Околоквиддич

— Мама, смотри, мертвая птичка! — Не трогай, Оливер, пойдем! Финист слышит их удаляющиеся шаги. Нет, он еще не умер. Но он уже знает, что тот, кто следит за ним, рядом. Огромный кот, черный, пушистый, с рыжими подпалинами на боках, и круглыми желтыми глазами. Интересно, что бы сказал отец, узнай он о такой позорной смерти сына? Погибнуть от когтей домашнего любимца — что может быть хуже? Дышать все труднее, земля становится мягкой и теплой от его крови. Кот ждет. Он сидит в засаде, и Финист — нет, не видит, чувствует, как два желтых прожектора следят за каждым его микродвижением. Этот зверь — слуга самого дьявола, не иначе. Он ждал несколько дней, пока Финист совсем не ослабеет, пока не упадет на землю, и какой-то маленький маггл не начнет тыкать его палкой. Он нападет сейчас, растерзает на мелкие кусочки, чтобы потом принести толстой хозяйке, будто трофей, добытый в смертельном бою. Финист считает вдохи: ему кажется, что каждый будет последним, но он продолжает дышать. Кот вылизывает рыжее пятно на черном хвосте. “Давай же, — думает Финист. — Избавь меня от мучений, сейчас”. И кот нападает. В два прыжка оказывается рядом, и Финист закрывает глаза. Темнота оказывается не давящей, а на удивление спокойной. Проваливаться в небытие легко, это похоже на опьянение, на попытку заснуть, на что угодно, только не на смерть. “Все кончено, кончено”, — думает Финист, чувствуя, как кошачьи зубы смыкаются на его крыле. * * * “Уимбурнские осы” против “Глазго-кельтс” Товарищеский матч Стадион в Уимбурне Счет: 200-110 Количество собравшихся: 4 000 — Крам! Крам! Крам! — Что это, Крам? Женская истерика? Дверь раздевалки хлопает. Станимира закрывает лицо руками и пытается не слышать, как трибуны скандируют ее фамилию. — Что же не идешь на поле? — Уизли сидит на скамейке по-турецки и явно издевается. Станимира молчит. Она понимает, что больше туда не выйдет. Они проигрывают шестьдесят очков, она должна поймать снитч, но совершенно понятно, что у нее нет никаких шансов. За “Глазго” играет Дюк Рейвери. Он в два раза старше и в четыре раза быстрее. Когда сил уже не оставалось, Мариса и Захария одновременно закричали: “Тайм-аут!”. Она опрометью бросилась в раздевалку. — Там ужас, — Станимира делает глоток воды. — Этот Рейвери... — Да, это тебе не школьная сборная, — Уизли усмехается. У него снова разбито лицо. Похоже, он пьет костерост постоянно, вместо вечернего чая. — Так почему ты не идешь на поле? Там весело. — Ты не понимаешь. Мы проигрываем. Шестьдесят очков. Мне нужно как-то обогнать Рейвери, но он видит снитч быстрее, гораздо быстрее. — Помнишь, как я сломал тебе руку на юниорском чемпионате? Это была вынужденная мера. — Ты предлагаешь мне сломать руку Рейвери? — Пусть это сделает бладжер. Сломает ему руку. Или ногу. Или голову. Пако хитро улыбается, и самое интересное, что Станимира прекрасно понимает, что он имеет в виду. — Уизли, а ты будешь смотреть? — смеется она, выбегая на поле и запрыгивая на метлу. Через минуту после возобновления матча она бросается под кольца, делая вид, что заметила снитч. Рейвери думает секунду ­ верить ей или нет, но в итоге все-таки верит: выбора-то у него нет. Она летит в самое месиво, прямо под своих загонщиков, и Рейвери следует за ней. — Уйди! — кричит Блэк, не успевающий перенаправить бладжер. Но она не уходит. Она дожидается столкновения. Почти дожидается — в последний момент она круто поворачивает, и у Рейвери совсем мало времени. Он тоже поворачивает, но бладжер задевает плечо. Но самое страшное не это — он попадает в ловушку двух загонщиков “Ос” — Блэка и его нового напарника, Перри Джерома. У Станимиры было три минуты, чтобы найти снитч. Пока Рейвери пытается облететь мелькающие бладжеры, она хватает золотой мячик и победно поднимает его над головой. Ее обнимают товарищи по команде, оба тренера бегут к ней через поле, но она видит только одну фигуру — Пако стоит у самой дальней трибуны. — Ну что, Крам, — говорит он