кто нёсся по дорогам прошлого странствуя друг к другу хотрод Голгофа видение тюремного одиночества или инкарнации джаза в Бирмингеме, кто проносился сквозь страну за семьдесят два часа чтобы узнать было ли у меня у тебя у него видение чтобы познать Вечность.*
Чонгук неподвижно лежал на кровати в своей комнате и прожигал взглядом потолок, оставив длительные, но безрезультатные попытки заснуть. Режим дня в привычном его понимании уже давно стал для парня чем-то непостижимым. Его вполне устраивало бодрствовать в тёмное, тихое, ничем не обременённое время, и засыпать с первыми признаками оживления людской жизни. Правда, за это ему нехило доставалось от матери, ведь нередко он с тем же успехом игнорировал и школу. Как будто школа спасёт его от тяжести суровой реальности. Нет времени лучше ночи. Ночью, в приглушённом блеске лунного света, реальная жизнь ставится под сомнение, кажется крайне нелепой, искусственной. Ночью думаешь о вечном, мыслишь масштабно, откинув как можно дальше из головы заботы будних дней. Ночью ты добросовестно принадлежишь самому себе: никто и ничто не диктует твоё расписание, не даёт задания, не требует осознанности и дисциплины, не направляет на «правильный» жизненный путь. С чего взрослые вообще взяли, что есть «правильный» способ жить? Мы бродим по гигантскому шару, называемому планетой, и только сила притяжения удерживает нас от падения в бесконечную пустоту. Почему люди игнорируют тот факт, что абсолютно ничего не имеет значения? Ни экзамены, ни карьеры, ни деньги — всё это лишь чья-то претенциозная идея, которой все решили подчиниться. Потому что так проще. Проще действовать по шаблону, на основе схемы, которая, ты знаешь, приведёт тебя к желаемому — всеобщему одобрению. Намного труднее отказаться от этого шаблона, швырнуть его в сторону. Выбрать никем прежде неизведанную дорогу и пойти по ней, нервно оглядываясь на то, как все остальные спокойно идут по другой, заранее зная, что они благополучно доберутся до точки назначения. Сложнее брать на себя и лишь на себя полную ответственность за всё, что с тобой произойдёт. Сложнее жить на основе чувств, порывов, сложнее рисковать. В очередной раз размышляя об этом, Чонгук осознаёт всю нелепость ситуации. Ведь он такой же. Такой же жалкий конформист, который не осмеливается бросить вызов системе, хотя она и возмущает его до глубины души. Может, все люди такие. Может мы все обречены на выбор более простого, более понятного, более безопасного. Тяжёлый выдох, закрытые от задумчивости глаза. Лишь глубокой ночью Чонгук чувствует себя истинно свободным. Внезапно он слышит, как рядом с домом, вероятно, прямо под его окном, сигналит машина. Он открывает глаза, нехотя встаёт с кровати и смотрит наружу: у дверей дома стоит чёрная машина, из которой выглядывает голова Ким Тэхёна — его верного сообщника во всех передрягах, в которые он только успел попасть за свою недолгую жизнь. Присмотревшись, Чонгук понимает, что тот жестами показывает ему спускаться. Выходить через дверь слишком шумно: родители сегодня дома и попадаться им под руку, выходящим непонятно куда в два часа ночи, не лучшая идея. Поэтому он быстро надевает свои джинсы, натягивает чёрное худи, и, предварительно скинув вниз рюкзак, аккуратно вылезает в окно. Приземление проходит не особо мягко, но бывало и хуже. Чон подходит к машине и стучит в окно. Ему тут же открывают дверь. — Твой отец в курсе, что ты снова угнал его машину? — спрашивает он, садясь на переднее сиденье и закидывая рюкзак на заднее. — Разумеется, нет. Он меня убьёт, если узнает. Но мне всё равно. В этом весь Тэхён. Сколько бы его отец, состоятельный бизнесмен, не ограничивал его в карманных деньгах, сколько бы не сажал на домашний арест, тот ни шагу не ступал на тропу исправления. — Куда едем? — Куда угодно. У нас полный бак бензина, можем кататься хоть всю ночь. Чонгук поворачивает голову влево и смотрит на безукоризненный профиль напротив. Лицо Тэхёна сосредоточено на дороге и серьёзно: на нём не читается ни капли страха или стыда за содеянное. Чон усмехается, и тут же ловит вопросительный взгляд. — Какого чёрта ты смеёшься? — Тебе наплевать абсолютно на всё, не правда ли? Ким расплывается в улыбке.***
