалению, медленно начинала верить.       — Варвара Петровна, — поклонился старый домработник и продолжил. — Пожаловал Николай Всеволодович.       — Господи, — женщина резко поднялась с кресел, тут же забыв о всей компании, что собралась в её имении: ничто больше не имело значения. — Коленька приехал…       Из-за закрытой двери, в которую вышел гувернёр, послышались мелкие, быстрые шаги и приглушённая речь, но не Ставрогина, это был женский голос. Через пару секунд двери распахнулись и в комнату вбежала девушка с жидкими белокурыми волосами, убранными в высокую, но слегка небрежную причёску. Ей было где-то лет двадцать семь, хотя и выглядела сильно моложе. На ней было лёгкое песочное платье, что красиво струилось, когда она бежала и сразу же замирало, стоило ей остановиться.       — Доченька! — громко ахнув, воскликнул Верховенский и сложил руки у сердца, но сразу же распахнул их для объятий.       — Руки прочь! Я тоже рада видеть тебя, — она тут же отстранилась, однако улыбка с её губ не сходила, несмотря на грубые слова.       — Прасковья! Mon cher! — на его глазах встали слёзы, которые мужчина быстро вытер платком. — Что же ты не предупредила, что так рано приедешь? Я ведь ждал письма от тебя…       — Для чего зря изводить бумагу? — удивлённо взмахнула она руками и обернулась к Ставрогиной, начиная о чём-то щебетать, Варвара Петровна никак не могла понять, что же до неё хотят донести. И девушка быстро засеменила по комнате между людьми, больше не уделяя папаше никого внимания, чем без сомнений, задевала его самолюбие, чего Степан Трофимович даже не пытался скрыть.       — Господи, да сядьте уже! У меня от вас голова кругом. Где же Nicolas?! — воскликнула женщина, которой действительно становилось дурно. Верховенская не села, лишь остановилась возле генеральши.       — А вот он! Давно ли стоите там, Николай Всеволодович? — весело воскликнула Прасковья Степановна, указывая худенькой ручкой, в кожаной перчатке, на проём двери, в котором действительно стоял Ставрогин, глядя на всё происходящее своим светлым, спокойным взглядом.       Все вдруг замерли, устремив глаза на молодого человека. Женщина тут же поднялась с кресел и обратилась к сыну, теребя в руках носовой платок.       — Не буду ничего утаивать и предаваться различным слухам. Прошу, скажи мне прямо и честно, ведь я твоя мать, эта женщина, — она указала на Лебядкину, что с интересом осматривала комнату, то и дело хихикая, — она ваша жена?       Николай ничего не ответил, лишь молча подошёл к сумасшедшей и протянул ей свою руку, предлагая проводить её до экипажа.       — Господи… — перекрестилась Ставрогина, снова опускаясь в своё кресло. Перед нею сразу же оказался стакан с водой, что подавала Прасковья.       — Варвара Петровна, не злитесь на него. Вы же знаете, Николай Всеволодович скромный человек. Позвольте мне вам всё объяснить! — сказала девушка тепло улыбаясь. — Вам и всем присутствующим, чтобы предотвратить недоразумения.       Девушка пустилась в торопливый вальс по комнате, рассказывая, что Ставрогин в Петербурге помогал Лебядкиным, которые жили в нищете, перебираясь от одних добродетелей к другим. Он глубоко поразил Марью, и она стала всем говорить, будто бы он жених её. И что похоже именно об этом писали Варваре Петровне анонимы.       Прасковья Степановна наслаждалась, излагая всё это с чувством, с эмоциями, стараясь оставить свой рассказ в сердце каждого. И у нее это прекрасно получалась – видела это по глазам слушателей. Ставрогина была растрогана поведением сына и не убирала платка от своих глаз.       — Довольно, — мягко, но холодно сказал Николай, что уже вернулся и некоторое время находился в комнате, но его никто не замечал.       — Что вы, что вы! Не стоит скромничать! Я всё уже рассказала! — довольно осведомила его Верховенская, сверкая глазами и подскакивая к нему.       Вдруг произошло то, чего не ожидал никто и что поразило абсолютно всех. Шатов, что сидел всё это время в углу не произнося ни слова, внезапно, за пару шагов, оказался возле молодого человека и со всей силы ударил его по щеке. Николай Всеволодович пошатнулся и безумно побледнел. Но во его взгляде промелькнуло желание сразу же убить своего обидчика на ровном месте за подобное, однако лишь выпрямился и убрал руки за спину, снова становясь спокойным. Иван Павлович бросил яростный взгляд, однако же сразу удалился, тяжело ступая, будто на него давила вся тяжесть мира.       Лизавета Николаевна рухнула в обморок, из-за чего все тут же бросились к ней. В этой суматохе Ставрогин извинился и поспешно ушёл к себе, Прасковья попыталась ускользнуть за ним, однако молодой человек не впустил. Напоследок сказав отцу, что на этой неделе она забежит к нему по неким делам, девушка ушла, будучи немного, почти незаметно, раздражённой.