устало, — вот видишь, иногда нужно просто пораскинуть мозгами. Но в первый раз в жизни ей плевать на его сарказм. — Слушай, я так хочу, чтобы ты вернулся в команду, — говорит она быстро. — Очень хочу! * * * Ко мне ходит доктор, его фамилия Чаянек. Я не могу это произнести — я всегда говорю что-то вроде “чайник”. Или “чейник”. Или как-нибудь еще. Доктор Чайник. Ему около семидесяти. У него белая борода и пышные усы. Он всегда очень добр ко мне. –Привет, Альбус! — говорит он. — Вчера был славный матч по квиддичу, слыхал? Я рассматриваю его усы и бороду. И в этот момент доктор Чайник делает мне укол в руку. Я кричу, я извиваюсь от боли, я ненавижу все и вся. Но другие врачи еще хуже. Они постоянно говорят про искажение реальности, про то, что я никогда не поправлюсь, про всякую чушь. Они даже не знают, что со мной. А Чайник мне верит. Однажды на приеме я расплакался, как девчонка. — Вы понимаете, она бежала к обрыву, а потом сбросилась, потом ее не стало! Мне никто не верит! Доктор привстал, вытащил что-то из ящика стола и протянул мне. — Альбус, это летучий порох. Когда тебе станет одиноко, просто воспользуйся им. Назови адрес: Прага, Ведьмовы намести, к доктору Иржи Чаянеку. Я всегда выслушаю тебя, обещаю. Я долго носил мешочек у себя в кармане. Вы будете смеяться, но он придавал мне сил. Когда было совсем невмоготу, я думал, что зайду в камин, назову адрес и окажусь в теплой комнате, где будет доктор и его жена, уютная, в белоснежном переднике. Я не знал, есть ли у него жена на самом деле, и, если есть, носит ли она передник, я выдумал все это. Я выдумал и гостиную — обои в цветочек, большая софа, кресло-качалка и огромный шкаф, где множество книг по медицине — просто уйма! Я хотел выдумать и Прагу тоже, но не смог. Я был там как-то в детстве, c отцом. Мы были в каком-то огромном здании, вроде нашего Министерства магии, там было много людей, и с каждым мой отец говорил. Мне было скучно. Я думал, что здесь все такие скучные. Я хотел поехать домой, где бабушка пекла пирожки. Я не мог выдумать Прагу, но зато я выдумал место, где жил доктор Чайник — Ведьмовы намести. “Намести” — это значит площадь. Так вот, мне хотелось, чтобы на этой площади по углам стояли небольшие кирпичные домики, и чтобы соседи, выходя по утрам на крыльцо, кричали бы друг другу приветствия — прямо через площадь. Еще там должен был быть фонтан c рыбками и большая стоянка для метел, а сама площадь должна была быть вымощена булыжником. Я отлично знал, что никогда не воспользуюсь порохом. Просто боялся, что доктор живет в грязной квартирке где-то на окраине города, что у него нет жены, нет добрых соседей, нет ничего, что я себе напридумывал. Честно говоря, иногда мне становилось так худо, что я думал, будто и доктор Чаянек — не более чем плод моего воображения. Но тогда я доставал летучий порох, сжимал мешочек в руках и понимал — нет, это правда, и я могу отправиться в Прагу хоть сейчас. Однажды мы со Скорпиусом и парнями сидели в местном пабе — это был один из тех спокойных вечеров, когда Малфой не видел ни одной спортивной газеты. За соседним столом сидела парочка. Сначала они просто обжимались, а потом начали говорить о квиддиче. Знаете, когда мужик хочет показаться этаким павлином, он начинает разглагольствовать на всякие темы, в которых ни черта не понимает. И этот толстяк, прихлебывая пивко, заговорил о Фальконе. “Финист Фалькон станет лучшим в “Торнадос”, — сказал этот пентюх, мацая свою подружку за коленку. И Скорпиус взорвался. Он подошел к этому парню и вылил ему пиво на голову. Девчонка завизжала, как будто ее убивают, но Скорпиус даже внимания не обратил. — Не сметь. Говорить. О грязнокровке Фальконе, — чеканя каждое слово, сказал Скорпиус. — Простите, простите! — толстяк тут же заткнулся. Еще бы. Скорпиуса в этом пабе знали все. Рассерженный Малфой побежал к выходу, и мы пошли за ним. — Я убью этого Фалькона! Убью эту мразь! Он не посмеет осквернить одним своим присутствием