К вечеру Эмили отпросилась побегать. Сказала, что не выполнила свою ежедневную норму физических нагрузок и не сможет нормально спать. Там как раз новички должны были бежать свой второй кросс вокруг здания, так что я просто попросил ее не показывать ликанскую скорость и посматривать на них с оценивающим видом, как будто это я ее отправил наблюдать за качеством занятий. И у нее так хорошо получаются хитрые лисьи улыбки...
Я засиделся с документацией допоздна и не смог разобрать даже половины. Как минимум, мне себя нужно было теперь везде переоформить, написать характеристику и обоснование назначения для Джерома, который из заместителя главы отделения стал главой, расписать причины отбора ветеранов из отделений и формирования из них нового отделения, написать на каждого характеристику и предварительно оценить сработанность... Вроде как, все это отдали мне на откуп, но при этом, сукины дети, требуют каждую мысль в письменном виде изложить. Ещё и Трюдо ведь открытый гей, женат на мужчине, и я вынужден буду с конкретными ссылками на психологические портреты указать, не возникнет ли разлада в новом отделении. Они служат вместе уже годы, десятки раз прикрывали и спасали друг другу задницы, неужели в командовании кто-то считает, что их почти братские отношения резко изменятся? Да кто вообще в наше время может быть открытым гомофобом? Даже Долгов, самый старый в батальоне и русский, не обращал на это внимания.
Решительно отложив планшет, я пообещал себе доделать все завтра. Приму душ и лягу спать, вот.
По пути в душевую я написал Эмили, спросил, не стёрла ли она ещё себе ноги по самые колени. Она ответила, что ей тут очень нравится воздух, сделает ещё пару кругов и придет. А круг по дорожке, огибающей корпус, без малого миля. Вот же... В жизни бы добровольно и ста метров не пробежал. Ума не приложу, как я при своей лени умудрился стать инструктором рукопашного боя. Но у меня всегда был под боком воодушевляющий и вызывающий зависть пример — босс. У него шикарный метаболизм, но при этом он всегда занимался с собственным весом столько, что я периодически задумывался — а спит ли он вообще. Если не с бумажками возится, то точно в тренажерке. И уж отставать по качеству пресса от мужика на пятнадцать лет старше казалось оскорблением до десятого колена.
Уже давно был отбой, так что в душевой никого не было, кроме парочки убирающихся киберов. Я стащил форму, бросил в дезинфектор и поежился, ступив на ледяную плитку под распылителем. Из-за этого мерзкого ощущения, преследовавшего меня сначала в детском доме, потом в учебке, так ещё и тут, в своей квартире я первым делом сделал подогрев полов в ванной и спальне. Чтобы ставить ноги после теплой постели на приятную и еле теплую имитацию дерева, а потом заходить в ванную и оставаться ещё немного сонным до тех пор, пока не включится душ. А не поджимать ноги, как общипанный фламинго, пока плитка нагреется от воды.
Из-за шума воды я не услышал ещё ночных купальщиков. И это мои новички, которые должны видеть уже третий сон в казарменных койках, а не пытаться окружить меня вдвоем со вполне понятными намерениями.
— Если вы геи или бисексуалы, это нужно было указать в анкете или упомянуть в беседе с психологом, — спокойно сообщил я, растирая по плечам казенный гель для душа, слегка сдобренный дезинфектантом и потому конкретно пахнущий хвоей, — на первый раз могу простить нарушение распорядка, но это только если у вас хватит ума не отправиться одновременно в госпиталь с переломами и под трибунал за попытку изнасилования старшего офицера.
Ещё совсем молодые парни, только что после учебки, переглянулись и исчезли так же быстро и незаметно, как появились. Это ничего, это не слишком серьезно. Моя смазливая морда всегда больше мешала, чем помогала. Ну, разве что во время учёбы я смог подзаработать на ней, но это превратило первые годы моей службы если не в ад, то в нечто к нему очень близкое.