Несколько минут они ехали по территории частных домов, окутанной сумраком и гробовой тишиной. Эта тишина заставляла молчать и их: казалось, даже шёпотом сказанного слова будет достаточно, чтобы разбудить весь район. Но вскоре после резкого поворота, который заставил Чонгука схватиться за поручень и кинуть сердитое «полегче, Тэ», они выехали на трассу. Глаза прищурились от внезапного потока света, который исходил отовсюду, — свет окон многочисленных высоток блестел, словно звёзды в ночном небе; массивы фонарей сопровождали каждый этап пути. Ночью шоссе казалось особенно широким, и от такого контраста Чонгуку на секунду стало не по себе, словно его без предупреждения закинули в космос. Может, он всё же заснул? Может, сейчас он на самом деле всё ещё в своей кровати, а это — всего лишь сонный бред, особенно красочный от недостатка сна? Что если всё это вовсе не реальность, а лишь болезненные вспышки адреналина? Впрочем, это не имело никакого значения. Сейчас, в этот самый момент, он чувствовал себя по-особенному хорошо, и неважно, сон ли или явь подарили ему эти ощущения.***
Два часа ночи. По удалению от центра города дороги постепенно опустевали, а силуэты людей заметно мелькали лишь на фоне ярких вывесок заправок и круглосуточных кафе. Чем дальше они отъезжали — тем сильнее Тэхён давил на газ, прибавляя скорость. — Не гони, — в очередной раз напомнил ему Чонгук. — Не занудствуй, — прозвучало в ответ. Другого ожидать и не стоило. Тэхён был человеком особенным. И, вероятно, не только в жизни Чонгука. Он словно олицетворял всех самых ярких бунтарей из книг и кино. Они были чем-то ослепительным, чем-то непостижимым для более приземлённых главных героев; будто ледяной водой в удручающем зное жизни. Это определённо делало их волнующими, невероятно привлекательными, вызывающими чувство ревности у других. Однако, узнав их чуть ближе, ты понимаешь, что они есть самые непростые люди, которых только можно встретить на своём пути. Так и Чонгук всегда восхищался той нескончаемой смелостью, той безрассудностью, которой так кипел Тэхён, но в то же время постоянно гадал, как только его терпят его родители. Ведь от Тэхёна можно было ожидать чего угодно и когда угодно, и что бы это ни было, Чонгука бы это ни капли не удивило. Тэхёна переполнял какой-то нездоровый энтузиазм, которому тот всегда с удовольствием подчинялся. Чонгук был уверен, что Ким бы точно, оправдывая надежды своего отца, достиг больших высот уже к этому возрасту, если б только изначально направлял этот энтузиазм в другое русло (он бы сказал в правильное русло, но чёрт его знает, что есть «правильно» в этой многообразной, интригующей современной реальности). Чон также понимал, что вот так вот легко ему доверять, так слепо ему покоряться может быть опасно, но всё же каждый раз без раздумий ускользал из дома посреди ночи, запрыгивал к нему на переднее сидение угнанной отцовской машины (или позади велосипеда, когда у того ещё не было водительских прав), и соглашался стать участником всех его самых безумных затей. Чонгук открывает окно и наполовину в него высовывается. Сильный ветер путает его волосы, со всей силы дует в лицо, не позволяя до конца открыть глаза. Но всё, что он сейчас чувствует, — это свободу. Возможно, именно это чувство так притягивало его к Тэхёну. Рядом с ним он успел испытать разные чувства — стыд, страх, тревогу, сомнение, но одно было неизменным — чувство неукротимой свободы, которое он не мог почувствовать больше ни с кем. Тэхён делает глоток излюбленного дешёвого энергетика, включает музыку — nothing,nowhere. — его любимую группу, и снова прибавляет скорости. Чонгук ловит себя на мысли, что действительно провёл бы так всю ночь. Забыв обо всём, они покинули бы город и отправились в неизвестном направлении, как можно дальше, прямо навстречу самой Бесконечности. В этот самый момент, прервав чонгуковы грёзы, автомобиль внезапно свернул с трассы и стал приближаться к жилому сектору. — Я знаю этот дом. Вылезай, — говорит Тэхён, когда машина тормозит у одного из многоэтажных домов. — И что мы здесь будем делать? — в смятении интересуется Чонгук, отстёгивая ремень безопасности и осматривая местность через окно. — Поднимемся на крышу. Ну же, вылезай. Они вышли из машины и громко хлопнули дверьми, нарушая невозмутимую ночную тишину. Зайдя в подъезд, Тэхён начал стремительно подниматься по лестнице, несясь на последний этаж. Чонгук шёл за ним, то и