«Не торговал мой дед блинами…» А.С. Пушкин
В грязном падении человеку остаётся только одно: не оглядываясь, падать. Важно только делать это энергично и с интересом. © Хармс Не то чтобы я считаю грязным падением мои обстоятельства. Тут ещё надо подумать: простая крестьянка и эльфийские короли. Кто куда упал, а кто вознёсся) Читала как-то, что таиландцы фрукты не воспринимают развлечением, как мы, люди севера, а видят полноценными продуктами. Об этом писала одна путешественница, которую в Тае знающий человек накормил только фруктами; вместе, в нужном сочетании и последовательности, это, оказывается, нажористый обед. А не десертик с возможным последующим поносом. Просто нужно знать, как употреблять. Это я к тому, что… гм… (медленно краснея), Трандуил, употребляемый, прости господи, непосредственно после Леголаса, чувствовался иначе, и личная жизнь заиграла новыми красками и совершенно нежданными, невозможными ощущениями. Которыми я была очарована, и жила ими, и думала о них, при этом чувствуя себя, как знаменитый голубой воришка Александр Яковлевич в «Двенадцати стульях»: «…щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза». Стесняться — стеснялась, но ни от чего не отказывалась. Заподозрив, что король начал специально подгадывать визиты к моему возвращению из спальни принца, спросила его и услышала высокомерный ответ: — Богиня, уж не думаешь ли ты, что я раньше с кем-то делился? Понятно, то есть и для него ощущения новые и увлекательные. Нравится, что женщина уже разгорячена и готова, и не нужно тратить время на прелюдии. Я и до того замечала, что ему больше всего заходит непосредственно акт, а всё остальное он ощущает финтифлюшками. В его исполнении я тоже так ощущаю. А тут, в кои веки, появилась возможность сразу со вкусного начинать, и владыка не теряется. Но как ужасно это осмысливается и озвучивается! То есть не озвучивается, конечно, но я же думаю, что вот, сын начинает, а папенька доёбывает, и от этого уже чувствую, как уши краснеют. Но хорошо! В одну из ночей, когда король уже сделал, что хотел и обнимал, шепча на ухо всякое, и я почти заснула, в комнату вошёл принц и насторожённо замер, глядя на нас: — Отец? Я тоже замерла, не зная, что будет. Трандуил, приподнявшись, кивнул, с досадой, но без агрессии: — Аранен. И тут же исчез, оставив меня испытывать неловкость перед Леголасом. Которого я покинула, как всегда, сладко заснувшим; но вот сегодня он проснулся и решил, что ему одиноко. Напряжённо ждала, не оскорбится ли он и не уйдёт ли, и с облегчением вздохнула, поняв, что он не сердится, когда принц разделся, лёг рядом и обнял. Спала я теперь больше днём, и к завтраку вставала нечасто. Вот и сегодня пришла есть, когда проснулась, и странно ощущала себя в пустой, залитой светом трапезной, глядя, как лепестки опадают с розовых плетей, увивающих колонны и капители. Пустынное место — королевский дворец. Как я понимаю, остались в нём только те, без кого не обойтись Трандуилу в ближайшее время, и в ком он хоть как-то уверен. Не увижу я эльфийского двора во всём блеске и великолепии — король эгоистичен, себялюбив и предпочитает пожить поскромнее какое-то, совсем недолгое для него время, но не рисковать. Хотя, казалось бы, чем он рискует? Не представляю, чтобы мне мог понравиться кто-то ещё. Тут, остановившись и даже слегка поперхнувшись, вспомнила про лориэнского посла и про Глоренлина. Это не человеческий мир! Да, мне может нравиться кто-то ещё. Ладно. К тому же, пусть лучше дворец будет пустынен, зато не придётся переживать и фальшиво улыбаться, глядя, как Трандуил кого-то убивает. Кого-то, чья смерть меня огорчит, а победа принесёт горе. Дожёвывая, заинтересовалась, чем занимается принц, когда я сплю по утрам, и, недолго думая, попросила брауни проводить к нему.***