Высушившись и пригладив перед зеркалом свежую стрижку, я оделся в свои личные шмотки и двинулся обратно. Впереди в коридоре кто-то кого-то зажимал в углу, и мне оставалось только вздохнуть и притормозить, решая, вмешаться или пойти другим путем, несмотря на усталость. Вроде, не насилуют, так, разговаривают, по крайней мере, никто не мычит и не вырывается. Всегда такая хрень, когда много новеньких, пока притрутся, пока морды друг другу почистят, пока пару раз спасут — будут выяснять, кто сверху, пусть даже и морально. Были бы у меня тут женщины, как в дезинфекционном батальоне, вообще ночами бы не спал, все ходил и...
Стоп. Во-первых, это дезинфекционщик. В моем, сука, корпусе, куда они вообще не должны соваться. Во-вторых, какие-то сильно маленькие берцы у зажатого, размера этак тридцать шестого...
— Эмили? — окликнул я, и мелкие берцы нервно переступили на месте. Чужак отодвинулся, и да, я увидел гибрида, пугливо вжимающуюся в угол и опустившую голову. — Ты какого хера забыл в нашем корпусе? Так ещё и к моим подчинённым пристаешь!
— Я хотел глянуть, что же такого вы все в них находите, в этих киберах, — осклабился мудак, которого я точно видел в старшем офицерском составе батальона, — но, похоже, нужна какая-то команда, да? Стоит, молчит, херня какая-то.
Пиздец! Стоит и молчит! А если бы он принял это за позволение и тупо выебал бы ее у этой сраной стены? Тоже молчала бы?
— Ну и чего ты стоишь? — рявкнул я, девушка вздрогнула, не поднимая глаз.
— Нет шаблона действий, — прошептала она, снова переступив на месте, — использовать шаблон предыдущего администратора?
Блять, я забыл. Я опять забыл, что она не может принимать решения сама. Что за командир из меня, если не могу запомнить особенности нового бойца?
— Вот тебе новый шаблон, — я почесал горло, сглатывая желание закурить, — если к тебе пристают, а тебе это не нравится, то сначала скажи об этом. Если не послушает — дай по морде.
Без малейших сомнений Эмили вздернула кулачок, прописав ожидающему непонятно чего дезинфекционщику такой эталонный апперкот, что у него аж зубы лязгнули. Здоровый мужик постоял ещё пару секунд и медленно сполз по стеночке на пол, закатив глаза.
Девушка повернулась ко мне, явно на грани слез, даже губы дрожали, так что я просто притянул ее к себе.
— Я не хотела, чтобы он трогал меня, правда, — еле слышно пробормотала мне в грудь очень сильная и прекрасно подготовленная, но до смешного послушная номер девять, — мне не нравилось.
— Всегда говори, если тебе что-то не нравится, — поглаживая ее по макушке, снова стянутой этим жутким хвостом, я просто тяжело вздохнул.
Неприятно думать так, но, наверное, она привыкла к подобному обращению. И, похоже, переживала, что я могу заподозрить ее в симпатии к другому. Да я бы и не удивился, собственно говоря, потому что я для нее — просто первый попавшийся ласковый мужик, притремся и выяснится, что что-то ей во мне не нравится. И, подозреваю, по новому приказу она мне об этом сразу сообщит. А я не хочу. Мне нравится с ней, спокойной, мягкой, а уж эти ее огромные от удивления глаза...
Я подождал, пока Эмили быстро примет душ и повел ее спать. Ей, наверное, ещё рано, а мне вот уже точно пора. Но девушка без вопросов улеглась рядом, дала себя обнять.
— Тебе ещё не пора спать? — пробормотал я, целуя обманчиво хрупкое плечико и с удовольствием поглаживая разложенные по подушке волосы.
— Нет, я посмотрю фильм, — улыбнулась она, нежно почесывая мне макушку, — мне не разрешали раньше, а я люблю фильмы про подводный мир.
