зухра читает камасутру пометки ставит на полях разврат кошмар бесстыдство ужас срам, а вот это я смогу © Дей & Неусита
Когда мы вошли в трапезную, присутствующие умолкли и обернулись. Шла к своему месту, недовольно ёжась и думая, что ж они смотрят-то так, как на чудо-юдо. Впрочем, неудивительно: завалились счастливые, на своей волне, в пыли и ромашковых венках, и, кажется, настроение наше диссонирует с тем, что было разлито в трапезной до нашего появления. Кинула быстрый взгляд на Трандуила — и, понятное дело, по его лицу ничегошеньки прочесть не смогла. Есть было неудобно, нёбо ещё не совсем спухло и побаливало, да и от похождений по июньской жаре аппетит как-то пропал. Налила себе холодной простокваши и умилённо наблюдала, как Леголас, против обыкновения, накидывается на еду. Ну ещё бы, сил-то сколько потрачено, хе-хе. — Блодьювидд, шмели отбили аппетит? — вкрадчиво поинтересовался владыка. И тут я вспомнила, что забыла про урок с утра! Что делать, как принято извиняться в этом случае? Панически поискала госпожу Ардет глазами среди присутствующих — и не нашла. — Не переживай, уроки я отменил, до осени. Пока не привыкнешь… к новому положению. С облегчением и благодарностью посмотрела на него. Каникул мне хотелось, и спать по утрам, хотя бы летом. — Итак, аранен, — Трандуил, заканчивая ужин, медленно вытирал губы салфеткой, наконец обратив внимание на сына, — что я вижу? Увезя живую-здоровую богиню, — и, яростным шёпотом, — не жену какого-то там горожанина! Ты возвращаешь её с больной головой и обгоревшую на солнце! И накормленную шмелями!!! И, обращаясь ко мне: — Nieninque, ну ты же всегда так хорошо понимала, что ты человек, ну зачем так рисковать? Ведь даже обряд сожжения смертности ещё не пройден, ты могла умереть! Шмель укусил тебя почти в мозг! Да, аранен мог тебя вылечить и вылечил, но если бы что-то пошло не так, как в случае с твоим обучением синдарину?! — и, снова гневным шёпотом: — Да не думай ты, как его выгородить! И да, вижу я, что ты ни о чём не жалеешь! Его пожалей и меня! Устыдившись, притихла. Король ровным, сдерживающимся голосом выдал Ардариэлю заказ на кучу зелий и притирок для поправки моего пошатнувшегося здоровья. Тот поклонился и тут же исчез. Госпадя, да что ж так торопиться, я ж не так плоха… Владыка повернулся к сыну: — Аранен, вы ведёте себя, как мальчишка. Пока он внушительно молчал, я вспомнила анекдотик: «Ночь. Из холодильника вылезает, пятясь задом, здоровенная толстая мышь. Тянет, упираясь со всей силы, цельный окорок, под мышками придерживает ещё какие-то деликатесы, на шее гирлянда сосисок. С трудом, отдыхиваясь, тащит это к норке и видит перед входом мышеловку с ма-а-аленьким кусочком сыра. Вздыхает: — Ну як дыти, честное слово!» Вот и у Трандуила отчётливо прослеживается такой же фейспалм. Як дыти. И да, ни о чём не жалею. Лицо владыки стало ещё кислее, и он проронил: — Три дня гауптвахты. Сидением на сухарях и воде вас, аранен, не проймёшь, но возможно, отсутствие общества Блодьювидд заставит задуматься. А если не заставит, я найду способ иначе выразить своё неудовольствие. Стражу звать не буду, дорогу найдёте сами. Принц поклонился: — Да, отец. Тот отвернулся, подавая мне руку. В спальне столик уже был нагружен лекарствами, и я, под сухим руководством Трандуила, наелась и напилась всякой целебной дряни, намазала горящее лицо и нёбо разными жижами, одна другой мерзее и подозрительнее — впрочем, они принесли моментальное облегчение. После этого владыка сдержанно попрощался и вышел, а я с облегчением растянулась на кровати и тут же вырубилась. Проснулась в темноте, от странных нечеловеческих снов, почти забытых в первую секунду после пробуждения. Помню мешанину адски ярких цветов, тревожное