По красноватому песку арены скакали два беловолосых эльфа с мечами. Поглядывая на них, тихонько обошла арену и забралась повыше, в царскую ложу. Стоять рядом не хотелось: быстрые непредсказуемые перемещения, не отслеживаемые человеческим глазом, заставляли опасаться. Хотя они наверняка контролировали ситуацию, но наверху казалось комфортнее. Леголас, стало быть, тренируется. Повышает мечный скилл. Смотреть было скучновато: пёстрый вихрь, не разберёшь ничего. Изредка лязг сталкивающегося оружия, и тогда они на секунду замирали, пытаясь передавить друг друга. В один из таких моментов спарринг-партнёр принца оказался ко мне лицом, и я узнала Ланэйра. Ну да, он же продвинутым мечником считается. Собралась было окликнуть принца, чтобы велел брауни принести мне зелье эльфийского видения: сама-то я вызывать этих слуг не умею, могут только эльфы — но тут на плечо легла рука владыки. Тихо подошёл, как рысь. — Valie, выспалась?) Голос ласков и благодушен, голубые глаза сияют расположением. Из пола уже выплетается брауни с кубком. — О, спасибо, ваше величество. Взяла кубок и выпила. Мир тут же замедлился. Зелье эльфийского зрения увеличивает только скорость восприятия: быстрее двигаться не начинаешь, и ощущения, как будто под воду попала — то есть, бойцы начали двигаться с нормальной скоростью, а я обрела черепашью. Эффект, если не продлять, действует пару часов, и отходняк имеется, хотя его можно снять другим зельем. Странно, что король во дворце, и не занят ничем. Редко такое бывает. — Valie, может, ты и зря выпила: я пришёл забрать аранена на сегодняшний день, он мне нужен. Король, говоря, следил за поединком. Теперь я могла видеть, насколько Леголас уступает Ланэйру, который гонял его, как хотел, и насколько принц напряжён — посол же сохранял видимость лёгкости и праздничности. Такая хрупкая фея — как у него это получается? В классическом мечном поединке, если бы он вёлся насмерть, Ланэйр убил бы Леголаса, и очень быстро. Напряглась, задумавшись об этом. — В поединке насмерть аранен не придерживался бы правил классического боя на мечах… так что шансы имел бы, и неплохие. Ах да, его ж, наверное, как разведчика, учили всяким пакостям, и он в них силён. — А против вас? — Против меня тоже. Но я как-то всё равно не могла успокоиться и смотреть на бой, как на развлечение или рядовую тренировку, каковой это и являлось: на душе кошки скребли, когда видела, как раз за разом Леголас пропускает удары, и капли крови от порезов разлетаются в стороны. — Аранен! Ты нужен мне сегодня. Возникла проблема… по твоей части, — баритон Трандуила заполнил огромный зал, и я вздохнула с облегчением, когда они остановились. Не задумываясь, как это выглядит, поскакала (боже, как медленно и неловко под действием зелья получается!) по ступенькам к принцу, провела рукой по щеке, заглядывая в глаза: всё ли хорошо? И только потом застеснялась, подумав, что выгляжу, наверное, наседкой над цыплёнком. А и пусть. — Проводи богиню, аранен, и возвращайся, мы будем ждать, — и, обращаясь ко мне, другим голосом, с бархатистыми нотками, — подснежник мой, я приказал принести книги по истории Арды, которыми ты интересовалась, в твои покои. Надеюсь, время пролетит для тебя незаметно. И с насмешкой добавил: — К вечеру вернёмся, получишь своего цыплёночка обратно. Я только вздохнула и повернулась, чтобы пойти к себе, приветственно и одновременно прощально кивнув Ланэйру. Тот в ответ глубоко поклонился и я услышала, как он весело спросил Трандуила: — Ваше величество, а вы что же, не хотите размять