Утешение

      — Не повезло… — резюмировал Кисаме, усмехнувшись одним уголком рта.       Удар пришелся как нельзя более удачно: шиноби Облака, не успевший сложить печати до конца, оказался почти разрезан страшным клинком пополам от плеча до пояса. Гримаса ужаса и боли застыла на юном лице; белый жилет мгновенно окрасился в алый цвет; меч, словно крючьями вцепившийся в тело, не давал ему упасть.       — …вам оказаться здесь. — Кисаме, не меняя хватки своей мощной кисти на рукояти Самехады, потянул ее на себя.       Острый как бритва меч выскользнул из плоти легко, словно из масла. Ноги шиноби Облака подкосились, и он упал лицом вперед, прямо в лужу собственной крови. Нукенин взмахнул клинком, стряхивая с темно-серых зубцов багровые капли — они легли на снег красивым полукругом — и обернулся, отыскивая взглядом напарника.       Стройная фигура Итачи в черном балахоне казалась тенью, входящей в снежные врата: он остановился между двух криптомерий, достигавших, казалось, самой тверди хрустально-прозрачных небес. Перед ним, на расстоянии в двадцать шагов, стояли двое других шиноби Облака, более опытных и опасных, чем противник Кисаме, однако и с ними было покончено — они попали под действие Мангеке Шарингана, — оставалось только добить.       Итачи смотрел на лица людей, застывших перед ним в одной позе, но черты их расплывались перед глазами, превращались в полупрозрачные пятна. Молодой нукенин мог находиться одновременно в реальном мире и в собственной иллюзии, из-за этой двойственности сознания и нагрузки на глаза краски иногда размывались. Рука согнулась и приблизилась к груди, широкий рукав скользнул к сгибу локтя, обнажая пару кунаев, зажатых между пальцами. Мгновение — и два шиноби Облака освободились из-под действия гендзюцу, повалившись на промерзшую землю. Из груди каждого торчала рукоятка куная, пронзившего сердце сквозь защитный жилет.       Учиха, не чувствуя больше опасности, опустил глаза, сделавшиеся снова бездонно-черными. В этот момент грудь его словно сдавило раскаленным обручем, больно сделалось глубоко дышать. Итачи казалось, что он целиком выплавлен из стекла и каждый новый вдох, создавая множество трещин, раскалывает его на части.       «Использует гендзюцу против такого слабого противника — значит, все еще чувствует стесненность в движениях и боль после последнего Цукуеми, хотя прошло уже двое суток», — подумал Кисаме, приближаясь к напарнику и пристально глядя ему в спину.       — Надо тебе больше отдыхать, Итачи-сан, — спокойно произнес он, тщательно следя за тем, чтобы в его интонации не проскользнуло ни единой ноты жалости или сочувствия, что было бы неуместно. — С этими я бы и сам справился довольно быстро.       — Так и будет, — не оборачиваясь, ответил Итачи. Он слегка побледнел от накатившей дурноты, но приступ уже заканчивался. Совершенно придя в себя, молодой нукенин повернулся и поднял глаза на Кисаме. — Ты останешься один.       Прославленный мечник промолчал, а позднее заметил:       — Оставить здесь эти трупы — все равно что сунуть палку в муравейник.       — Ведь это нам и нужно?       — Да уж… чунины мало что знают о Двухвостом, но скоро в окрестностях появятся джонины и, может быть, даже АНБУ Облака. А ведь изначально мы собирались сделать все тихо... — Кисаме усмехнулся. — Не получилось.       — Неважно.       — Итачи-сан, если они начнут сплошную проверку, отдохнуть по-хорошему тебе не удастся.       Итачи опустил глаза.       — Никто не станет проверять то место, куда я направляюсь.       — А далеко еще?       — До заката будем там.              По пологому склону вилась тропинка, кое-где выложенная камнями. Ветер задувал здесь сильнее, разметывал снег, качал ветви редких сосенок. На поворотах при каждом резком подъеме располагались крытые беседки-лестницы, со скамьями и широкими фигурными прорезями с обеих сторон. У последней из таких вех на своем пути нукенины остановились.       Солнце закатывалось за горизонт, разливая по чистому небу мягкий розовый свет, но оно было скрыто от глаз за вершиной горы Йоаке, а с востока открывался вид на каменистые склоны и пустынное побережье, а за ними — на серое свинцовое море, которое издалека казалось безбрежной равниной. Ветер имел едва приметный солоноватый привкус и был влажным, но резким.       Черные балахоны с узором из красных облаков колебались под его порывами в такт, на амигасах позвякивали колокольчики.       — Итак, две недели? — произнес Кисаме, приподнимая подбородок над высоким воротником.       Итачи кивнул.       — И ни слова о том, чтобы я был осторожен и не забывал, что синяя кошка — чужая цель, а мы здесь лишь для предварительной разведки?       Кисаме представил себе Хидана, растявкавшегося как щенок, и Какузу, ворчащего наподобие старого пса. Пожалуй, Двухвостый зверь для них подходящая добыча.       