команду моего отца! Где он сейчас? Мы молчали. Скорпиус повторил вопрос. — В Дурмстранге, — пискнул Ренди. — Он должен быть в Дурмстранге. — Так мы сейчас же отправляемся в этот чертов Дурмстранг, — заключил Скорпиус. — Скорп, но как? — Ренди покачал головой. — Если полетим на метле, нас не пустят защитные заклинания. Трансгрессировать туда нельзя. — Так придумайте что-нибудь, идиоты! — Скорпиус ударил Ренди кулаком в нос, и у того пошла кровь. Брайан протянул ему платок — так, чтобы Скорп этого не видел. — Стойте, — я нащупываю в кармане летучий порох. — С ним можно добраться до Праги. Значит, вероятно, и до Дурмстранга. — Давай же его сюда, малыш Поттер, — Скорпиус расплывается в улыбке и тянет руку к мешочку с порохом. Я сжимаю его в последний раз. В этот момент я прощаюсь и с доктором Чайником, и с его женой, и с гостиной. Все кончено, кончено. * * * Трибуны сегодня снова забиты до отказа. — Listo?* — спрашивает Пако охотник, Родриго Пахаро. — Listo, — отвечает он, поправляя шнуровку на защитках. Сегодня у него с тренером состоялся очередной тяжелый разговор. Все потому, что у Виктора Крама слишком тяжелая рука. — Это кто тебя так? — старый Альфонсо остановил Пако перед тренировкой. — Игра. — На игре этого не было. — Упал с лестницы. — Франсиско Хорхе Альфредо Уизли, прекрати мне врать. — Я подрался. — С кем ты подрался, о дева Мария? — С Крамом. — Не ври мне! Тренер Альфонсо не поскупился на тираду о вреде вранья и драк вне поля. Пако слушал и старался сделать вид, что сожалеет. Но он не сожалел. Как только тренер исчез, он подбежал к зеркалу и внимательно посмотрел на свое плечо, которое Крам чуть не сломал. Он так сильно сжимал его, что остался след пятерни . — Ты проиграл, Фалькон, — усмехнулся Пако. — Ты проиграл. И он выбежал на пустое поле, чтобы крикнуть на всю округу: “Ты проиграл, Фалькон!”. Он шел с этой мыслью сегодня на игру. Он знал, что сегодня будет только хуже, но ему было хорошо — в первый раз за долгое время. * listo — здесь:­ готов(исп), еще: умный, а также ловкий. * * * Станимира стоит перед зеркалом. У нее крупный, c горбинкой, нос, как у отца и деда Тодора. У нее черные спутанные волосы. Она пытается продрать их пальцами, но не получается. У нее по синяку под каждым глазом — она уж и не помнит, как их получила. У нее широкие плечи и видны мышцы на руках — а как еще держаться на метле, если у тебя слабые руки? Она только что отыграла свой первый матч за “Ос”. Она закрывает глаза. Уизли. Мерзкий Уизли, смотрящий на нее как на первую красавицу, как будто у нее красивый нос, и волосы, и глаза. Как будто у нее все красивое. Он говорил в своей обычной манере, но она запомнила, как он смотрел. На нее ни разу еще не смотрели так. Она выходит из дома и идет в Косой переулок: хочется побыть одной, хочется подумать о том, что произошло. Потому что что-то произошло, это точно. Она идет мимо магазинов, заходит к мадам Малкин и разглядывает новые спортивные мантии, покупает какую-то маггловскую книжку на развалах и, нащупывая в кармане кнат, замирает. Потому что видит через окно, что в кафешке сидят Франсиско Уизли и Аделина Фалькон. Она наклонилась к нему через столик и трогает рукой пластырь на переносице. Зрелище ужасное, но Станимира почему-то не может оторваться. Приносят счет, и он расплачивается. “Спокойно, это же просто Уизли, урод Уизли”, — Станимира быстрым шагом идет в сторону магазина близнецов, а там ныряет в подсобку. “Ты в порядке?” — кричит вслед Джордж, но она делает вид, что не слышит. Она сидит среди канареечных помадок и взрывоопасных леденцов и пытается проглотить ком в горле. Она ненавидит себя за то, что постоянно все выдумывает. Сначала то, что Финист ее любит, потом то, что он жив, потом, что на нее по особенному смотрит Франсиско Уизли. Ее испуганное лицо отражается в блестящей упаковке помадок. Эта чертова фольга все искажает, и нос кажется еще больше. “Играй лучше в квиддич, Крам, — шепчет она. — Все кончено, кончено”.