кости? — слово «старые» озвучено не было, но отчётливо повисло в воздухе. Остановилась, заинтригованная, когда владыка кивнул и пошёл вниз, на арену. Ага, сейчас я увижу бой между двумя лучшими мечниками Арды. И при этом ни один из них не помрёт. Радостно залезла обратно в ложу и устроилась поудобнее, сложив руки на бортике и положив на них подбородок. Только попкорна не хватало для полного счастья. Они сошлись. «… Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой». Кажущийся примитивным и тяжеловесным, несмотря на скорость, стиль боя короля — и брызги шампанского, праздник в каждом движении Ланэйра. Полёт великолепного махаона, который не может опуститься на цветок, потому что ветер несёт его… Трандуил атаковал без остановки, как королевская кобра, но посол пушинкой, которая всегда впереди клинка хотя бы потому, что движение воздуха отгоняет её, уходил от ударов. Без малейшего видимого напряжения. Высочайшая эстетика, радость для глаз. С каждой позы можно было малювать картину или ткать роскошный эльфийский гобелен. Смотрела бы и смотрела, но бой вдруг остановился, и только сейчас я увидела на шее Трандуила порез, тут же вспухший кровавыми каплями. Король прикрыл его рукой — и как будто стёр, как ничего и не было, и рассыпался в поздравлениях. А мне опять поплохело. Я, конечно, знала, что посол опасен, но чтобы настолько… Кажется, он прочитал у меня на лице что-то для себя неприятное, вместо ожидаемого восхищения, потому что с сердцем сказал, вспыхнув: — Богиня, ну зачем так трястись? Я же говорил, что только после поцелуя! — и, резко развернувшись, кивнув на прощание королю и принцу, покинул арену. Надо же, как Ланэйра понесло! Эльфы обычно сдержанней. Трандуил, наоборот, подождал, пока спущусь, подошёл поближе и заглянул в глаза: — Valie, он мог убить меня… раньше, пока ты не подарила мне силу. Теперь у меня нет противников, я испепелю любого, — успокаивающе так сказал и приобнял. Какие всё-таки великие воины! Я в этом мире кажусь себе ленивым бесполезным говном. Сплю, ем, дышу прекрасным эльфийским воздухом, иногда что-то почитываю. И меня нещадно ебут. Я всем довольна, но разве такова настоящая женщина? В моём мире немало было селф-мэйд-вумен: женщин, сделавших себя сильными и умевших заставить с собой считаться. Я же, случись что, ни выжить, ни защититься не сумею. Подспудно меня эта мысль точила давно, но сейчас организовалась достаточно, чтобы я возымела нахальство озвучить её Трандуилу. Ведь могут же меня хоть чему-то научить? Вдруг да пригодится. Как он посмотрел! Как поджарый кот на жирную, потерявшую всякое соображение мышь, разгуливающую у него перед носом. И он был об этой мыши лучшего мнения. Насчёт её ума и сообразительности. Владыка помолчал, собираясь с мыслями, и спросил: — Valie, как ты думаешь, почему при дворе нет эльфов моложе четырёхсот? Вот всегда он так, ничего попросту… как там, у одного поэта: «Мало в нём было линейного, нрава он не был лилейного». Подумав, ответила: — Потому что дети не рождались всё это время? — Нет. Их мало, но они есть. И, если это мальчики, то их с младенчества учат быть воинами. Девочек — только тех, у кого есть дар. Всё-таки лишения и нагрузки, переживаемые во время обучения, плохо сказываются на способности стать матерью. То, что Мортфлейс понесла, да ещё близнецов — дар небес, — и Трандуил чрезвычайно церемонно поклонился в мою сторону, очевидно, чтобы не оставалось сомнений, кто тут представляет небеса эти самые и генерирует их милость. Обрадовалась до слёз. Надо же, а я думала, что вру и утешаю её, когда обещала… смотри-ка, подействовало! У-и-и, надо навестить её будет и ищо поблагословлять. На лёгкое