Итачи спокойно смотрел в лицо своему напарнику.       — Ты и сам все знаешь, — ответил он и, подняв два сложенных пальца с окрашенными в темно-фиолетовый цвет ногтями, произнес: — Перевоплощение!       Облик молодого нукенина изменился вплоть до его одежды: лицо приобрело менее примечательные черты, глаза утратили свою выразительность, волосы изменили цвет и сделались светло-русыми, балахон Акацки и амигаса уступили место обычной куртке с капюшоном. Через плечо была переброшена дорожная сумка.       Кисаме усмехнулся: даже в этом сером обличье Итачи-сан выглядел угрожающе. Впрочем, все дело было в том, что прославленный мечник слишком хорошо осознавал силу своего напарника, а также имел необыкновенно развитое внутреннее чутье. Для простых людей молодой нукенин выглядел обычно.       — Хорошего отдыха, Итачи-сан.       — Прощай, Кисаме.       Стройная фигура в куртке с капюшоном через пару минут скрылась за каменистым выступом, а потом еще несколько раз мелькнула на видимых участках тропы, поднимавшейся к вершине. Все это время Кисаме следил за ним взглядом.       Итачи сказал, что может в достаточной степени рассчитывать на лояльность управляющего: он уже бывал здесь раньше. Если ему удастся восстановиться за эти две недели, их путешествие в Страну Молний можно будет считать успешным, даже без новостей о Двухвостом. В любом случае передышка будет полезной, она просто необходима пользователю столь сложных техник, как гендзюцу Итачи-сана. Пожалуй, в Акацки больше ни у кого нет подобных техник, и их применение явно требует затраты не только чакры, но и умственных и духовных усилий.       Кисаме искоса взглянул на Самехаду и покрепче сжал ее рукоять.       — Для нас обоих все несколько проще, не так ли? — невесело усмехнувшись, произнес нукенин. Из-за заостренных зубов его улыбка всегда казалась хищной и угрожающей. — Проведем эти две недели с пользой.              Итачи точно знал, сколько часов ему нужно проспать, чтобы не запомнить ни одно из своих тревожных сновидений, поэтому проснулся, как ему казалось, освеженным. Комната была маленькой, чистой, в белых и бежевых тонах, но без окон и такой безликой, что легко можно было представить себе длинную цепочку одинаковых помещений, опоясывающую гору кольцами до самой вершины, делающую виток и уходящую в виде бесконечного коридора прямо в небо.       Молодой человек сидел на низкой кровати, опустив голову и стиснув руки между колен. Пряди темных волос закрывали лицо. Он пришел сюда, чтобы позаботиться о своем теле — об этом сосуде, таящем в себе огромную силу, но постепенно разрушающемся под ее напором. Итачи раскрыл ладони и посмотрел на них.       — Исход ясен. Лишь бы хватило времени…       Сбросив с себя задумчивость, как опостылевшее одеяние, он шагнул под душ. Моясь, расчесывая волосы, заправляя постель, Итачи делал это медленно и обстоятельно, как будто старался достичь идеального результата. Сосредотачиваясь на каждом мгновении и каждом движении, он убегал от собственных мучительных мыслей. Любая из реальностей, в которых он жил, могла на время спасти его от остальных.       Пока что молодой человек был всего лишь гостем санатория. Он был им, когда надевал синие свободные штаны, белую футболку и светло-фиолетовое кимоно — одежду, которую носили здесь мужчины, — прогуливался по великолепному зимнему саду и завтракал в кафетерии. Но стена, отгородившая его от прошлого, рухнула в один миг, как только пробудилась интуиция.       Поставив стакан с чаем на стол, Итачи внутренне напрягся и безошибочно определил, откуда исходит опасность. Стоило лишь слегка наклонить голову, и краем глаза он увидел девушку за дальним столиком, которая внимательно наблюдала за ним.       Итачи сталкивался со всей палитрой человеческих эмоций во взглядах, направленных на него: с любовью, восхищением, уважением, интересом, изумлением, сожалением, страхом, ненавистью… Он привык к этому и мог выдержать взгляд любого существа в нечистом мире. Наделенные почти совершенной красотой, его лицо и тело всегда привлекали к себе внимание, но с некоторых пор любопытные взгляды перестали раздражать: они словно скользили мимо, не задевая его.       Покидая свою комнату, Итачи использовал технику перевоплощения, так что, сидя за столиком в кафетерии, выглядел обычно и не должен был вызывать любопытства. Однако вызывал. Это показалось ему странным. Впрочем, у девушки могли быть свои причины его разглядывать, о которых он не знал.       Тем не менее стена рухнула, и мрачные мысли, клубясь, затянули встревоженный разум плотной пеленой.       