За морем умирает солнце

Несмотря на плачевное состояние, сон по-прежнему оставался чутким. Проведя многие годы бок о бок с головорезами, для которых понятие чести — лишь пустой звук, настороженность можно было бы смело называть базовым навыком, почти настолько же ценным, как потребность дышать. Перспектива пойти ко дну в одну из неспокойных ночей не прельщала, поэтому Торфинн довольно быстро уяснил правило: следует быть начеку. Неспокойная дрема прервалась шаркающими шагами. Глаза болели от сухости, словно под веки насыпали песка, частое моргание позволило в полной мере почувствовать усталость, а зрение, обычно острое, затуманилось. Полуденное солнце всё ещё висело над головой, но, по сравнению со вчерашним днем, пекло не так беспощадно. Когда зрение наконец прояснилось, уже знакомые англы приблизились на расстояние, достаточное для того чтобы можно было услышать их разговор. Вот только Торфинн ни слова не понимал, улавливал лишь обрывки фраз, въевшихся в память за столько лет грабежа. Старик, который, видимо, был единственным, кто говорил на скандинавском языке, кивнул головой в сторону помоста. После этого один из воинов ушел, а через некоторое время вернулся с ведром, до краев наполненным водой. Когда вода коснулась сухих губ, сознание прояснилось после долгого забытья. Лучше, правда, не стало, ведь перед глазами все еще плыло, а при бесполезных стараниях сфокусироваться взгляд все время уводило куда-то вправо. — Сейчас тебя развяжут, но только попробуй выкинуть что-то. Кивни, если понял. Потребовалось время, чтобы упорядочить шум в связные слова, поэтому слабое движение головой последовало с большим опозданием. Одна из теней — которая, несомненно, была человеком — вплотную приблизилась к Торфинну, даруя долгожданное освобождение, но тогда лишь блеск отцовского кинжала, закованного в чужие ремни, мгновенно привел в чувства, воскресив внутри животную ярость. Веревки, которые, казалось, за эти сутки срослись с телом в одно нелицеприятное целое, ослабли. Но это не помогло удержать равновесие, ведь тело, обретшее свободу, потянуло вниз. То, что Торфинн вовремя выставил руки, помогло избежать падения с пьедестала, только вот от боли в локтях пришлось сжать зубы. В голове сразу же промелькнула картина: череп разлетается после соприкосновения с землей, выставляя мозг на всеобщее обозрение. Конечности онемели настолько, что почувствовать их снова превратилось в испытание. Но времени что-то предпринимать не осталось, потому что Торфинна грубо дернули вверх, почти насильно заставив встать. Справившись с потерей равновесия, он опустился с опасного возвышения, почувствовав себя увереннее на ровной поверхности. Руки все еще оставались не связанными, что удивляло. Видимо, англы наивно полагались на то, что пленник слишком ослаб для попытки побега. И, на самом деле, были правы. Торфинна вели какое-то время, пока не показались море и берег, где все еще отчетливо виднелось ровно три следа от кораблей, почти стертых волнами, которые, казалось, всегда были способны убрать печальное напоминание, оставившее отпечаток на рыхлом песке. Вдруг в спину пришелся сильный толчок, принуждающий продолжить путь, отчего Торфинн чуть было не упал. — Раздевайся, парень, — Торфинн с недоверием фыркнул, но недовольство тут же прервали. — Товар должен иметь презентабельный вид, а ты грязный, как черт. Прогнав от себя навязчивую мысль вцепиться зубами в глотку — за неимением другого оружия, — Торфинн стянул ремни с чехлами для кинжалов, в которых теперь не было необходимости, а после и тяжелую одежду. Ткань рубахи, пропитавшуюся кровью и прилипшую из-за этого к ране, не церемонясь, отодрали. Недавно зарубцевавшийся порез снова начал кровоточить. Раздевшись, Торфинн спешно зашел в воду, которая тут же частично окрасилась красным. Плечо саднило, но для молодого тела боль давно стала привычной, притупляя очередную волну неприятных ощущений. Вода, не нагревшаяся за день, была ледяной, поэтому, сжав дрожащие плечи и задержав дыхание, Торфинн на секунду нырнул с головой, быстро вынырнув обратно. Мокрые волосы липли к лицу, приходилось часто моргать. Длинная челка, обдававшая спину холодом из-за стекающих капель, была зачесана назад. Весь процесс занял минут пятнадцать, после чего Торфинн насухо вытерся и натянул на