донашивание и удачные роды. Трандуил, усмехнувшись, продолжил: — До четырёхсот лет, пока эльф не пройдёт инициацию, он не может выбирать себе занятие. Базовое обучение — войне. Мир жесток, и эльфийские воины, прошедшие сквозь горнило учёбы — штучный товар. Жаль, что нас мало. Столетия напряжённого адского труда! Первые сто лет — без боевого оружия! Дышать и двигаться! Развивать выносливость! Всё уходит в это, жить некогда! Предположим, духом ты достаточно сильна, чтобы вынести обучение, хотя многие вещи вбиваются насильно, через боль, потому что нельзя пойти на это добровольно! Но неужто ты думаешь, что я соглашусь терпеть твою холодность и желание, добравшись до постели, упасть и уснуть? При том, что никто не знает, сколько ты пробудешь среди нас? И что я позволю нежному телу богини покрыться мозолями и рубцами? Я молчала. Он взял меня за руку: — Эти тоненькие запястья, которые так любит целовать мой сын, эти шелковистые пальцы… я с ума схожу, когда ты трогаешь меня… Подумалось, что у Леголаса пальцы очень нежны… правда, для мужчины. Король только засмеялся: — Принца гоняли, как никого. Он аристократ, наследник — он должен быть лучшим! Его руки нежны только с тобой… сын, покажи ей! И я, как будто впервые, увидела протягиваемую ко мне руку принца: расправленная и напряжённая, с согнутыми в третьем суставе пальцами, это была не рука, а жёсткая когтистая лапа лучника. Я наконец заметила, что развиты до предела не только сухожилия, но что и суставы изменены. Вчуже, издалека представила, что с ним делали, и сглотнула. И да, этой лапой, не напрягаясь, от моего тела можно отрывать куски. Потрясённо молчала, а Трандуил продолжал: — Научить абы как, профанируя высокое искусство — можно. Но я считаю, что для тебя это опасней, чем не уметь ничего. Пусть ты будешь беспомощна и безопасна, это, в случае практически невозможного, но, предположим, случившегося попадания в плен, позволит тебе не считаться противником. Выше вероятность выжить и быть выкупленной. Богиня есть богиня, сакральный запрет на ношение ею оружия существует не зря. Но стоит ли тебе думать об этом в сердце Эрин Ласгалена? Между тобой и придуманными ужасами стоят воины, равных которым нет в Арде. Поэтому оставайся такой, какая ты есть. Слабой, нежной, живущей постельными утехами… дарить лучшее, что существует в мире — вот твоё предназначение. Помолчал, подумал и добавил: — И ещё мне кажется, что тебе просто любопытно почувствовать себя на месте поединщика. Эти ощущения я могу тебе доставить. Вынул меч из ножен, и сосредоточенно прикрыв глаза, развёл руки — уже с мечом в каждой. Ну да, Свет и Тень, второй меч приходит из мира духов. Протянул мне один из них: — Я даю тебе Свет, потому что Тень не выносит чужих рук и тут же попробует тебя убить… защищайся! Не знаю, сколько он гонял меня по красному песку арены. Сначала это было увлекательно: я пыталась подражать увиденному и даже что-то вроде бы получалось, ну, или Трандуил подыгрывал, от души так. Потом меч начал оттягивать руки, а ноги отяжелели и стали ватными. То, что королю было забавой, для меня стало тяжким трудом и болью. — Чувствуешь тяжесть оружия? И эту боль в надкостнице, когда встречаешь легчайший, игрушечный удар? И что ещё чуть-чуть, и получишь растяжение и вывих? Кстати, ты абсолютно бесталанна… ты создана для другого, учить тебя искусству войны было бы кощунством. Всё, чем ты можешь защищаться, — своими коготками, моя богиня, — фыркнул он, и эффектным ударом выбил меч из моих ослабевших рук. Внимательно и насмешливо посмотрел в глаза и удовлетворённо заметил: — Хорошо, мне удалось донести до тебя свою мысль. Горько кивнула и молча