Прощение

      Первые дни проходят невыносимо долго. Время тянется, как резина; мысли в голове роятся бесконечным беспокойным потоком. Память — обо всем и сразу. Чужой голос, обещание забвения, крик Птицы, собственное «согласен», долгожданная тьма. Далекий отзвук ненавистного голоса: «я прощаю тебя». Разбившаяся на осколки тихая темнота, холодное отчаяние: «только не снова!»       Олег. Живой. Молчащий, отстраненный, недосягаемый, но — живой.       Он приходит каждый день, и его визиты — вернее солнца за окном с решеткой. Приносит еду, торопится, не останавливается и игнорирует мольбу остаться и выслушать. Сергей его не винит — странно, что он все еще просыпается, что Олег продолжает приносить еду и даже не думает вредить. Сергей понимает его отстраненность, но продолжает попытки достучаться. Это становится похоже на ритуал: просить о том, чего не заслужил, тянуть руки к тому, кто прикосновений не хочет, и смотреть, напоминая себе раз за разом: Олег-Олег-Олег, жив-жив-жив, будь благодарен уже за это.       Целый месяц в голове не утихает круговерть. Воспоминания маятником качаются: тьма — Олег — тьма — Олег. Что хуже? Во тьме было хорошо и спокойно. С Олегом когда-то было хорошо и спокойно. Тьма рассыпалась осколками и ворохом перьев. Олег когда-то упал, раненный смертельно — как же иначе, рука не дрожала. Тьмы больше нет. Олег есть.       Воспоминания обрушиваются вместе с осознанием тишины. Ничего, кроме собственных мыслей и незримого присутствия Олега, не существовало с момента пробуждения здесь. И все это время — нет никакой внутренней борьбы. И Птицы тоже нет.       В этот день все меняется. В этот день Олег не спешит, Олег не отводит взгляда, Олег смотрит неотрывно. И вместо того, чтобы захлопнуть дверь, подходит ближе.       Шаг. Шаг. Шаг.       Сергей молчит, Сергей не тянется вслед. Он смотрит в лицо Олега. Видит. Кровь. Закрытые глаза. Вспоминает холод прикосновения — не рукояти пистолета. Холод тени, страшный взгляд и жестокий голос Птицы. И выстрелы. Раз-два-три-четыре-пять. И смех в голове.       Как он мог забыть? Как он мог расслабиться? Птица молчит? Затаился! Он ждет, он умеет ждать, он обязательно навредит. Снова.       Олег — живой Олег, с чистым от крови лицом, — впервые за все это страшное время тянется сам.       Сергей — наконец-то вспомнивший, почему у Олега в его воспоминаниях кровь на лице и глаза закрыты, — впервые за все это страшное время отшатывается.       В голове пляшут новые мысли.       Олег жив. Птице это не понравится. Олег для него — помеха. Птица избавляется от помех.       У Олега — живого, настоящего, — в глазах та же боль, что была у Олега из воспоминаний, Олега в клетке, Олега с пятью пулями в груди.       Сергею тоже больно. Больно отшатываться вновь. Больно хватать ртом воздух, вспоминая смех Птицы, собственное отчаяние и кровь.       Все вдруг меняется. Теперь Олег приходит, как всегда, каждый день, и смотрит. Молча садится прямо на пол у двери и — больше ничего.       Сергей прижимается спиной к противоположной стене, копается у себя в мыслях и ищет его. Птица молчит, молчит, молчит, его будто нет вовсе, будто Кутх действительно поглотил его. Соблазн поверить так велик… но Сергей себе не позволяет. Он не может снова навредить Олегу. Второго раза он не вынесет.       И вновь тянутся дни. Со временем Сергей позволяет себе поднять взгляд. Иногда Олег сидит, прикрыв глаза, но все равно настороже. Иногда их взгляды пересекаются, и Сергей осознает, что больше не понимает, что прячется в глазах Олега. Когда-то они знали друг друга лучше, чем себя. Сейчас они походят на затравленных зверей, неспособных довериться друг другу.       Спустя почти два месяца Сергей впервые засыпает при Олеге, а потом просыпается в холодном поту от воспоминаний. Просыпается от легких, невесомых прикосновений. Убранные с лица пряди. Скользящее прикосновение к щеке.       Сергею не нужно открывать глаза, чтобы знать, чьи это руки. Даже в этих прикосновениях чувствуется сила. Эти самые руки могут с легкостью задушить. Или сломать шею. У Олега есть повод — целых пять поводов — так поступить, но Сергей не боится. И почему-то впервые чувствует покой. Даже мысли о Птице отступают, а страх вытесняется всепоглощающим доверием.       Открыв глаза, Сергей сразу же видит другие — темные, красивые. Их выражение все еще не до конца понятно, но во всем спектре эмоций легко читается теплота. Почти такая, как раньше.       — Расскажешь? — тихо и хрипло, на грани шепота, выдающего тщательно скрываемую боль, спрашивает Олег с едва обозначившейся на губах улыбкой.       Сергей рассказывает.