гудение пчёл и Глоренлина с глазами, тёмными, как нефть, и отливающими, как у насекомого. Ну ещё бы, внутри сознания пчелы побывать! Ещё и не такая дрянь приснится. Но дивный, дивный персонаж. Однако мало похож на светоча духовности, «живущего не по лжи», как я представляла, исходя из того, что говорили о нём окружающие. Отморозок похлеще Рутрира, тот не такой затейник. Ну, или мне шаман таким показался на первый взгляд. Лёгкий озноб и жар одновременно придавали неприятной такой бодрости, а сомнительные сны не вызывали желания вернуться к ним. Саламандра в камине совершенно погасла — наверное, из-за того, что и так тепло. Царила непроглядная тьма. Неуверенно, запинаясь, выползла на террасу подышать свежим воздухом. Трандуил, похоже, спит — на его террасе тоже темно. Жаль. Будить его я, конечно же, не стану. — Я не сплю, — голосом, тёмным и бархатистым, как июньская ночь вокруг. Обрадовавшись, посеменила в его сторону: — А почему в темноте? — Ах, valie, жизнь темна, — с тоской так сказал, но щёлкнул пальцами, и загорелся одинокий светлячок, только подчеркнувший окружающую глухую тьму. Сидит одетый, закинув ноги на столик, чего раньше не делал. — Глоренлин, я смотрю, туда же… не успели одного похоронить, другой в чертоги Мандоса просится. Что, кокетничал? Духовной мускулатурой тряс? — с неприятным смешком. Опаньки, а ведь их величество нажрамшись. Это чем же эльф может так упиться? — Медовухой, valie. Ага. Вот Гимли-то не знает… — У вас какая-то печаль? Король промолчал, наливая: — Я думал, ты не придёшь… Тебе не предлагаю: хватило, думаю, на сегодня. Мёда, пчёл, впечатлений. Да уж) Неровный, мерцающий свет на мгновение выхватил из темноты руку с бокалом, и что-то показалось странным и непривычным. Подумав, поняла: нет кольца со огромным рубином, которое он носил с нашей первой ночи. Почувствовав слабость в ногах, присела и задумалась, не собирается ли он дать мне отставку. Неприятно царапнула мысль, что у меня есть соперница (целый Эрин Ласгален, если подумать, и все красивее меня). И, как бы мне ни нравился принц, потерять короля не хочется. Расстроилась. — Богиня, ну кто же даст тебе отставку, — неожиданно голос стал веселее, — пока ты в этом мире, я только твой. Несмотря на то, что у тебя двое мужчин, у меня ты одна. Кстати, на всякий случай: единственный, кого я не стану убивать — мой сын. Во время Бельтайна он, вызывая меня, готовился, если я приму вызов, поддаться и умереть. Я же, случись поединок с ним, тоже предпочел бы погибнуть. Играть в поддавки смысла не было, и вышло, что вышло. Любого другого убью, не задумываясь. О как… пряменько. Медовуха — это вещь, я смотрю) — А кольцо тогда где? — сбить себя я не давала. Трандуил вяло махнул рукой в сторону спальни: — Снял. Все знают, что истинное кольцо консорта носит мой сын на правом мизинце, — и, с горечью, — всё, чего я добивался мольбами, уговорами, подарками, распусканием хвоста… и, наконец, шантажом — ему досталось потому, что он просто есть на свете. Не люблю быть смешным. Но договор есть договор: завтра я собирался послать за тобой брауни и не потерпел бы отказа. Во мне нет достаточного великодушия, чтобы отпустить тебя. Даже если бы ты не хотела, я бы заставил хотеть. Гм… сам это колечко смешным называл, а как подарила, так тотчас заметил и позавиствовал. Я б подарила ему второе, если бы оно у меня было. Но у меня нет. Не из травинки же его сплести) — Ваше величество, велите брауни принести кольцо. Замер, празднично и неверяще, как ребёнок, которому прямо здесь и сейчас пообещали щенка; взмахнул рукой, светлячков стало много, и в этой иллюминации я с оторопью увидела, как из его спальни выскользнул аспид. Подполз, двигаясь с неприятной быстротой и целенаправленностью, и