***
— Хорошо, что за дела? — Ламберт падает на белое кресло. В его квартире так много белого, что Ламберт на фоне этой белизны похож на кляксу. Ну, откровенно говоря, на кляксу он будет похож в любом варианте. Даже если поставить его на фоне кучи навоза. — Хули вы так уставились? Я отмылся! И я даже не воняю! Он принюхивается к своей рубашке, и да, он абсолютно точно не воняет. Геральт спрашивает, пытаясь на вид угадать, где какие наркотики: — Ты только что лежал в блевоте, а через пол часа благоухаешь лилиями. Иногда мы думаем, что в шкафу у тебя не одежда, а новый ты. Чистый и не вызывающий столько отвращения, сколько под конец или начало дня. — Я просто знаю, что такое гигиена, Геральт. И хватит пялиться на них так, будто ты хочешь их выебать, — он сгребает наркотики в одну кучу. — Трясешься за это так, будто это не у тебя внешний долг Сирии на кредитной. — А ты считаешь мои деньги, Эскель? — вздергивает бровь Ламберт. — Даже я их не считаю. — Мы считаем, что ты охуел. А теперь сядь и успокойся. Откуда в тебе столько энергии? — Вода. Прекрасная вода из-под крана, — он колышет воду в стакане, который держит в левой руке. Эскель вздергивает бровь. — Мет после этой хуйни? Ты серьезно? — Зато я очень активный, в отличие от вас. И поэтому на мне меньше всего шрамов, — он резко встает, отпивая воду и смотря исподлобья. — Потому что химии в тебе так много, что она переваривает свинец? — Вообще-то я хотел сказать, что более быстро уклоняюсь от пуль, но такой вариант тоже неплохо, — он шмыгает и трёт нос. — Что за дела? — он обходит комнату по периметру, убирая красный лифчик с дверной ручки. Осматривает его так, будто видит в первый раз. Геральт знает этот лифчик, потому что он дарил его ей, сука. И он знает, что в комплекте идут кружевные прозрачные стринги. И еще он знает, что Трисс всегда во всех местах гладкая, потому что живет у специалистов по лазерной эпиляции. И еще он знает, как хороша она бывает в постели. И он не знает, что она забыла в его постели. Единственное, в чем бы обогнал Ламберт любого из них — то, что он младше на десять лет. Может быть, банковскими счетами, хрустящими купюрами просто из-за того, что у Ламберта нет принципов, нет морали, но исполняет любой заказ, накинув на него сверху больше двадцати процентов, потому что никто больше за него не возьмется. И еще этот тупой ублюдок, этот маленький сукин сын, лезущий в любую дыру, он коммуникабельнее любого из их, потому что лицемерие и подхалимство влиты в него вместе со всей химией, что он закачивает в себя вечерами под отчаянных домохозяек, бумажный дом или человека-паука, версию 2005 года. Именно поэтому его суют в каждую щель, потому что он договорится о чем угодно. О постановке глазированных сырков к нарко-баронам до детского рабства. Потому что Ламберту похуй и он мастерки пиздит. — Есть один мужик. Режиссер. Ну, якобы, ты знаешь, что это хобби. Рассорился со своим основным поставщиком, у него проблемы сейчас по получению товара… Надо настроить его на, — Геральт достает из кармана визитку, кинув на стол, — на этого чувака. А там уже, как говорится, понесется говно по трубам. — И в чем сложность? — Ламберт смотрит на стол. Визитка яркая, мерзкого бордового цвета, который кому-то напоминает о бархате, а Ламберту — о внутреннем кровотечении, о рвоте кровью, о гематомах. Цвет роскоши, и еще — цвет кровотечения. — У него цена в три раза выше, чем у прошлого. Но надо ловить момент. Сам понимаешь. Это наш контрагент, можно сказать... Ну, ты знаешь, у старика какой-то фетиш на бартеры, только Богу известно, чем они ему так выгодны. — Сколько платят? — Говорят, что простят тебе твой долг в их казино плюс все то, что ты накинешь сверх основной наценки. Глаза Ламберта почти в этот же момент загораются. Он кивает и хватает визитку со стола. — Без проблем. Адрес? — Скинули на почту. Ламберт довольно щурится, вертя на пальце ее красный бюстгальтер. Геральт не знает, почему она с ним, но он знает, что этот бюстгальтер с пуш-апом и делает ее грудь охуенной формы, более приподнятой и на вид будто мягче. Все он это знает. Но чего не знает: как Ламберту удалось обмануть всех и при этом остаться живым.***