Засыпая, я был готов заплакать, как маленькая девочка. То ли от умиления, то ли от бесконечной жалости к этому светлому созданию, обделенному всем, что только можно было отобрать.
Утро началось ещё ночью. Я поднял по тревоге два отделения, и мы выдвинулись в Швейцарию. Там, в лесу у какой-то деревеньки, шалили ликаны, причем шалили нехило, успели утащить двоих детей. Видимо, небольшая стая, раз на взрослых не позарились. Как животные, они редко убивают больше, чем нужно для пропитания, экономя силы.
— Новенькие, внимательно смотрите по сторонам, — распорядился я, когда бойцы выстроились передо мной на опушке, — всем остальным приглядывать за новенькими. Вперёд, черти!
Вела нас Эмили. Четко, безошибочно, явно взяла след. И привела к четырехэтажному обшарпанному зданию. По сообщениям местных, это был небольшой отель ещё до войны, сейчас земля отошла правительству, но делать тут никто ничего не собирался.
— Внутри ребенок, ранен, но жив, — тихо отчиталась гибрид, шевельнув ноздрями. Я недовольно шикнул, чтобы не нарушала тишину, — они знают, что мы здесь.
Ладно, видимо, нет смысла спорить, ей действительно лучше знать, что ликаны могут учуять и услышать.
— Где ребенок? Сколько их? — если уж я могу получить информацию, я получу ее заранее.
— Ребенок и двое ликанов на четвертом этаже, ещё двое на третьем в засаде, вожак наблюдает со второго этажа, — отчиталась Эмили и даже прислала мне схемы здания с отмеченными на них живыми объектами.
Какая же удобная штука эти гибриды... Я переслал схемы парням и скомандовал рассредоточиться второму отделению, смешанному. Пусть перекрывают пути отхода, а опытные идут на зачистку.
Эмили я отдал приказ проследить, чтобы ни один ликан не ускользнул. Когда внутри здания резко менялась обстановка, она присылала мне свежие схемы, будто у нее в голове какой-то радар. И от взрыва гранаты из подствольника она аж подпрыгнула, хватаясь за уши в запоздалой попытке прикрыть их.
Но это не помешало ей вдруг рвануть вперёд. Я проследил за ней и похолодел, заметив, как кто-то из парней выпадает из незастекленного окна на четвертом этаже. Там должны быть Йохансон и Трюдо с Ланкастером.
Эми взбежала по стене, уцепилась локтем за оконный проем второго этажа и поймала чертового здорового парня рукой и ногами. Не пискнула даже, ну или я не услышал, но зато увидел, как жутко выламывается и деформируется ее плечо. Секунда статики — и Ланкастер, это Ланкастер, полетел вниз, приземлился с перекатом и остался лежать на спине. Изувеченная рука девушки безвольно соскользнула, и она рухнула на землю, как сломанная кукла.
— Медика сюда, — хрипло пробормотал я, усилием воли отводя взгляд.
Хотелось, как босс тогда, подбежать, встряхнуть, отругать и расцеловать дурищу. Но я не могу, операция ещё не завершена, я не могу отвлекаться...
— Добили последнего, шеф, — отчитался по внутреннему каналу Йохансон, — у мальчика рука почти откушена, срочно нужен врач.
Я рванул к ней, даже не дослушав. Убедился, что Ланкастер просто в ахуе и не может пошевелиться от испуга, поэтому сразу опустился на колени рядом с Эмили. Она лежала лицом вниз, так страшно изломанная по левой стороне, что я не решился дотронуться, не знал, как перевернуть, чтобы не навредить ещё больше.
У меня уже началось заживление, помогите ребенку.
В сознании. Не только дышит, но и в сознании! Наверное, это не лучший вариант для нее, даже представить не могу эту боль. И, скрепя сердце, я все же отправил медика на четвертый этаж. Жизни гражданских превыше всего.