развернулась, чтобы уйти, и тут же оказалась в объятиях: — Не печалься, emma vhenan… разве так плохо быть женщиной рядом со мной? И — ах, какие очи! — потемневшие, ставшие сиреневыми… — Расслабься, сходи в горячие источники, иначе будут болеть мышцы, а я хочу, чтобы ты была отдохнувшей и желающей… ночью я заставлю тебя забыть обо всём, ты перестанешь жалеть, что родилась нежным цветком… Ну, это да, кто бы сомневался… рядом с владыкой можно только радоваться своей женственности и его интересу к ней. Любопытно, как он это ощущает? На эту мысль он вздохнул: — Irima, ты даже десятой доли моего наслаждения от обладания тобой не чувствуешь. Я только пожала плечами: того, что есть, мне более чем хватало.***
Вняв умному совету, покисла в источниках и поперебирала талмуды по истории Арды, сидя на террасе в резной, кружавчатой тени дуба, шелестевшего листьями на июньском ветерке… день ощущался таким неподходящим для чтения, и распускающиеся жёлтые розы внизу, в парке, казались такими неправдоподобно прекрасными, что решила спуститься и посмотреть на них поближе: не обман ли зрения. Намытая, чистая, в лёгком белом платье, спустилась вниз, остро чувствуя радость бытия и наслаждаясь каждой его секундой. Волосы были ещё мокрыми и тяжёлыми у корней, но высохшими распушившимися кончиками играл ветерок; после источников дышалось легко, и воздух пах мёдом, цветущим клевером и розами. С пристрастием покопавшись в оных и убедившись, что вблизи они ещё лучше — о, эти высокомерные, неуживчивые эльфийские красавицы, только у эльфов и процветающие! Набитые лепестками цветки идеальной формы, слишком совершенные, чтобы быть живыми — и живые, как мало что. Погужевалась над ними, вздыхая от полноты чувств, и смущённо разогнулась, когда услышала оклик. Видеть здесь кого-то я не привыкла и не стеснялась, поэтому, оборачиваясь, думала, насколько смешно выглядел мой зад, торчащий из кустов. Господин посол сидел на беломраморной скамейке в окружении цветущих роз и очень украшал собой композицию. Но я и думать о смущении забыла, уставившись на невиданное зрелище: эльф! грызёт! орешки! И сплёвывает скорлупу на песочек! Я привыкла, что эльфы едят только в трапезной. Дворцовый регламент ни для кого не делает исключений, в покои подаются только напитки. Высокородные из еды культа не делают и плохо переносят кухонные запахи. То, что я могу прийти и поесть, когда вздумается — это, я так понимаю, большое попущение. Впрочем, эльфийский церемониал относительно мягок. Относительно, например, средневекового испанского. У испанцев одна из королев разъелась до огромных размеров, став из красавицы больной одышливой матроной только потому, что уложение не предполагало еды в неурочное время, даже для королевы, а вот буфетчик в любое время мог прислать горячего шоколада и халвы. А жизнь у королевы была не ахти. Женщина, у которой нет щастья — что она делает? Начинает сублимировать. По себе помню: женский порнографический романчик (когда я ещё могла их читать, не слишком сильно блюя), либо двухсотпятидесятиграммовая порция черносмородинового пломбира давали примерно одинаковый результат — жизнь становилась лучше и веселее. Радостно вздохнула, подумав, что сейчас мне ни то, ни другое не нужно: чаша моя полна щастьем до краёв. Даже, может, переливается, хе-хе. Из размышлений меня вывел посол, снова плюнувший скорлупкой. Ошарашенно проследила за её полётом… вот, кстати, что за орешки? Никогда таких не видела. Маленькие, что-то среднее по виду между фисташками и кедровыми. — Блодьювидд, не смотри ты так на эту скорлупу, ею только муравьи интересуются. Точно: вокруг скорлупок собирались чёрные муравьи и утаскивали их, как