Ламберт смотрит на свои глаза в зеркале заднего вида. Зрачки почти в норме, кожа как всегда бледнее, чем у без трех часов трупа. Борода, которая видела руки мастера барбершопа почти полгода назад. Темные волосы, зачесанные назад, и пряди, лезущие на лоб, игнорирующие количества лака. Поэтому Ламберт почти не пользуются лаком для волос. Они все равно его игнорируют. Болезненно-худое лицо с острыми скулами и раскосыми глазами. Надо набрать вес, — напоминает себе он. Надо сходить на хуй, — напоминают ему бесконечные стимуляторы, которыми он пользуется, чтобы что-то чувствовать, хотя бы самую малость. Совсем немного, чтобы не сойти с ума. На улице стемнело еще полчаса назад. Он припарковал машину у заднего двора съемочного павильона. Запивая оксикодон скотчем, он даже не морщится. Откидывается на кожаное кресло, смотрит на святящийся циферблат часов. Которые «модные, выглядят как телефон, зачем покупать себе еще один телефон на запястье, Ламберт, ты маешься хуйней». Иногда Ламберту кажется, что что бы он не сделал — все будет плохо. Даже поход за хлебом можно превратить в акт терроризма, если ты убиваешь людей. Обеспечить наркотиками до конца их дней — тоже убийство. Только изощренней и медленнее. Ламберт знает все об убийствах и боли. Как скрывать тела, как устроить место так, чтобы жертва сама попала в западню. Как скрыться, как убрать все следы, как не оставлять отпечатков. Он все это уже знает. Он выходит из машины, делая затяжку и натягивая на глаза солнцезащитные очки. Просто чтобы софиты при съемке не резали его зрение. Не то чтобы наркотики в самом деле сделали из него супер человека, но в последнее время яркий свет переваривать все сложнее. Глаза будто слепнут. В павильоне душно, воняет потом, все что-то орут и выглядит все так, будто никто ничего не понимает. Он не видел фотки этого режиссера, но он знает, что у него громкий голос, он может убить своим животом и еще у него постоянно потеет лицо и он промокает его концом своего галстука. Да, вполне типичное описание людей, сидящих на мете. Он быстро его находит. У него трясутся руки, его лицо красное и у него явно есть проблемы с кровяным давлением. Ламберт думает о том, как можно настолько халатно относиться к своему здоровью, чтобы в случае чего не заиметь себе заначку с наркотиками. Ламберт знает, что даже если ему отрубят все пути к доступу наркоты, то его запасов ему хватит на весь срок реабилитации. Хотя и реабилитация ему не нужна. Но ему кажется, что он просто наконец сдохнет во время очередной передозировки. Ну, не подохнет, он просто спрыгнет с окна. Это же должно сработать, ну в самом деле. Это мужик орет на пытающего отыграть актера. Или на его партнершу? Он не знает. Ламберт, откровенно говоря, не уверен, что под камерами вообще есть пацан. Выглядит как короткостриженная лесбиянка. Этот мужик орет, и в свете ярких ламп видно, как у него вылетает слюна изо рта: — Даю тебе ровно пять минут! Пять минут, и если ты не соберешь себя, то начнешь собирать свои вещи! Ламберт медленно подходит к нему, улыбаясь. Этот мужик почти шугается его, и тут же рычит: — Ты кто? Ассистент? Где твой пропуск? Ты как сю… Ах, я… я знаю тебя! Ламберт улыбается и медленно кивает, смутно понимая, кто там его знать может. О его основной деятельности знают только приближенные, а как посредник он не самая популярная личность. — Неприятно, да? Все эти последствия. Угощаю, — он протягивает небольшую коробку, похожую на те, в которых продают тик-так, и высыпает на потную ладонь две таблетки. Мужик ведет бровью, медленно кивает и быстро закидывает их себе в рот, запивая минералкой из пластикового стаканчика. — Не ожидал вас здесь увидеть. Ламберт ведет бровью. Он бы не сказал, что у него в самом деле есть слава. Скорее он как… змея. Везде ползет, после него остается полный беспорядок, но никто не знает, кто это был. Он как призрак. Или библейский ангел, который ослепляет всех на момент своего присутствия. Ламберт хмыкает и ведет плечом. — Я наслышан о небольшом инциденте. Почему не обременились новым поставщиком? Мужик оглядывается, смотрит на парнишку, или на короткостриженную лесбиянку, или ассистента на сцене, который пытается прийти в себя, и говорит на пониженных тонах: — Когда в последний раз ты умудрялся находят нового поставщика в таких масштабах за сутки? Двое? Неделю? Качество товара хуй угадаешь. На пробу всегда дают самое высшее, а потом… потом присылают дрянь с запахом марихуаны и вкусом дерьма, присохшего к асфальту. Ламберт медленно качает головой. — Но я знаю тебя, приятель. Я тебя знаю, и