Время… Только бы хватило времени. Саске его брат, а значит, он справится с Орочимару — так же, как это однажды сделал он сам. Тем более саннин всегда слабеет перед переселением в новое тело. Точнее, переселение необходимо, так как он постепенно слабеет. Саске справится. Насколько он силен прямо сейчас? Достаточно ли Итачи позаботился о нем, выполняя долг старшего брата? И насколько извращенной стала его реальность, если он считает сделанное заботой…       Молодой человек отер лоб, на котором выступил холодный пот, и вдруг снова сосредоточился на окружающем мире: над чаем уже не поднимался пар, в кафетерии заполнялись и освобождались столики, слышались голоса людей, мелькали пурпурные кимоно мужчин и кремовые — женщин. Девушка, которая разглядывала его, исчезла.       Разве мало того, что он отдавал этим мыслям всего себя каждый день и каждую ночь — даже во сне, — пока выполнял задания организации, путешествуя из одной части мира в другую? Разве он здесь не для того, чтобы отдохнуть? Потратить время на отдых сейчас, чтобы дать себе больше времени на дело в будущем…        Итачи отправился в купальни, потом на обед и снова на прогулку. Он встретился с врачом и побывал на паре медицинских процедур… День казался бесконечным, но это ощущение можно было считать благоприятным следствием отдыха и расслабления: Итачи увязал в настоящем, как муха в варенье.       Над Йоакеямой начали сгущаться сумерки. Солнце закатывалось за горизонт где-то позади горного массива, небо над ним окрасилось в сапфирно-синий цвет. С обширной террасы открывался вид на каменистые холмы, тянущиеся до самого побережья, и далекие свинцовые волны моря, почти сливавшиеся по цвету с песком и камнем.       Площадка была отделана мраморными плитами и врезалась вместе с остальным зданием в склон горы. Вдоль стен стояли скамьи, а между ними — туи в резных горшках.       Здесь было холодно, ветрено, но люди все же выходили на террасу, кутаясь в шали и шарфы, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться суровой прелестью союза моря и гор, скрепленного зимней стужей.       Кроме Итачи здесь было еще два человека: пожилой мужчина в меховом плаще, расположившийся на скамье, и девушка в инвалидном кресле, по самый подбородок закутанная в серебристо-серый плед с рисунком из голубых цветов. Она словно дремала, слегка наклонившись вперед, и блестящие пряди темно-русых волос скрывали ее лицо.       Итачи стоял, опираясь о каменные перила, и любовался ослепительным снегом на склонах гор и развернувшейся перед ним холодной каменистой пустошью. Темная полоска моря вдалеке казалась невзрачной по сравнению с необъятной яркой синевой неба, на котором не было ни единого облачка.       Рука с темно-фиолетовыми ногтями на изящных пальцах казалась вырезанной из белого мрамора: скрывая свой истинный облик от окружающих, Итачи видел себя таким, каким являлся в действительности.       Осталось тринадцать дней. Он пожертвует ими, чтобы выиграть для себя… сколько? Тринадцать недель? Месяцев?       «Саске… ты должен стать сильным как можно быстрее, — думал Итачи. — Я бы хотел видеть твои глаза: какие они сейчас? В них достаточно ненависти?»       Каждый Учиха, который далеко продвинулся на пути к силе, шел одной и той же дорогой. Итачи видел эту дорогу: ее обрамляли деревья, подобные яблоням по весне, их ветви были усыпаны цветами. Нежные лепестки опадали, и их место занимали кроваво-красные плоды. Любовь сменялась болью и ненавистью, и не было более надежного способа пробудить шаринган.       Неужели он был неправ, показав брату именно этот путь? Уже тогда Итачи чувствовал, что времени слишком мало, что пробудить силу глаз нужно как можно быстрее — это вопрос жизни и смерти. Саске должен был стать лучшим из Учиха — лучшим, чем величайший из них, потому что величайший однажды снова бросит вызов этому миру.       «Время… — Итачи крепко сжал поручень белой рукой. — Хотел бы я знать, сколько у меня осталось времени…»       В этот момент тревожное чувство вновь дало о себе знать, и пришлось сосредоточиться на реальности.       На террасе остались только Итачи и девушка в инвалидном кресле — та самая, на которую он обратил внимание в кафетерии. В ее сидячем положении ограждение доходило ей до шеи, так что, чтобы полюбоваться окрестностями, приходилось подъезжать к самому бортику и ставить коляску боком вплотную к нему. Неплохой обзор открывался также с верхней площадки террасы, но, врезанная в скалу, она была закрыта с обеих сторон и меньше обдувалась ветрами.       Девушка, задрав локоть, облокотилась о перила, а щеку подперла ладонью и мечтательным взглядом смотрела на Итачи, уверенная, что он ее не замечает. Впрочем, их разделяло порядка десяти шагов, так что девушка не имела намерения привлекать к себе внимание или вторгаться в личное пространство незнакомца. Она сказала очень тихо, по привычке обращаясь к самой себе:       — Какой диковинный и прекрасный цве…       Итачи повернулся и поднял на нее глаза. Девушку прошиб холодный пот, в голове молнией промелькнула мысль: «Если договорю до конца, я умру!»       — …ток, — бледнея, договорила она. Поняв, что незнакомец услышал все — от первого до последнего слова, — девушка собрала остатки мужества и, заставив себя улыбнуться, добавила: — Здесь такие не растут.       Ее руки легли на обода колес, кресло развернулось и покатилось к пологой дорожке, ведущей на верхнюю площадку террасы. Итачи молча смотрел ей в спину.       «Шиноби?!» — думали оба в этот момент.       «Но как такое может быть? Когда я говорил с господином Осадой, он находился под моим контролем и был неспособен лгать. Осада сказал, что в санатории нет шиноби — и не будет в течение ближайшего месяца. — Черные брови Итачи нахмурились. — Либо здесь отдыхает еще кто-то, скрывая свою личность, либо Деревня Облака охраняет это место, используя шиноби под прикрытием».       Был возможен еще один вариант: Итачи могло показаться, что девушка видит его истинный облик под маскировкой. Но это предположение порождало слишком много странностей. К тому же он достиг того уровня развития мастерства, когда то, что кажется, в большинстве случаев оказывается правдой.       Итачи сложил печать и создал клона, распавшегося на стайку черных воронов. Такие вороны из чакры уже были рассеяны по округе и наблюдали за всем, что происходило близ санатория. Новая стая взлетела к верхнему уровню здания, поднялась над крышей и кружила там в течение какого-то времени. Сам молодой человек отправился задать несколько вопросов господину Осаде.       — Девушка в инвалидном кресле? — переспросил директор санатория. Он хотел пошутить, что современная молодежь не склонна рисковать и предпочитает собрать наиболее полную информацию, прежде чем начать ухаживания, но посмотрел в лицо собеседнику и передумал. Быстро опустив глаза, господин Осада произнес: — Скорее всего, вы имеете в виду госпожу Сюи — она единственная среди юных девушек находится в таком состоянии. Сюи-сан проживает здесь с начала осени и не собирается покидать это место.       — Куноичи?       — М? Насколько мне известно, нет. С таким заболеванием невозможно быть шиноби. Впрочем, ее недуг дал о себе знать четыре года назад. Как жила госпожа Сюи до этого, мне неизвестно.       — Сколько ей лет? Откуда она родом?       — Двадцать один год. Из Деревни Облака. Сирота, по-видимому, хотя может позволить себе жить в таком месте, как это, на протяжении нескольких месяцев, значит, у нее есть собственные сбережения или кто-то о ней заботится. Впрочем, подробностей я не знаю.       Погруженный в собственные мысли, Итачи кивнул в ответ и пошел к двери. На пороге он обернулся и задал последний вопрос:       — Чем она больна?       — Это мало изученный недуг: необъяснимые приступы слабости и обмороки. Одно из таких состояний закончилось параличом обеих ног. — Господин Осада вздохнул, представив нежное лицо госпожи Сюи. — В последние полгода заболевание прогрессирует: приступы участились, и каждый из них может закончиться параличом всего тела. Это было бы…       Однако Итачи уже не слушал. Он вышел из кабинета директора и плотно прикрыл за собой дверь. Какой бы немощной и болезненной ни была эта девушка, в душе она вполне могла оставаться куноичи Облака, а значит, могла поставить под угрозу не только его пребывание здесь, но и их с Кисаме общую разведывательную операцию.              Сюи-сан, выкатившись с террасы на своем кресле в коридор и скрывшись от взора напугавшего ее незнакомца, прикрыла лицо ладонями и замерла так на некоторое время. И как она могла не заметить, что смотрит сквозь иллюзию?! Сюи-сан сразу же увидела истинный облик Итачи и совершенно не обратила внимания на искусственный образ, за которым он скрывался. Она была поражена красотой и благородством его лица, идеально сложенным телом, сдержанной грацией движений и непередаваемым очарованием задумчивых черных глаз, слегка затененных темными ресницами, и любовалась им, как люди любуются морем, небом, цветами.       Однако, встретив его взгляд, Сюи-сан прочла в нем так много, что испытала страх, которого не знала уже давно. И теперь она убедилась в том, что незнакомец являлся ниндзя. У него был неплохой запас чакры, в области глаз имелись более разветвленные каналы, чем обычно. Закрывшись в своей комнате, девушка погрузилась в тревожные раздумья.       «Додзюцу? Но какое? На что способны его глаза?» — Сюи-сан нахмурилась.       Больше всего додзюцу использовалось ниндзя Страны Огня, кланами Учиха и Хьюга. Но Учиха не осталось в живых после той жестокой резни, которая случилась больше шести лет назад и была встречена шиноби Облака почти как праздник. Виновник резни, тоже один из Учиха, сгинул. Хьюга? Девушка содрогнулась, как от порыва ледяного ветра. Нет, от нее не укрылся бы истинный цвет глаз этого человека, а они были черными — не белыми.       