себя явно старую, но чистую белую рубаху. Одежду, потертую из-за длительного путешествия, видимо, просто выбросят или пустят на половые тряпки. Как бы ситуация ни выглядела со стороны, это не было прощанием с прошлой жизнью. А веревка, которой все-таки оплели запястья, все равно не убеждала в новоприобретенном статусе раба. *** Волны с шелестом омывали торговое судно, которое, казалось, пережило на своем веку не один шторм. Корпус, судя по доскам, сильно износился, но все еще обеспечивал надежную опору для всего корабля. Видимо, бог в этот день был милосерден, раз не наградил путешественников внезапным штормом - погода была спокойной, а небо ясным. Отойдя от мачты и оторвавшись от лицезрения успокаивающих волн, обтекающих корабль, моряк повернулся к товарищу, поднимавшему паруса. — Эй, Дрого. Как думаешь, нормально ли, что мы везем этого дикаря без господина? Что, если он сбежит? Немного нервный смех неприятно резанул по ушам. . — Кудай-то он сбежит с корабля? Вплавь достичь берега не получится, там же вода ледянющая. Если только нас прирежет и на корабле издохнет, в одиночку он его все равно не сдвинет. Распознав страх в глазах собеседника, Дрого перестал тянуть улыбку и, раздосадованно почесав макушку, спросил: — Эй, Тив, что не так? — Заткнись сейчас же, даже думать о таком не смей! Господин, конечно, хорошо платит, но моя жизнь стоит дороже мешка серебряных монет. Приглушенный низкий смех еще одного члена экипажа раздался как раз в тот момент, когда на палубе показался мужчина крупного телосложения в сопровождении мальчишки, выглядящего на его фоне миниатюрным. — Твоя-то жизнь... и дороже мешка с серебром? Сказал бы я, Тив, чего ты стоишь, да не буду ущемлять твою раздувшуюся гордость, — сказал собеседник, но, вмиг став серьезным, добавил: — Ну так что вдруг заставило тебя заговорить о смерти? Тив неуверенно обернулся, не желая стоять спиной к трюму, в котором находилось все, что они везли на торговый порт. Корабль держал курс на юго-восток, к землям, славившимся разнообразным товаром, привозимым из самых диковинных уголков земли. Путь этот не должен был занять больше суток, что и объясняло финансовое благополучие единственного в деревне купца, имевшего собственный корабль. Но в этот раз товара было мало, поэтому решение возместить нанесенный ущерб продажей провинившегося раба было вполне объяснимым. — А ты как думаешь? Из-за моря мы заперты на этом корабле с настоящим варваром. Он же животное! Ты слышал о том, сколько людей господина погибло, защищая усадьбу? Да и к тому же, стоит ли риск того? Мы не сможем продать его дороже, чем за пятьдесят-семьдесят шиллингов. Мелкий, весь в шрамах, да еще и рожей не вышел, так бы за девку могли его выдать. — Да заткнись ты. Он связанный и без оружия, не зубами же веревку грызть. Я ходил кормить его недавно, злой как черт, но слишком слаб, чтобы сопротивляться, — устало вздохнув, мужчина проводил взглядом небо, отразившееся грязно-оранжевым цветом в морской воде. — Лучше займитесь делом, мы должны будем причалить к утру. Закат сменился сумерками, а свет даровали лишь факелы, надежно закрепленные по всей палубе. В эту ночь тучи скрыли звезды, лишая моряков главного ориентира — небесного свода и луны, ярким пятном отражающейся в темных водах. Корабль продолжал рассекать водную гладь, оставляя экипаж в сомнениях. Придерживаются ли они верного маршрута до сих пор? Но знакомый скалистый берег, служивший заметным ориентиром для путешественников, сопровождаясь первыми лучами, вновь вселил надежду. Тучи рассеялись, демонстрируя ясное небо. Как и планировалось, судно прибыло в нужное время. Несмотря на раннее утро, в порту царил ажиотаж. Несколько торговых кораблей также стояли на пристани, выгружая товар. В это время еще ничего не продавали, а лишь старались занять более выгодное положение ближе к главной площади. Капитан их небольшой экспедиции показался на палубе, давая указания, где лучше пришвартоваться. Торговое судно наконец причалило к берегу, а экипаж готовился сойти на сушу. — У нас есть время до заката, мы разделимся. Тив, — махнул он рукой на трюм, а потом на мальца, который, за неимением работы на судне, неловко топтался на месте, желая поскорее оказаться в городе, — возьми с собой Освина, постарайся продать шелк и шкуры подороже. Только