никак не думал, что такие люди приползут сюда… И в честь чего? Неужто проблемы с деньгами, что теперь вы ищите клиентов, а не клиенты вас? Ламберт хмурится, а потом вздергивает бровь и кивает, когда ассистент дает ему стаканчик с минералкой. Мило улыбается и проходит мимо. Нет, определенно, у них было много клиентов, очень много клиентов. Своя репутация, свое имя. Наценки, недоброжелатели, обманы, махинация с деньгами… Ничего нового, не они первые, не они последние. Но в последний раз, когда кто-то узнавал Ламберта лицо — это Геральт. Или Эскель. Или Трисс на крайняк, но каждый раз, когда он находится в отходняке, она уверена, что это какой-то бомж каким-то образом получил ключи от его квартиры. Так что… Да, Ламберт умел быть незаметным. — Я всего лишь пришел предложить, ничего более, — он поводит плечом — дергано. Мужик оглядывает его с ног до головы. Щурится. Ламберт длиннющий и поджарый, худой почти, но костюм сидит по фигуре, и это почти заставляет поверить, что у него нет проблем с наркотиками, что они не сжирают его изнутри, что это не он скинул из-за них двадцать килограмм чистых мышц. Он такой активный, что аж дерганый. Мужик кивает: — Пусть так. Посредники нужны всем. Так что ты… Блять, Лютик, сделай нормальное лицо, почему я должен орать на тебя, чтобы ты понял, что ты играешь плохого парня, а не лесбиянку с разбитым сердцем! Ламберт вскидывает брови и приспускает очки, оглядывая его. Этого плохого парня, Лютика ака лесбиянка с разбитым сердцем. Без очков он разглядывает, что он заебан до смерти. Он уставший, даже грим не прячет полностью его синяки под глазами. Он красивый ровно настолько, чтобы не церемонясь споить ему два сомнительных коктейля и изнасиловать в машине, в кабинке туалета или, если уж совсем повезет, в собственной квартире. Он длинный и кажется пластичным. Кажется здоровым, без проблем с алкоголем или наркотиками. — Мне кажется твои крики его сильнее выводят из строя. — И хуй с ним, — шипит он сквозь зубы, упирая руки в бока. — Я буду только рад, если это недоумение отсюда свалит. Он даже своего отца заебал, поэтому его пихают из съемной группы в съёмочную группу. — Бездарен? — Нет. Вовсе нет. Парень хорош, но у него есть природный дар бесить любого, с кем он находится больше двух минут. Сложно работать тем, кто тебя бесит. И я не про себя, а про его партнеров. Посмотри на девчонку. Думаешь, она устала сниматься? Нет, она устала от него. Он всех бесит. Ламберт хмурится и незаметно ежится, поджимая губы. Девчонка выглядит абсолютно нормально. Она даже улыбается ему и хлопает по плечу. Названный Лютик улыбается дергано. Такую улыбку Ламберт видит в отражении зеркала. Его плечи опущены, и все эти висящие на нем железки, накладной пирсинг и берцы — они кажутся тяжелее его веса. Тянут его к земле. — Хуй с тобой, иди посиди пять минут, если не отдохнешь — пинай себя. Мы тут работаем, а не в дочки-матери играем, поры бы уже запомнить это, Юлиан! Ламберт смотрит за тем, как Лютик морщится, кивает, вытаскивает накладной септум из носа и идет к стоящим стульям, где написано имя его героя. Режиссер зовет других людей, говорит о расстановке, о фразах, об эмоциях, а потом возвращается к Ламберту. Ламберту это совсем теперь не интересно. Он смотрит как безжизненно Лютик садится на стул. И ему кажется, что там сидит он. Только более молодой, красивый и еще имеющий здоровый вес тела. — Да, — говорит Ламберт. — Мне есть что предложить. Он даже почти не старается. Ему и не надо. Все то время он просто смотрит через стекла темных очков на силуэт Лютика. Вместо отдыха он листает сценарий, ерошит волосы и кусает губы, почти что цепляется зубами за ногти, но одергивает себя. А потом Ламберт идет в сторону Лютика. Отдает контакты, номер, накрутив цену на тридцать процентов, напиздев что-то о качестве, услышав краем уха о том, что он порекомендует его своим знакомым, Ламберт идет к нему. К Лютику. Он сидит сгорбившись над листами, и когда Ламберт подходит достаточно близко, он видит, что его пальцы мелко дрожат. Не от наркотиков. Усталость, нервозность. Обычный уставший невротик в двадцать лет. Ничего нового. Старая песня. Ламберту никого не жаль только потому, что он уже не жалеет сам себя. — На твоем лице написано обезвоживание, приятель, выпей, — Ламберт сует ему в лицо стакан с минералкой, и Лютик испуганно подскакивает, едва не ударяясь макушкой