— Оцеплению оставаться на месте, — распорядился я, все же кончиками пальцев погладив ее по целому плечу, — носилки к северной стене. Двое носилок.
Девушка слабо пошевелилась, пытаясь приподняться на правой руке, и я осторожно подхватил, помог, устроил у себя на груди. Она плакала. Беззвучно, без всхлипов, просто жмурилась, а из уголков глаз непрерывно текли слезы.
— Очень больно, малышка? — прошептал я, помня, что уши у нее чуткие. Она поджала губы и едва заметно кивнула. — Что тебе можно из обезболивающих?
Они на меня не действуют.
Да твою же мать! И что, она должна мучиться?
Меня передёрнуло, когда я ощутил, как сдвинулась какая-то кость у нее в плече, с омерзительным и душераздирающим хрустом встала на место. То ли от этого, то ли от моего движения, но бедняжка зажмурилась ещё сильнее и коротко застонала. Не могу поверить, что она терпит такой пиздец.
Шеф, можно мне будет пару дней отдохнуть? Кажется, я обделался.
Я бросил косой взгляд на вечно выклянчивающего выходные молодого отца, который едва не стал лепёшкой сегодня утром. Понимаю, ему хочется быть больше дома, с женой и тройняшками, но уж тогда нашел бы другую работу.
Два дня и потом психолог.
Он на радостях дрыгнул ногой. Но у меня и мыслей не было его обвинять в лени, потому что даже отсюда вижу, как его крупно колотит.
А как Эмили отблагодарить? Она ведь жива, да?
С одной стороны, она выполняла приказ. Не думаю, что у нее есть какие-то альтруистичные порывы, как и эгоистичное желание сохранить сперва свою жизнь. Но она не могла не знать, чем это для нее кончится, и выбрала самый эффективный способ. Максимум, что с ним случилось бы — сломал бы ногу от неудачного приземления.
Купи ей разных сладостей.
Гибрид показала мастер-класс по восстановлению, залечив разорванные суставы и переломы за те сутки, что мне понадобились для оформления операции и завершения работы над документацией по переводу батальона в новый статус. Она лишь морщилась, делая резкие движения левой рукой, не более. Парни спасение ценят, а общительный Ланкастер вообще душа компании, так что вливание в коллектив произошло буквально за сутки — ей теперь улыбались, воспринимали своей и бросались помогать, где надо и не надо. Девушка смущалась, благодарила и изо всех сил старалась никому не попадаться на глаза, чтобы избежать непривычного внимания в положительном ключе. Я оформил всем участникам операции увольнительную на двое суток с правом срочного вызова, в том числе и нам с Эмили.
Конвертоплан взвода подкинул нас в Цюрих, откуда мы отправились на гражданский международный аэродром.
— А куда мы? — робко поинтересовалась номер девять, когда я спокойно проигнорировал объявление рейса в Рим и отправился к другому гейту.
— У меня есть для тебя небольшой сюрприз, — ответил я, становясь в очередь на регистрацию рейса в Дубай.
Разумеется, имея доступ в Интернет, она могла догадаться. Но это не значило, что она с меньшим восторгом отреагировала на экскурсию по огромному океанариуму. Мы прилетели всего на день, но успели обойти дважды это огромное сборище аквариумов, где она таскала меня за руку от стекла к стеклу и едва не прыгала, увидев каких-то своих любимых рыб, поесть арабских сладостей и всё-таки сходить на пляж. Эми плавала, как спортсмен, технично и быстро, и мне пришлось учить ее плавать спокойно, лежать на воде и просто наслаждаться теплом и прохладой одновременно.
Уставшая от впечатлений и радости девушка в коммерческом конвертоплане до Рима заснула почти сразу после взлета, устроившись у меня на плече и свернувшись в кресле клубочком. Я смотрел на нее, теребил кончик сильнее закудрявившейся от солёной воды прядки и думал, что никогда еще не был так счастлив.
