Шаг второй
4 июня 2020 г. в 13:59
После рассказа Олег молчит, мрачно обдумывает, а Сергей кусает губы и понимает, как жалко звучал его рассказ. Вторая личность, ха-ха. Нелепее был бы только злобный близнец. Или клон.
Разумовский ждет, что Олег скажет: мог бы придумать что-то более правдоподобное. Или: если не хотел говорить, так бы и сказал. Или и вовсе уйдет, хлопнув дверью, чтобы больше не иметь дела с отъявленным лжецом.
Но Волков так знакомо, с детства привычно сжимает плечо, смотрит прямо в глаза — твердо и уверенно, — и обещает: мы с этим разберемся.
Время словно разгоняется, не сбавляет хода. Дни уже не тянутся так невыносимо долго. Олег по-прежнему приходит каждый день, но они уже не сторонятся друг друга. Не боятся приблизиться, взглянуть друг на друга.
Они заново учатся доверять. Олег — Сергею, Сергей — самому себе.
Волков однажды приносит больше еды, чем обычно, а потом садится рядом и ест тоже. Разумовский позволяет себе привалиться к крепкому плечу и немного расслабиться.
Не всегда все идет гладко. Однажды Олег отшатывается от Сергея — тот как раз проснулся от ударивших в лицо солнечных лучей. Разумовский понимает чуть позже, когда видит в выпрошенном у Олега зеркале (волосы давно пора было привести в порядок) свои глаза. Игра света выдает дурную шутку: в скользнувших по лицу солнечных лучах Сергею чудится золотой отблеск. Не желтизна давно забытых линз, не жидкое золото взгляда Птицы — просто радужка выглядит чуть светлее. Этого хватает, чтобы швырнуть зеркало на пол, а уцелевшие крупные осколки несколько раз ударить кулаком, кроша в стеклянную пыль и заливая кровью.
Разумовский приходит в себя, когда Волков, скрутив его аккуратно, но надежно, обрабатывает израненные руки и предупреждает: никаких больше зеркал. Сергей передумывает просить бумагу и карандаш.
Дни складываются в недели, недели — в месяцы, и Разумовский со странным чувством отмечает, что Олег справляется куда лучше. Олег поворачивается спиной, Олег не боится прикасаться, Олег все реже вздрагивает от громких звуков и почти не замирает посреди разговора.
Сергей наотрез отказывается брать в руки что-то острое, запрещает приходить к нему с телефоном в кармане и через раз замирает, отводя руки назад, когда Волков подходит достаточно близко.
Олег предлагает выйти ненадолго — в сад, подышать свежим воздухом, потому что погода отличная. Сергей не доходит даже до коридора — не смеет выйти за пределы теперь уже добровольной тюрьмы.
Разумовскому все еще снятся кошмары. В отличие от тех, что были давно, в прошлой жизни, от этих он не кричит и не мечется по постели. В этих кошмарах он задыхается и не может пошевелиться. В этих кошмарах черная, вязкая тьма смыкается вокруг его горла, а в ушах не затихает неразличимый шепот.
Олегу кошмары тоже снятся. Он иногда засыпает рядом с Сергеем — очередное проявление доверия. Во сне его лицо искажается, как от боли, он сжимает кулаки и зубы и хрипло стонет. Разумовский будит его в такие моменты и прячет взгляд. Волков отстраняется от прикосновений — не резко, но очевидно, и Сергей кривит губы в понимающей усмешке и не приближается до тех пор, пока Олег не подойдет сам.
Спустя месяц и почти десяток таких пробуждений Волков рассказывает: ему снится тот день. Раз за разом пули жалят его тело, и это почти так же больно, как осознание, чей палец нажимает на спусковой крючок.
Еще через неделю Разумовский рассказывает о своих кошмарах. О черной вязкой тьме, о ее удушающей хватке на горле, о неразличимом шепоте. И о своем страхе — вдруг это Птица? Вдруг он вернулся?
Олег молча уходит, чтобы вернуться ближе к вечеру и так же молча перехватить растрепанные рыжие волосы непонятно откуда взятой резинкой. В эту ночь тьма кажется чуть менее вязкой и почти не душит Сергея, и он не уверен, дело в убранных волосах или в Олеге, остававшемся с ним рядом, пока Разумовский не уснул.
В следующий раз, когда задремавший Волков вздрагивает, Сергей берет его ладони в свои: смотри, эти руки заняты, они тебе не навредят. Олег впервые не мечется во сне, не стонет и не хмурится.
Спустя полтора месяца Разумовский спрашивает, остались ли у Волкова шрамы. Уточнять, какие именно, не требуется — Олег каменеет, на лице его застывает холодное выражение, а после он просто уходит. На следующий день оба делают вид, что вопроса не было.
Еще через неделю Волков приходит в рубашке. Разумовский не сразу понимает, к чему это — Олег такую одежду никогда особо не любил. Только когда Волков торопливо, будто боясь передумать, расстегивает пуговицы, Сергей задерживает дыхание. Скользит взглядом по точкам, четко выделяющимся на коже — оказывается, стрелял он хуже, чем думал. Плечо, ключица, грудь, бок, живот. Ни одной у сердца, но все равно опасные.
Разумовский так и не решается подойти и прикоснуться. Ночью ему снится не вязкая тьма, а тяжесть пистолета в руке, оглушительные хлопки и закрытые глаза Олега. Сергей вновь просыпается, задыхаясь, но в этот раз — от собственных глухих рыданий.
Он думает, что лучше бы Олег отплатил ему тем же, выпустил ему в грудь целую обойму. Он знает, что не существует обстоятельств, при которых Олег бы так поступил.
На следующий день Разумовский подходит близко, ведет ладонью по траектории плечо-ключица-грудь-бок-живот. Чувствует, как Олег напрягается. Спрашивает, как будто самого себя:
— Как такое можно простить?
— Я не говорил, что простил.
Голос Волкова еще тише, чем обычно. Сергею от его слов иррационально легче. Он думает: в этом мы похожи. Он смотрит на Олега с благодарностью, и тот совсем не кажется удивленным.