будто что-то ценное. — Что это за орешки? — Лориэнская пиния. Тут не растёт, зимы холодные. Мне прислали с оказией, — и, мечтательным голосом, — ах, в Лориэне вечное лето… если бы ты знала, Блодьювидд, как там красиво! Рощи мэллорнов; водопады, над которыми висят сияющие радуги; ажурные мосты — жаль, что ты не видишь эту красоту… Хочешь орешков? Орешков я хотела, и они, в отличие от сияющих над водопадами радуг, были доступны, поэтому уселась на скамейку рядом с послом и приняла участие в вакханалии, тоже начав плеваться в муравьёв, которых становилось всё больше. Эльфийская одежда почти никогда не предусматривает такой пошлости, как карманы. Орехи посол брал из мешочка, стоящего рядом: — Я думал, ты будешь сидеть с книжкой до ужина, как ты обычно делаешь. Перестала жевать, осознав, что: а) Ланэйр здесь не в первый раз. б) Терраса со скамейки отлично просматривается. А я ведь на ней в дезабилье сиживала… да что там, голяком по ней скакала. Ну ничего, вся моя жизнь сплошной позор. И я снова опустила руку в мешочек, ответив: — Что-то не читается сегодня. — Что тебя интересует в истории Арды? Определённые периоды и события? Спроси меня, я неплохо в ней ориентируюсь, был участником и свидетелем много чего, — тут посол призадумался, — за последние семь с лишком тысяч лет. Я сплюнула орех и подавилась скорлупой, проглоченной вместо него. Вдумчиво смотрела на муравьёв, обрадовавшихся нежданному счастью и собравшихся вокруг ореха. Продышавшись, ответила: — Я даже не знаю, что спросить… Вы, господин Ланэйр, сами живая история. Посол безмятежно поправил: — На «ты». Я не король. Да, в каком-то смысле ты права. Я по прямой линии происхожу от Феанорингов. Моим дедом был Туркафинвэ Тьелкормо, он же Келегорм Прекрасный. Мозги мои заскрипели: про Феанорингов мне было ведомо только из «Сильмариллиона», прочитанного наискось и давно. Однако, если верить ему, Келегорм Прекрасный умер бездетным. Спросила. Ланэйр тихо вздохнул, стряхивая муравья с одежды: — Не совсем. Дед был великим охотником. Тут я в очередной раз выпала в осадок и, не удержавшись, перебила: — Но… эльфы же не едят животных?! Ланэйр лениво улыбнулся: — Он был охотником на тварей Моргота… Говорят, мне достались от него красота и правильное воображение убийцы. Это да. Это я сегодня сама видела. — Келегорм мог умереть бездетным. Влюблён он был несчастливо в Лютиэнь, дочь Тингола. Дед, не рассусоливая, похитил её и держал взаперти, добиваясь взаимности. Я бы сказал, что эта часть его души досталась Трандуилу, если бы они были в родстве, да… Но, в отличие от Трандуила, он не преуспел, девушке удалось бежать. Потом ему было как-то не до женщин… — Эта часть его души тоже не передалась вам, господин Ланэйр, да? — не удержалась и подкусила, зная, что по части женолюбия посол даст фору Трандуилу. Он только усмехнулся: — На «ты», Блодьювидд, это ведь так несложно. Да. В ночь на Бельтайн у меня было даже несколько женщин. Я красив с точки зрения эльфиек… «А уж с точки зрения человечек…» — очарованно подумала, но, конечно же, смолчала, а Ланэйр продолжал: — Беловолосые аристократы ценятся… в определённом смысле. И я плодовит, от меня рождаются дети. Отказать даме, да ещё на Бельтайн — у нас такое не принято. Эллет может никого не любить, но хотеть ребёнка; возлюбленный иногда гибнет, а ребёнка всё равно хочется. Да и любовь — когда же она бывает счастливой… Опустила глаза, не желая развивать эту тему, а Ланэйр продолжал: — Но так вышло, что дед попал в плен, преданный союзниками, вместе с несколькими братьями. Их продали в рабство, они пережили пытки и издевательства, а умереть не могли: в мире живых их держала клятва. Случайно