Так кто же он? Друг или враг? Сюи-сан с тех пор, как встретилась с ним взглядом, чувствовала исходившую от него опасность. Либо это был вражеский шпион, либо незнакомый ей шиноби Облака, но ведь ровесников из родной деревни она хорошо знала! Разве что агент АНБУ…       «Придется напомнить о себе господину Райкаге», — подумала девушка. Сердце ее сжали тоска и предчувствие чего-то ужасного.              Над Йоакеямой сгустилась ночь. Высокое черное небо раскинулось над горным массивом, рассыпав крупные и мелкие звезды. Гибкая фигура в темном прокралась на последний этаж здания, в круглое помещение, отведенное для почтовых голубей. Здесь никто не дежурил, дверь была заперта, свет горел только в коридоре. Куноичи наклонилась к незамысловатому замку и довольно скоро отперла его с помощью обычной отмычки. Урчание усилилось, несколько птиц встрепенулось, но в целом все было тихо. Круглая наружная стена была наполовину застеклена, как и на других этажах, сквозь стекло виднелось огромное звездное небо.       Куноичи выбрала птицу, пристегнула к ее лапке миниатюрную колбочку со свитком, распахнула специальное окошко и уже поднесла к нему руку, как вдруг от неба отделилась блестящая черная волна и хлынула в помещение, захлопнув за собой дверцу. Голубь испугался и упорхнул к потолку, куноичи отскочила к двери. Черная волна оказалась стайкой воронов, кружево их перьев сплелось в единую фигуру, и перед клоном Сюи-сан возник клон Итачи в одеянии Акацки. Он поднял руку, белеющую в бездне черного рукава, и в эту же секунду клон куноичи, получив удар кунаем, полет которого он даже не заметил, исчез.       Итачи знал, где находится комната Сюи-сан, но девушки там не было. Глазами своих воронов, круживших в окрестностях Йоаке, он увидел фигуру в инвалидном кресле на верхней площадке террасы и вышел к ней.       Сюи-сан заранее знала о его приближении, так как использовала особую технику, чтобы наблюдать полет почтового голубя, хотя глазам ее представилось совершенно иное зрелище. Сомнений не осталось: это был враг! И очень быстрый… Он приближался. За пару мгновений до того, как его силуэт выскользнул из тени на открытое пространство террасы, куноичи произнесла:       — Я знаю, вы убьете меня.       Девушка развернула кресло так, чтобы оказаться лицом к лицу с противником. Итачи поднял руку с кунаем к груди, собираясь метнуть его. Его черные глаза встретились с глазами Сюи-сан, и он обратил внимание на их странный узор. Глаза были большими, с красивым, чуть раскосым разрезом и радужной оболочкой, словно наполненной прозрачной светло-серой водой. Вокруг зрачка и по самому краю радужки тянулся бархатистый выпуклый узор: как будто чистое озеро заключили между двумя цепочками темных, с легким голубоватым оттенком, горных вершин.       «Странные», — подумал Итачи. Жаль, что через несколько секунд их взгляд застынет навсегда…       Ресницы Сюи-сан опустились: она моргнула. Против воли Итачи моргнул вместе с ней и вдруг обнаружил, что они мгновенно поменялись местами: девушка сидела в своем кресле у входа в коридор, а он стоял на ее месте, на самой высокой площадке террасы, продолжая сжимать кунай в руке. Позади него на месте ночного неба разверзлась бездна, похожая на вращающуюся воронку, края которой расползались и поглощали сущее. Мощный поток воздуха ударил Итачи в лицо, растрепал его длинную челку…       Итачи через плечо наблюдал за этим явлением, сохраняя спокойствие. Сюи-сан исчезла.       «Гендзюцу, — подумал он. — Но какое реалистичное…»       Почувствовав, что его сейчас затянет в бездну, Итачи прыгнул вперед и оказался у входа в коридор. Шагнув навстречу свету белых ламп, он одновременно остановил поток чакры в своем теле и попытался развеять иллюзию, но у него не получилось. Итачи мог разрушить чужое гендзюцу почти любого уровня с помощью Мангеке Шарингана, но подобные усилия сокращали отпущенное ему время. Он попытался раздвоить сознание, чтобы присутствовать одновременно в двух реальностях, как при применении собственных техник: один Итачи убегал по белому коридору от наползавшей бездны, а другой увидел себя стоящим на террасе и сжимающим кунай в руке на уровне груди. Напротив настоящего Итачи сидела в своем кресле Сюи-сан, не отрывая от лица противника немигающих странных глаз. Он видел ее нечетко.       Рука Итачи дрогнула и начала очень медленно двигаться — это стоило ему больших волевых усилий.       «Так я не смогу бросить кунай», — подумал он.       Лезвие куная постепенно развернулось и начало приближаться к свободной руке. Итачи раскрыл ладонь ему навстречу. Он ранил себя неглубоко, но достаточно болезненно. Этого должно было хватить, чтобы развеять гендзюцу, однако иллюзия продолжала действовать.       «В этой реальности не получится!» — Итачи пришлось вернуться туда, где находилась большая часть его сознания.       