nonemeaning

Сехун сжимает в ладонях заплывшее чониновское лицо и выдыхает углекислый газ ему в рот. Кто-то умный придумал, что цветы оживают, если дышать на них таким образом в течение нескольких секунд или минут. Что-то вроде того Сехун пытается проделать с этим парнем, что безвольной висит у него на руках. Чонин смотрит на него сальными глазами – которые ничего не выражают, кроме желания провалиться в забытье. По радужке медом расползается ультрафиолет, отражается цветными бликами от режущих неоновых ламп. Сехун кивает, ведя подушечкой большого пальца по мягким шершавым губами. Чонин приоткрывает рот, позволяя натянуть изнутри нижнюю губу, и Сехун улыбается чему-то своему. – Наше место там, где всё пропадает пропадом. Чонин недоуменно ведет бровью, полностью обращаясь в слух. Расслышать хоть слово в оглушительной какофонии звуков, голосов и смеха удаётся с трудом. – Готов поспорить, – продолжает Сехун, от его пальцев, черт знает где побывавших до этого, у Чонина скрипит на зубах, – будь на моем месте кто-то другой, ты бы также позволил ему сделать это. Смысл сказанного ускользает сквозь пальцы, как шелковый галстук, за который Чонин тщетно пытается уцепиться, в итоге забивая и хватаясь за сехуновы плечи. Он выпил слишком много, снюхал пару дорожек кокаина, позволил кому-то оттрахать себя на заднем сидении машины, но даже не кончил. А теперь Сехун здесь и с приятельской, малознакомой улыбкой говорит о таких очевидных вещах, что Чонин понимает, насколько соскучился по прошлым скандалам. Не так давно он сам срывал голос, пытаясь достучаться до того, кто нарочно заперся в башне принцессы и проглотил ключ. – Тебе больно? Сехун рассматривает свежие засосы в раскрытом вороте белой рубашки; его ладонь тяжело лежит на пояснице Чонина, не позволяя тому пошатываться из стороны в сторону. – Я в буквальном смысле ненавижу тебя, – отвечает он, наклоняясь вперед и поднимая чужое лицо за подбородок. Чонина остаётся только на то, чтобы кивнуть, и раскрыть губы на требовательный поцелуй.