их спасла молодая колдунья. Спасла случайно, но, происходя из эльфов, в дальнейшем хотела помочь от чистого сердца. Один из братьев был ранен и близок к смерти. Она могла бы его вылечить, но всю силу потратила при освобождении братьев. Восстановить её быстро можно было во время обряда, в котором… э… нужно было лишить девственности мужчину. Среди братьев было несколько девственников, и любой охотно отдал бы требуемое, учитывая, что это было нужно для спасения родича; к тому же колдунья была очень красива. Она выбрала Келегорма. Старался он, видно, от души, потому что она не только вылечила раненого, но и понесла моего отца. А дед вскоре погиб, при попытке ту самую клятву сдержать. Да воссияют для него чертоги Мандоса. — Откуда ты так хорошо это знаешь? Ланэйр удивлённо приподнял брови: — Так от бабки же. Видел её в детстве. Она погладила меня по щеке, вздохнула, что я вылитый Турко (она, понятное дело, звала деда малым именем), и провела со мной несколько дней. Тогда и рассказала. — А сейчас она где? Умерла, да? — Нет, отчего же? Моя бабка, Хольда, живёт в Стране Вечной Ночи. Просто это весьма могущественная ведьма, а у них странные понятия о родстве. Все удивлялись, что она вообще дала себе труд со мной познакомиться. И даже подарила мне… одну вещь. Тут он замолчал. Я, переваривая услышанное, задумчиво полезла в мешочек и наткнулась на его руку. Попыталась отдёрнуть, взглянула ему в глаза — и в памяти всплыл стишок: глаза серьезные как небо сейчас ты скажешь про любовь а у меня задралась майка и на лодыжке муравей Хотела вскочить, но он удержал за руку: — Подожди, богиня. Приостановилась, и он, помолчав и с трудом сглотнув, чужим, изменившимся голосом сказал: — Я знаю, что нравлюсь тебе. Но ещё больше нравится другой. Ты, может, и одарила бы меня пламенем, но не хочешь, чтобы я погиб. А чтобы убил — тем более не желаешь. Но послушай: ты ведь мечтаешь о ребёнке? Я знаю, что да. Поразилась его осведомлённости: я это только с королём обсуждала. — Так вот, Трандуил не сказал тебе, но даже после обряда сожжения смертности и возвращения тебе цикла шанс для тебя забеременеть не то что низкий, а почти отсутствующий. Потому что у тебя двое мужчин. Для зачатия должен быть один, и любовью нужно заниматься по календарю. Владыка не позволит тебе отвергнуть его, а от принца ты сама не захочешь отказаться, верно? И, насколько мне известно, королевская семья не слишком плодовита. Мягко говоря. В отличие от меня. И я долго жил, смерть меня не страшит, а такой конец я нахожу великолепным. Посмотрел глазами, и правда серьёзными, как небо, и, после короткого молчания, попросил: — Подари мне свой огонь, я так мечтаю о счастье, которое он даёт… Я опустила глаза, разглядывая муравья, поднимающегося по моему подолу, и слушая шелест роз. Тихонько отобрала руку: — Пора идти, господин Ланэйр, а то меня муравьи сожрут. Резко поднялась и пошла прочь, думая: «А тебя сожрёт Трандуил. Где семь тысяч лет, там и восемь. Поживи ещё, прекрасное существо».***
Была права: король, вернувшись, тут же всё узнал — и раньше даже от соглядатаев, чем из моей головы. Честил меня молодцом и умницей, а посла паскудой, но не вызвал. Объявил персоной нон грата и велел покинуть Эрин Ласгален в тот же день. Тот на прощание прислал мне роскошный фолиант с историей Феанорингов. Потрясающей красоты. Переписанный и украшенный собственноручно — у эльфов считается очень достойным занятием, типографии тут бы не прижились. Что ж, скоро Ланэйр увидит красоты Лориэна, а тут, наверное, появится новый посол. Или, как мрачно предсказал Трандуил, приедет сам владыка Элронд с придворной кликой, и они вылакают все погреба)