дело поднимая голову вверх, стараясь не упустить того из виду. Наконец, они поднялись на самый верх и залезли на крышу. Перед их глазами раскинулась значительная часть города. Разгар ночи — до рассвета ещё далеко, поэтому лишь оранжевые огни города освещали их лица. — Красиво, — тихо произнёс Чонгук. — Как ты нашёл это место? — Я знаю много красивых мест, — ответил Ким. Они стояли плечом к плечу, смотря на город и наблюдая его размеренную ночную жизнь. Здесь, на самом верху, ветер дул безумно. Он пробирался под кожу и окутывал кости, но внутри что-то кипело, что-то искрило, тем самым согревая их тела, останавливая холод извне. — Я хочу тебя поцеловать, — несколько минут спустя прервал тишину голос Тэхёна. — С каких пор? — усмехаясь отвечает Чон, переводя его слова в шутку. — Не порть момент, — жалобно тянет Тэхён, закатывая глаза и тыкая его кулаком в плечо. Оба соврали бы, если б сказали, что всё это время испытывали друг к другу исключительно дружеские чувства. И оба были крайне рады, что всё вышло так естественно, что не пришлось что-либо сочинять — да и в целом говорить, в общем-то, тоже. Развернув Чонгука к себе, Ким приближается и целует его так, будто это уже совершенно обыденное, привычное действие, и оно ощущается так правильно, словно всё наконец встало на свои места, словно одновременно в голову пришли ответы сразу на несколько вопросов кроссворда, над которым ты долгое время безуспешно пыхтел. Хотелось, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, чтобы отныне жить только в этом временном отрывке, не зная ничего, кроме этих мягких губ, кроме приглушённых ночных огней, кроме отчётливого чувства, что всё происходит именно так, как и должно происходить. — И всё же, с каких? — не сдаётся Чонгук, спрашивая на этот раз более серьёзно. — С тех самых, когда на лекции матери о том, что участвовать в моих затеях было глупо и безответственно с твоей стороны, ты начал отвечать «да, глупо и безответственно. Но мне понравилось — было чертовски весело». А не как обычно, — он сменил тон, передразнивая препубертатный голос Чонгука. — «Ты права, мам, это было очень глупо с моей стороны. Я и сам сначала так подумал, но Тэхён меня уговорил». Они провели на крыше ещё около двух часов, смеясь, целуясь, не думая ни о чём. Они превратили эту ночь в свою собственную вечность, за раз пытаясь вдоволь насытиться друг другом; как следует насладиться свободой. Взойдёт солнце, и возобновится реальная жизнь, где нужен насколько возможно трезвый рассудок. При мысли об этом они теряются: Тэхён понятия не имеет, что скажет отцу; Чонгук думает о том, узнают ли (или уже узнали) родители о его побеге и о том, как они объяснят это их с Тэхёном общим друзьям. Но время неумолимо приближало их к этому моменту: небо переставало быть тёмным, и они покинули то место.***
На рассвете машина неспеша подъехала к одному из заброшенных гаражей в небольшой заставе: его они с друзьями несколько лет назад присвоили себе, сделав из него что-то вроде тайного убежища. Хотя со временем назвать его тайным можно было с трудом: за это время в нём отгремело приличное количество сомнительных тусовок, и вряд ли кто-то из местной молодёжи ещё не знал о существовании этого гаража. Зайдя внутрь, они обнаружили там своих друзей — Хосока, Юнги, Джина, Чимина и Намджуна. — Вы, должно быть, шутите. Все уже здесь? В такую рань и в полном составе? Этот день действительно особенный, — говорит Тэхён, бросая взгляд на Чонгука. Тот плюхается рядом с Хосоком и Намджуном, закидывая голову на спинку дивана. — Больше тебе скажу — мы и ночевали здесь, — зевая, сонно протянул Намджун. — Вы пропустили то ещё шоу, — сообщает Чимин, заливаясь смехом. — Джин-хён делал свои первые музыкальные шаги с бас-гитарой Тэхёна. Джин кидает на того обиженный взгляд, но тут же не сдерживается и смеётся сам. — Эй, что это у тебя на шее? — крайне удивлённо спрашивает Чонгука Хосок, который секунду назад увлечённо вытаскивал из его волос обрывки листьев. — Ничего. Комар укусил, наверное, — невозмутимо отвечает тот. Юнги и Чимин переглядываются. — Чувак, не гони. Так и скажи, что вы с Тэхёном наконец перепихнулись. «Одной проблемой меньше», — думает про себя Чонгук и улыбается, не открывая глаз зная, что их друзья прямо сейчас беззвучно над ними издеваются. *А. Гинзберг, «Вопль»