о стакан. Он смотрит на него во все глаза, медленно моргая. И почему-то Ламберт спрашивает: — Линзы? У тебя линзы? Это все, что его сейчас волнует. У Лютика такие светлые доверчивые глаза, что как бы хорошо он не играл плохо парня, ему никто не поверит. Они такие чистые, что Ламберт видит в них свое отражение. — Нет, не линзы. Вы кто? — он вскидывает бровь. — Я… Эээ… Знакомый… режиссера вашего… — он даже не помнит, как его зовут. — О, у него есть знакомые, правда? Кто-то его не ненавидит? Ой… Черт, не говорите ему… Я просто… Это невозможно, я тут с семи утра, спал два часа, и… — Так ты его ненавидишь? — спрашивает Ламберт и смотрит ему в глаза, скрывая свои за очками. Лютик почти нерешительно вздрагивает, смотря ему в стекла очков, встречая там свое отражение. Ламберт говорит: — Он сам меня бесит до ужаса. Особенно его любовь промокать пот со лба галстуком. Лютик облегченно выдыхает, кивает и медленно улыбается. Улыбка у него такая чистая и милая, что Ламберт чувствует, что у него почти что болит сердце. Или это последствия наркотиков. — Да, он ужасно меня гоняет. Говорит, что без стараний не будет результата… Но мне кажется с такой усталостью будет моя смерть. Я даже не понимаю, что я читаю, — он шелестит листами сценария, тяжело выдыхает и трет свое лицо. — Это минералка? Давайте. Ламберт резко отдергивает свою руку и говорит: — Знаешь, я из него сам пил, и таскал тут полдня, она уже такого себе качества. Секунду подожди. Ламберт отставляет стаканчик на столик и набирает новый. Ламберт не монстр, не думайте. Да, может быть, он и подумал о том, что в самом деле было бы прикольно довести его до бессознательного состояние и трахнуть, может, он в самом деле добавил в ту минералку ДМТ в ударной дозе (который по собственному рецепту давно модифицировал до более длинного и интенсивного действия, и перевёл в порошок, растворимый в воде), зная, что суточный психоз, за ним и разрушенная карьера ему обеспечена, но он-то всего лишь хотел повеселиться и лишить своего заказчика, благодаря которому ему отвесят тридцать процентов с продажи, небольшой подарок. Избавить его от раздражающего ублюдка. Но… но Ламберт не монстр, и он видел его глаза, и вспоминает свой единственный принцип. Не трогать детей. А Лютику может быть хоть сорок, его глаза — наивные и открытые, доверчивые и уставшие. Как у доброй псины. Поэтому он приносит ему чистую минералку, а потом садится перед ним на корточки, говоря: — Да, я понимаю, что это — работа, доводящая до истощения. В таком молодом возрасте это не доводит до добра. — Почему ты в очках? — моргает Лютик, отпивая воду. Листы в его дрожащих пальцах уже все перемятые от того, как часто он их трогал за сегодняшний день. Все в пометках и записях. Ламберт хмыкает и снимает их. Тут нет софитов. Лютик моргает и говорит, улыбаясь: — Зеленые? Очень редкий цвет глаз, красиво, — кивает он, выглядя как довольный кот. Ламберт ощущает, что у него снова болит сердце. Может Геральт прав? Пора сокращать дозу? — Знаешь, Лютик, пошел-ка этот жирный пидор на хер, иди домой и отоспись. — Меня уволят! Ламберт щурится, смотря через плечо на этот комок жира, передвигающийся и орущий уже на других актеров. Ламберт говорит: — Через неделю тебя не будет это волновать. — Я не понимаю, о чем ты, но я так устал, что, знаешь… считаю, что имею право прислушаться к твоему совету. — Конечно ты можешь. — Метро, наверное, уже закрыто, — тяжело выдыхает Лютик, вставая и откладывая сценарий. — Могу подвезти или вызвать такси. Лютик оглядывает его, щурясь. Любой вежливый шест превращается в приглашение на акт каннибализма, когда ты наркоман. Лютик говорит, качая головой: — Я живу в другой части города. Ламберт только хмыкает и ведет плечом. Он не настаивает. Только уточняет его имя, когда подъезжает желтая, до чиста отполированная машина. Лютик закатывает глаза, улыбаясь: — Хочешь таинственно найти меня в соц сетях? Ламберт улыбается, глядя, как легко Лютик усмехается. На свежем воздухе он выглядит менее уставшим, и еще — более красиво. — Вот мой номер, — он дает ему свою визитку, обычную белую, с самым обычным стандартным шрифтом. — Позвони. Обязательно. На тот случай, если мне все-таки аукнется ранний уход. Надо же мне кому-то поныть. Ламберт только кивает, улыбаясь, и Лютик, почти смущенно улыбаясь в ответ, садится в машину. Ламберт ведет бровью, довольно хмыкая.