С удивлением он обнаружил, что уменьшился, пока бежал по коридору, и стал маленьким ребенком, а кунай обронил где-то позади. Продолговатые белые лампы в стенах начали взрываться одна за другой, обгоняя Итачи, пока в коридоре не образовался полумрак. Он все же обратил внимание, что находится уже не в санатории, а в какой-то больнице, и по бокам мелькают узкие белые двери. Некоторые из них начали открываться и закрываться, то образуя, то проглатывая полоски света. Из-за дверей доносился шепот, в котором вскоре начали угадываться отдельные слова и целые фразы. Они повторялись.       «Зачем ты это сделал, брат?»       «Итачи-кун, помоги мне, пожалуйста, прошу тебя, Итачи-ку-у-у-у-у-ун!»       «Почему? Почему ты это сделал?!»       «Мы гордимся тобой, сын…»       «Пожалуйста, только не убивай меня!..»       «Зачем ты это сделал?!»       «Прошу, помоги, Итачи-кун!»       Холодный пот выступил на лбу и на спине, откуда-то позади надвигалась вращающаяся бездна, и Итачи с удивлением чувствовал, что сердце его сжимается от страха: хозяин иллюзии мастерски вписал его в образ перепуганного ребенка.       Через какое-то время двери перестали открываться, и ветер стих: бездна осталась где-то позади. Итачи перешел на шаг и увидел впереди женский силуэт в белом. Подойдя ближе, он разглядел девушку в мягких туфлях без каблуков, в шапочке и халате медсестры, как две капли воды похожую на Сюи-сан. Девушка ласково улыбнулась и наклонилась к нему.       — Испугался, бедняжка? — мягко спросила она, потрепав маленького Итачи по волосам.       Тот изумленно отпрянул от ее руки.       — Вот, возьми. — Улыбнувшись еще шире, медсестра протянула ему карамельную конфету и добавила: — Все будет хорошо, малыш: сам увидишь.       Итачи почувствовал непреодолимое желание взять конфету из рук милой девушки, которая была так добра. Медсестра все еще стояла, улыбаясь и наклонившись к нему. Он протянул маленькую ладошку к заветной сладости… и вдруг вцепился пальцами в молочно-белую изящную шею, прикрытую с боков прямыми прядями темных волос.       Его тело вдруг разрослось и вытянулось, обретая привычную форму. Итачи, все еще держа девушку за горло, приподнял ее и одним резким движением впечатал в стену. Коридор начал распадаться на полосы и закручиваться, последняя лампа затрещала и погасла, но откуда-то шел свет — от звезд, кружившихся в водовороте надвигающейся на Итачи бездны. Не разжимая пальцев, он оторвал девушку от стены и тем же движением швырнул ее назад, в средоточие созданной ею тьмы.       В этот же миг иллюзия развеялась. Сюи-сан, словно и в самом деле почувствовав толчок, опрокинулась вперед и упала со своего кресла на мраморный пол террасы. Она сразу же приподнялась на руках и вскинула глаза на противника. На этот раз в них читался страх, но еще большим было удивление.       — Как вам удалось противостоять моей иллюзии?!       Итачи убрал кунай в поясную сумку за спиной, достал оттуда же пластырь и приклеил к ранке на ладони. После этого он поднял глаза на Сюи-сан и ответил:       — Твой уровень мастерства уступает моему.       «Уступает?!» — хотелось крикнуть девушке, но она закусила губу. «Я — самый сильный мастер гендзюцу в Стране Молний среди шиноби до тридцати лет. Кто же тогда ты?..»       Впрочем, возмущение и изумление пришлось отставить в сторону: Итачи подходил к ней. Сюи-сан смотрела на него, с ужасом осознавая собственное бессилие. Даже собрав все свое мужество, куноичи не смогла взглянуть ему в глаза, так как была подавлена превосходящей силой, поэтому видела перед собой лишь его тело и нижнюю половину лица.       — Я не встречал еще таких сильных иллюзий у шиноби без додзюцу, — произнес Итачи, встав рядом с ней.       Сюи-сан опустила голову. Волосы ее, не достававшие до плеч, сползли на лицо. Руки, сжатые в кулаки, сжались еще крепче.       — Так они все-таки… сильные? — тихо спросила она.       «Откуда у Деревни Облака мастер гендзюцу подобного уровня? Они не были в этом хороши уже много лет. Кто ее учитель? И есть ли у него еще ученики?» — думал в этот момент Итачи.       Доступные ему техники допроса не подействовали бы на куноичи с ее способностями, а использовать Цукуеми было слишком опасно…       Сюи-сан почувствовала, что Итачи наклоняется над ней, и изо всех сил старалась не задрожать. Ожидание смерти было мучительным, каждое мгновение она ждала, что враг раздавит ее, как насекомое, но он почему-то медлил, а затем вдруг положил одну руку ей на спину, а другую подсунул под ее колени, легко подхватил девушку на руки и усадил в кресло. Итачи поднял также шаль, разрисованную голубыми цветами, и подал Сюи-сан.       — Спасибо, — растерянно сказала она.       Затем, взяв себя в руки, девушка пристально посмотрела ему в лицо. Черные глаза спокойно встретили взгляд светло-серых глаз.       — Сюи-сан, вы должны оставить попытки связаться с Райкаге. На этом условии я готов сохранить вам жизнь.       