поднялся, раздуваясь. В пасти центральной головы поблёскивало кольцо. Не думала, что он способен на такие кунштюки. Осторожно взяла, надеясь, что тварь не захочет заползти на меня. Она развернулась, но не к спальне: по опущенной руке Трандуила скользнула наверх и угнездилась на спинке его кресла, раздув все капюшоны и красуясь. Зрелище, конечно, получилось впечатляющее, чем-то напоминающее картинки с богом Шивой, которого любили изображать с кобрами, раздувшими капюшоны над его головой. Только Шива никогда не сидел, вальяжно вытянувшись и положив ноги на стол) Длинные, бесконечные) Кажись, Раневская говорила (правда, чего ей только не приписывают!), что женщины умнее мужчин хотя бы потому, что не могут влюбиться за красивые ноги. Это она зря, есть такие дуры. Оно понятно, что не только за это… но красиво же. С восхищением и опаской подошла поближе: — Вы позволите? Он медленно протянул левую руку, пристально глядя на неё, как будто она ему не принадлежала. Пытаясь проигнорировать шипящую бестию, покачивающуюся в непосредственной близости, надела кольцо: — Оно совершенно настоящее. Разве сила, подаренная мною, не подтверждение тому? — Да, Блодьювидд. Я сейчас сильнее любого другого эльфа в Арде. — Ну вот, так стоит ли огорчаться? Просто, видимо, богиня во мне жадновата) Одного ей показалось мало. Мне было бы печально потерять вас. И я высоко ценю… — помолчала, пытаясь сформулировать прилично, — ваше тепло и нашу близость. Владыка засмеялся: — Под теплом и близостью ты имела в виду, что я заставляю тебя терять голову в постели. — И это тоже. А про себя подумала, что, если раньше моё тело воспринимало близость с ним, как близость с богом, способным доставлять нечеловеческое удовольствие, но сознание не слишком этим заморачивалось, то сейчас я понимаю, заимев, так сказать, некоторую статистику, что это не общая для всех эльфов черта. Леголас прекрасен, но если бы не моя влюблённость, то физически, конечно, он и рядом бы не стоял. Сравнивать невозможно, но вот сравниваю же. Хотя настоящая статистика начинается от тридцати… В этом месте Трандуил прервал мыслеблудие сухим: — Настоящей у тебя не будет. Да слава господу. Она не нужна мне, просто думается всякое… — Нужно как-то подтвердить настоящесть моего чувства? — спросила немного с насмешкой, но всерьёз собираясь выполнить это, — может, вашему величеству мечтается всё-таки о вылизывании сапог? Или о… неназываемом? И собралась встать на колени. — А, нет… я не любитель, — Трандуил удержал меня, снова засмеявшись, — Блодьювидд, я сейчас тебя совсем ничем порадовать не могу. Не сегодня. Прости. — Вы меня радуете своим существованием. И что колечко надели, — я уселась обратно в кресло. На душе полегчало, и я с любопытством спросила: — А что, неназываемое считается отвратительным? Или просто противным, как жевание соплей, например? У принца-то я спрашивать не стала, чтобы не шокировать его, для него это, кажется, что-то важное. — Блодьювидд, не хочу тебя огорчать, но скорее второе) Мало кому нравится, мало кто любит. Воспринимают противным извращением. Думаю, потому что считается, что семя всегда должно попадать туда, куда положено для зачатия. Смешно, конечно, но сакральные запреты часто бывают смешными. И да, для аранена это важно. Он думает, что ты угадала его самые тайные и стыдные желания, и самоотверженно, из любви к нему, исполнила. Если бы он уже тебя не любил, то мог бы влюбиться только за это. Я фыркнула, подумав, что вот какова, оказывается, моя попаданческая суперспособность. Минет. Тьфу! — И да, осторожнее с ним в этом плане, он хрупок. С раскаянием начала уверять, что буду аккуратнее относиться к здоровью принца. — Не здоровье. Он здоров, как мало кто. Осторожнее с его