следи в оба, иначе господин нам открутит головы, за своего сына-то. Остальной товар на тебе, Дрого. Возвращайтесь к судну вечером, я займусь живым товаром. Получив четкие указания, весь экипаж принялся выгружать на палубу ящики. Вино и вяленое мясо стоили на порядок дешевле всего остального, но имели свойство портиться, поэтому продавались в первую очередь. Когда шум на улицах стал отчетливо доходить до берега, капитан встал и спустился по деревянной лестнице, вплотную подходя к лежащему без движения телу. — Поднимайся. Юноша, сжавшийся на холодных досках, не пошевелился, лишь открыл глаза и с ненавистью взглянул на подошедшего человека. Руки были крепко связаны веревкой, стирающей запястья до крови, за спиной. Ладони постоянно сжимались в кулак, вызывая еще большее трение, от которого хотелось абстрагироваться, чтобы не шипеть от неприятных ощущений. Мужчина лишь покачал головой, понимая, что пленник прекрасно его слышит, пусть и не понимает, что конкретно говорят. Конец веревки, до этого крепко привязанный к выступу на стене, оказался в шершавых от тяжелой работы пальцах. — Ты знаешь, что сопротивляться бесполезно. Рабы должны подчиняться, сукин ты сын. В ответ прозвучала приглушенная северная речь, напоминающая скорее животный рык, чем слова, но веревка, натянутая до предела, ослабла, когда юнец поднялся на ноги и, больше не сопротивляясь, последовал на выход. Юго-восточный порт был достаточно большой торговой точкой на территории Англии, поэтому неудивительно, что работорговля в этом месте также процветала. Торфинн равнодушно оглядывал галдящих, снующих по площади англов, желающих продать привезенный товар, или, наоборот, урвать какую-нибудь диковинку по дешевке. Громкий шум вызывал головную боль, подогревая и до этого бурлящую злость. Удрать и затеряться в толпе? Но в подобном месте беглый раб — не редкость. Ничего, он дождется лучшего момента для побега. Терпения в нем всегда было много, черт возьми. Вскоре показались и зеваки, столпившиеся вокруг живого товара. Богатые купцы чаще засматривались на молодых женщин, которых, по сравнению с мужчинами, было уже порядком меньше. Моряк, не церемонясь, уверенно подошел к одному из торговцев и, о чем-то коротко посовещавшись, выставил мальчишку в длинную шеренгу, насчитывающую в себе несколько десятков рабов, одетых в точно такие же местами рваные, ничем не примечательные, одежды. Покупщики, обычно преклонного возраста, с интересом стали оглядывать новый товар, но почти сразу отворачивались, не впечатлившись ни ростом, ни возрастом потенциального слуги. К рабам относились не лучше, чем к предмету: ощупывали конечности, намного реже задавали вопросы, узнавая все непосредственно у торговца. Торфинн стоял в самом конце, поэтому к нему подходили редко. Закатать рукава, поднять подол рубахи, показать, в каком состоянии зубы... Вскоре эти действия стали машинальными. Мужчина с тоской поглядывал на редеющий ряд из рабов, осознавая, что, может быть, продать пленного дана сегодня не получится. Оставаться в городе дольше они не были намерены, да и еды при себе было ровно на три дня, не считая того, что было привезено для продажи. — Давно здесь стоишь? Свистящий голос принадлежал дряхлому старику, которого сильно клонило вправо, видимо, из-за того, что одна нога была короче другой. Преклонный возраст выдавали морщины на лице и сильный прищур, благодаря которому удавалось внимательнее оглядеть рабов, остановив взгляд на тощем, неказистом юнце в самом конце колонны. — С чего Вы взяли? — Да рожа у тебя больно недовольная, видимо, хочешь продать раба подороже, да только настолько он у тебя дохлый, что никто покупать не хочет. Дам за него шестьдесят шиллингов, больше не проси. Живем бедно, а рабочих рук в доме не хватает. Ну, презентуй свой товар. Почесав затылок, торговец оглядел дана, недовольно уставившегося в землю под босыми ногами. — Да нечего о нем рассказывать. Не говорит по нашему совсем, но зато не буйный и не задает лишних вопросов. К труду приучен. Этой информации оказалось достаточно, поэтому, внимательно осмотрев тело, старик заплатил названную ранее сумму и ткнул парню в грудь. — Имя. Назови мне свое имя, паршивец. Подняв глаза, переполненные животной яростью, «паршивец», не сдержав безумного оскала, промолвил: — Торфинн.