Девушка нахмурилась и опустила глаза.       — Вы можете дать мне слово, что оставите попытки связаться с кем-либо за пределами этого места?       — Я не могу дать такого слова, — с усилием ответила куноичи. — И зачем вы предлагаете это мне? — с горечью спросила она. — Может, я уже и не шиноби Облака, но обязана всеми силами защищать родную деревню. Отказаться от этого — значит стать предателем! Но вам это не нужно: ваши птицы кружат над Йоаке, вы полностью контролируете ситуацию, а я ничего не могу сделать. И все же вы предлагаете дать вам слово…       Итачи не верил в честное слово, но доподлинно знал, что есть люди, которые верят. Он чувствовал, что Сюи-сан — одна из них, и хотел связать девушку ее же иллюзиями: представлениями о чести и совести. Однако, похоже, она скорее готова была умереть, чем расстаться с ними.       Учиха был уверен: Сюи-сан попробует обойти его защиту, но не сможет; ему придется убить ее и он уже не получит интересующую его информацию.       — Сюи-сан, предлагаю вам заключить перемирие сроком на тринадцать дней, — произнес Итачи, его ресницы слегка опустились, так как он смотрел на девушку сверху вниз. — В мои планы не входит предпринимать что-либо против Деревни Облака: я здесь лишь для того, чтобы отдохнуть и подлечиться.       — А потом? — Куноичи пристально смотрела в черные глаза, пытаясь разгадать их выражение. — Потом вы тоже не будете вредить Стране Молний?       — Нет.       — Даете слово? — вырвалось у Сюи-сан, прежде чем она осознала иронию происходящего.       Глаза Итачи на секунду распахнулись чуть шире.       — Да, — спокойно ответил он.       Куноичи верила в честное слово, но не была наивной и знала, что для многих других людей слово — лишь пустой звук. Может, этот шиноби один из них? Все же Сюи-сан предпочла бы поверить ему, так как вовсе не хотела умирать. Сколько ей осталось? Увидеть однажды, как расцветают голубые маки? Возможно, дважды… Осада-сан сулил ей годы жизни, но она слишком хорошо видела правду в его глазах. Жаль, что черные глаза незнакомца были не такими прозрачными.       — Хорошо, — сказала она. — Но я не Сюи. Пожалуйста, называйте меня Сюихико — это мое настоящее имя.       Итачи кивнул. Куноичи положила руки на обода колес и покатилась в свою комнату. Там она сидела некоторое время, обхватив себя за плечи, погруженная в тяжкие раздумья.       Мастер гендзюцу обычно синхронизирует собственный ток чакры с течением чакры противника, а потом заставляет ее двигаться так, как ему угодно. Таким образом Сюихико научилась внушать людям, попадающим в ее иллюзии, различные эмоции и заставлять их видеть созданные ей образы. Но во время сражения с незнакомцем все изменилось: он сумел захватить контроль над движением двух синхронных потоков чакры и смог влиять на иллюзию. Он мог легко поменять их местами, и тогда уже сама куноичи оказалась бы под действием его гендзюцу.       — Кто же ты такой?.. Неужели один из выживших Учиха? И разве это возможно? Но без додзюцу… Он сам сказал, что никогда не встречал сильных иллюзий у шиноби без додзюцу.       Итачи спал плохо и не сомневался, что произошедшее в не меньшей степени взбудоражило разум Сюихико, а значит, ее сон тоже был тревожным и поверхностным. Поэтому он не удивился, увидев на открытой террасе куноичи, полностью погруженную в созерцание рассвета. Она сидела, облокотившись на каменные перила и подперев щеку рукой.       Оранжевое солнце больше чем наполовину выплыло из-за горизонта и окрасило алыми и розовыми отблесками склоны гор, море и редкие белые облачка.       Сюихико вздрогнула, медленно выпрямилась и обернулась. Ей было больно смотреть незнакомцу в глаза, но она все же встретила его взгляд.       — Доброе утро, Сюихико-сан, — произнес Итачи.       Сила его низкого, глубокого голоса казалась куноичи Облака подавляющей, как и его чакра, однако молодой человек на этот раз явно имел мирные намерения: он подошел и протянул девушке румяное яблоко. Принимая его, Сюихико подняла на Итачи глаза.       — В знак перемирия? — спросила она.       Итачи улыбнулся, и от его улыбки у девушки защемило сердце: в это мгновение его красота казалась такой теплой… Нельзя было поддаваться очарованию человека, который еще вчера едва не убил ее, но все в ней — кроме разума — охотно поверило в его искренность и добрые намерения. «Мне конец», — с грустью подумала Сюихико, отводя глаза. Вчера он обернул против нее сотворенное ею гендзюцу, а теперь сделал ее собственное доверчивое сердце своим союзником.       Итачи знал, как действует его улыбка, и намеренно использовал ее. Удовлетворенный результатом, он отвернулся и, облокотившись о перила, взглянул на зардевшееся небо.       — Как мне называть вас? — спросила девушка. — До тех пор, пока я не отгадаю ваше настоящее имя.       «Надеется его отгадать?» — подумал Итачи, переводя взгляд на собеседницу.       — Можете сами дать мне то имя, которое посчитаете подходящим. Надеюсь только, что это будет не «диковинный и прекрасный цветок».       Сюихико слегка покраснела, но быстро справилась со своим смущением.       — Кажется, вороны вам по душе? Хотите, буду называть вас Карасу-сан?       Итачи кивнул. Куноичи смотрела прямо ему в глаза.       — Я живу здесь уже почти полгода, — сказала она. — Пять месяцев, две недели и три дня. И я больше не шиноби Облака, так что если вы хотите поговорить о моих техниках — сделайте одолжение, поговорите со мной о них.       Черные брови Итачи на секунду приподнялись от удивления, он спросил:       — Сюихико-сан, кто был вашим учителем?       — Вы имеете в виду, кто наставлял меня в мастерстве гендзюцу? Моя мать — Райюн Эхо. Она умерла больше десяти лет назад.       — Я не слышал о ней.       — Она старалась делать так, чтобы о ней никто не слышал.       — Больше некому было вас учить?       Куноичи усмехнулась.       — Если вы хотите знать, есть ли у Облака другие шиноби с подобными техниками, то вы узнаете это не от меня, — сказала она.       — Как вы воздействуете на ток чакры противника?       — Моя мама делала это с помощью звука своего голоса и взгляда, я использую оба варианта, но первый чаще всего служит лишь переходным этапом ко второму.       Итачи вспомнил, что вчера Сюихико сначала обратилась к нему с фразой: «Вы меня убьете», и лишь потом установила с ним зрительный контакт.       — У вас необычные глаза, является ли это проявлением улучшенного генома? — спросил он.       Куноичи улыбнулась.       — Как и у вас, — тихо сказала она.       «Что это значит?» — подумал Итачи. Либо Сюихико заподозрила в нем пользователя додзюцу и признавалась в том, что ее глаза тоже особенные, либо как раз наоборот. Уточнить этот момент, не выдавая себя, он не мог.       — Вы видели мою технику, а я хотела бы посмотреть на вашу.       — Чтобы умереть или подвергнуть себя страданиям? Мое гендзюцу действует на человека именно так.       — Так вы не умеете ничего приятного?       Итачи промолчал.       — Никаких приятных впечатлений, радостных воспоминаний, красивых образов?       — Развлечение не является целью моих техник.       — Как же вы тренируетесь?       «Вот в чем отличие», — подумал Итачи. И, оставив ее вопрос без ответа, произнес:       — Скажите мне, что за голоса доносились вчера из-за множества дверей в созданной вами иллюзии?       Куноичи как будто погрустнела.       — Вам лучше знать, — едва слышно ответила она.       Итачи на несколько секунд отвернулся. Яркие краски погасли, перед ним вновь расстилалась серая каменистая равнина со свинцовой полоской моря вдалеке. Белели склоны горных вершин, да облака на светло-голубом небе. Он вновь взглянул на куноичи.       — Сюихико-сан, когда вы соединяете собственный ток чакры с потоком чакры противника, вы ведь воздействуете прежде всего на себя, а его сознание лишь отражает образы, которые рождает ваш разум. Вызывая у себя определенные эмоции, вы заставляете противника испытывать то же самое, пока его чакра находится в резонансе с вашей чакрой. Управляя собой, вы управляете противником.       «Это похоже на теневое подражание клана Нара», — добавил про себя Итачи.       — По этой причине, — продолжил он, — вы не знаете, какие голоса я слышал, ведь вы в этот момент слышали голоса из собственного прошлого.       Сюихико кивнула, не отрывая глаз от лица Итачи. Как быстро он все это понял всего лишь из пары оброненных ею фраз!       — И по этой же причине вы, развлекая себя зрительными образами, называете это тренировкой: для вас так оно и есть. Эти образы правдивы для вас, ведь они привязаны к определенным переживаниям, например, воспоминаниям из прошлого. Поэтому они становятся правдивы для того, кто попадает под действие вашего гендзюцу, и отличаются удивительной реалистичностью.       Куноичи улыбнулась.       — Вы во всем правы…       Итачи нахмурился.       — Вас радует, что я разгадал ваши техники?       Сюихико кивнула.       — Я рада, что кто-то понимает, что и как именно я делаю. Рада, что кто-то имеет возможность оценить результаты моих тренировок. Если моим мастерством любуюсь лишь я одна, это лишает его важной части смысла.       «Гендзюцу как искусство?» — подумал Итачи.       — Значит, у вас все иначе, — произнесла Сюихико. — Вы воздействуете непосредственно на сознание противника, заставляя его испытывать все, что причиняет боль, отвлекая его или выводя из строя. Нет, это я бы не хотела испробовать на себе.       Не дожидаясь его реакции на ее слова, куноичи положила яблоко, которое все это время держала в руках, на колени и взялась за обода колес.       — Я уже опаздываю на процедуры. До свидания, Карасу-сан, — сказала она на прощание.       Итачи не ответил. Он думал о том, как бы на его месте поступал Кисаме.