сердцем, — сухо сказал Трандуил. Чорт, однако владыка в качестве свёкра весьма суров) Он только захихикал: — Не знаю, насколько это тебя порадует, но обратная ситуация, то есть ласки ртом в сторону женщины, совершенно обыденны. Чуть ли не наравне с поцелуями используются. Считается естественным для знакомства) Фу ты, пакость какая! — И что ж мы ими ни разу не занимались? — Ну, я знаю, что ты к ним равнодушна, и они тебе скорее не нравятся. Я тоже равнодушен. Но может быть, сейчас тебе будет интереснее? Я умею) Он со смехом неприлично поводил языком по губам, совершенно смутив меня. Заметив, что смутить удалось, очарованно прикусил нижнюю губу, и я постаралась не думать о том, на что способен его широкий шершавый язык. Никогда не хотела этого, но тут вдруг ощутила интерес. Правда, недостаточно сильный, чтобы пожелать его реализовать. Пожалуй, пора откланиваться. Тем более, наконец-то захотелось спать. У-и-и-и, я завтра сплю, сколько хочу! Не надо вставать, чтобы успеть на занятие. — А где находится гауптвахта? И можно ли туда сходить завтра? — Зачем? В плечо аранену порыдать? Или заняться неназываемым через решётку? Ух, медовуха — это вещь! Ишь, как прёт владыку-то! — Ну, прёт… мог я попытаться залить своё горе? — Но ведь горя нет? — Ну так теперь прёт от радости. На гауптвахту не ходи, посиди тоже под арестом. В следующий раз подумаешь, стоит ли так активно наслаждаться жизнью, подвергая её при этом риску.***
Три дня я провела в библиотеке, добравшись наконец и до труда Тенолы Умбарского «О женщинах, существах суть бесполезных и злокозненных». Ну что могу сказать: читала я как-то сборник средневековых новелл с саркастичным названием «Пятнадцать радостей брака». Было похоже. Стоны о несчастных мужьях, обманутых и обобранных. О негодяйках жёнах, имеющих наглость не желать мужа, что подавалось, как вещь очень безнравственная. Помню, смеялась новелле, в которой девушка, выданная за пожилого зануду, не хотела исполнять супружеские обязанности и не скрывала, что не хочет. Когда муж возмущённо спрашивал, почему она тогда пошла замуж, а не в монастырь, она отвечала, что была невинна и о плотской стороне жизни ничего не знала, и просто выполняла родительскую волю. А то бы, конечно, подалась в монахини. Муж радовался, что жена хотя бы высоконравственна, ага. При этом она имела любовника и с ним всего хотела. Очень автора уедала эта ситуация, он прям пыхал возмущением. С удовольствием читала, советую)***
Через три дня, вернувшись ночью от принца (ну не могу спать на травке, не высыпаюсь), легла в постель и только улежалась, как с террасы вошёл владыка. — Я знаю, что сегодня не моя очередь, но мне хочется… Не отказывай, Блодьювидд, — хрипло попросил он, смутив своей просьбой. Мне казалось неудобным сразу так, безо всякой паузы лечь с одним после другого, но я хотела его. Только подумала об этом, и он уже ставил на четвереньки, пристраиваясь сзади: — Ты такая горячая внутри, так готова ко мне, как хорошо, что можно сразу, — то, что он говорил, ужасало, но вчуже — голова кружилась и было так хорошо, что невозможно было задуматься о какой-то там морали. Дальше он уже просто приходил, когда хотел, и брал, как хотел, не спрашивая, просто шепча в ушко нежности, и их запахи мешались на моей коже. Чувство вины возникало приступами, тут же захлёстываемое возбуждением. Между ними наступил мир, и было видно, что оба рады этому. Тут я, как говорила одна набожная особа, двумя руками от облегчения крестилась: меньше всего хотелось быть причиной раздора между отцом и сыном, да ещё при том, что оба были мне дороги… впрочем, делить ложе и с тем, и с другим — такое же кощунство, как креститься обеими руками верующему. Но, как заметил владыка, что вышло, то вышло.