Королевская канарейка

придёшь с утра в библиотеку, а там ещё не выдают, а ты вчера читал запоем и после кафки жбан трещит © Андрей Золин

      Проснулась поздним утром. Да, здесь не будят. Полежала, вздыхая. Обрывки мыслей сухими осенними листьями, гонимыми ветром, носились в голове. Жизнь-то как поменялась! Господи, как хорошо, что соловей жив и что для меня он тот самый соловушка, что и раньше. Может, и чудовище, но почувствовать себя таким не дал. Плохо, что он меня украл, но хорошо, что не режут и не мучают, а лежу я в кровати и бездельничаю. Что ж, надо как-то жить… Харадримка у кровати напряглась, изобразив готовность услужить, но молчала. Кажется, это не вчерашняя, та поплотнее была.       — Как тебя зовут?       — Иртханну, если госпоже будет угодно, — на вестроне, которому меня учили, и который кое-как понимаю.       Ага, речь он им вернул. Не забыл. Приятно. Надо будет расспросить их попозже: любопытно, чего они могут наговорить, как выразился Ганконер, лишнего. Но не сейчас. Сейчас хочется тихо пережить похмелье от всего: стресса, перемещения между мирами и в пространстве; физического нездоровья и бессонной ночи, наконец.       Спустила ноги с кровати, и под них тут же были подсунуты пуховые тапочки. Молча проигнорировала: нравится чувствовать босыми ногами пол, привыкла у эльфов. Медленно, прислушиваясь к ощущениям, спустилась с лестницы из сахарно-белого кварца, ощущая его прохладу и лёгкую шероховатость, и нога по щиколотку утонула в шелковистом ворсе бордового ковра. Эх, если сюда проберётся скорпион, ему тут раздолье будет. Фиг поймают. Целый лес. Нет, ступням приятно, но не нравится мне одалисочность интерьеров. Доползла до занавесей на одной стене, заглянула за них: белая лестница спускалась в райский сад, в отдалении виднелись зубцы и башни стен — и сидящие на них драконы! Расстояния обманчивы, и размер было трудно оценить, но совершенно настоящие. Ну да, Ганконер предупреждал. Тёмный Владыка… Из эльфийского — стёкол нет, и оконный проём густо испещрён вырезанными в камне рунами; воздух такой же свежий как на улице, а вот холод, жара, ветер и пыль в комнату не проходят.       Целенаправленно дошла до другого конца спальни (госпадя, точно футбольное поле перехожу!). Там за занавесью оказалась пропасть и красивый вид на горы. Кажется, труднопроходимые, со снегом, лежащим на вершинах и в отрогах. Это в июле-то! Ну и места! Это не соловей, это орёл, раз сюда взлетел. Вот и владыка Трандуил, видно, недооценивал, да… Но какой персонаж! И какой мужчина…       — Моя хотеть убрать это и это, — я показала на занавеси и ковры.       Словарного запаса ощутимо не хватало, но Иртханну, снова упав ниц, заверила, что по моему повелению сейчас же всё уберут. Ага, меня слушаются. Более или менее.       — Хорошо. И я не хотеть, чтобы вы падать. Стоять прямо, когда говорить, — точно, не понимает совсем.       Но не могу я, когда со мной лёжа говорят! Топнула ногой:       — Не падать! Я не любить говорить с человек, который лежать!       Похоже, я Иртханну шокировала, но та поднялась:       — Слушаю, госпожа.       — И другим передать!       — Слушаю, госпожа, я передам.       Я благостно покивала в ответ и побрела в уборную. Духа требовать убрать золотой унитаз в форме экзотического цветка у меня не было. Сидела, размышляя, такой ли у душки Ганконера. И если да, то подстелил ли он себе мягкую подушечку или бриллианты так же царапают ему зад, как и мне. Спрашивать его об этом я, конечно же, не стану, но пусть ему икнётся.       Вышла наружу и увидела, что ковры и занавески торопливо убираются. На моё появление рабыни задёргались, панически оглядываясь почему-то на Иртханну, но ниц падать не стали. Чувствуя себя Марфушенькой-душенькой, попавшей в восточный гарем с самобытной утончённой культурой и устоявшимся этикетом и наводящей здесь свои деревенские порядки, неловко прошла к кровати, влезла в ранее предлагавшиеся тапки и тихонечко стала продвигаться в сторону терм. Никто ни о чём не спрашивал и не останавливал. Хорошо. Наверное, привыкли молчать. Отчасти поняла Ганконера с его заклятием безмолвия, хоть и не одобряла по-прежнему.       В галерее, вынесенной наружу, дуло, как и вчера. Какой здесь ветер ледяной! Стояла, прислонившись к перилам, и смотрела то на высокие, пронзительно голубые небеса, то на голые скалы далеко внизу. Их видно было плохо — очень высоко. Дрожала, но не уходила.       — Госпожа! — всё-таки, кому нужно, выходит, доложили.       Обернулась и задумчиво посмотрела на озабоченные чёрные лица. Окликнувшая меня харадримка на всеобщем, но с восточной витиеватостью произнесла длинную пылкую речь, из которой я с пятого на десятое поняла, что повелитель будет очень суров с ничтожными служанками, не уберёгшими цветок его сердца от простуды.       А, то есть намекают, что если у меня у самой не хватает ума уйти с холода, так чтобы им жизнь не портила. Что ж, рабыней-то быть не сахерно, не стоит усложнять дамам существование. Не падают передо мной задом кверху, с первого слова поняли — и на том спасибо. Как-нибудь уживёмся. Молча покивала и развернулась в сторону терм. Дамы так же молча пошли следом.       Похоже, они верили, что сама я делать ничего не должна, и порывались раздевать, мыть, проводить какие-то процедуры, а я была ужас как нетактильна, и вот особенно сегодня. Да-да, «если вы меня трогаете, или у нас секс, или вы кот». Задёргалась, пытаясь объяснить, что ничего не нужно, но та же харадримка, видно старшая, сказала, что видит она, что плохо мне, и что знает, как с этим справиться, пусть только я разрешу. И посмотрела эдак с участием, и лицо у неё было человека, повидавшего всякое и много что понимающего. Не было сил сопротивляться, и я только спросила, как её зовут.       — Халаннар, если будет угодно госпоже, да не угаснет к ней любовь повелителя.       Интересные речевые обороты. И дамы интересные. Любопытно, где Ганконер их откопал.       Безучастно («Что воля, что неволя — всё едино…»), позволила себя мыть и растирать пенами и маслами, замачивать в горячих, тёплых и холодных бассейнах. Телу и правда стало лучше. Особенно, когда всё закончилось. Завернули меня в простынку и усадили перед низким столиком. Еда оказалась самая что ни на есть подходящая для звезды гарема: засахаренные фрукты, что-то наподобие пастилы или лукума нескольких сортов, сладкие фруктовые напитки. Удивляясь сама себе, с неожиданным аппетитом наелась и даже подобрела. Всё-таки да, от сладкого в дни традиционных недомоганий жизнь налаживается.       Тем временем принесли одеваться. Посмотрев на воздушные тряпки, тоже в высшей степени соответствующие представлению, во что должен быть одет цветок сердца повелителя, кисло поинтересовалась:       — У меня есть другая одежда?       И они принесли паранджу.       Скрипнула зубами, но спокойно спросила:       — Ещё?       По итогу была одета в парчу, жёсткую, как надкрылья насекомых из-за покрывающего её золотого шитья. Зато платье было непрозрачное, с рукавами и без декольте. Простой крой искупал в моих глазах роскошь шитья и даже то, что с низа широких рукавов свешивались золотистые каплевидные жемчужины, но не тяжесть платья. С тоской вспомнила, как весной утопила ожерелье из такого жемчуга во время рафтинга с Мортфлейс, и какой удобной была эльфийская одежда. И каким прекрасным Эрин Ласгален.       Далеко, бесконечно далеко остался мой ёжик без лапки.       Подвели к зеркалу — смотрелась я золотым божком, но царский наряд только подчёркивал печальное помертвевшее лицо и глаза, полные отчаяния («где ты, сокол?»). События — они быстро разворачивались, а доходило до меня случившееся, как до индюка. Сильно не сразу. Раздумчиво огляделась: нет ли тут укромного уголка, чтобы порыдать. С укромными уголками было плохо, зато восемь пар чёрных глаз ждуще уставились в ответ. Мда, они вот рабыни, и у них, может, вообще никогда не было ёжиков без лапки, так что расклеиваться нечего. Но поплакать хотелось. Без лишних глаз.       Поэтому, выйдя из терм, я свернула в другую сторону и на все вопросы ответила, что хочу погулять, осмотреться. Одна, без никого. И так посмотрела, что от меня тут же отстали. Сама удивилась. Это, видно, общение с Трандуилом даром не прошло, что-то да прилипло из его ухваток.       Не спеша шла по коридорам, не боясь заблудиться, но никаких подходящих уголков не попадалось. Зато навстречу попался орк. Бежать смысла не было — во-первых, не убежишь, а во-вторых, он наверняка подручный Ганконера, стало быть, для меня не опасен. Хотя было даже не то что страшновато, а больше мерзко. Глядя на него с другого конца коридора, медленно приближалась, и он становился всё больше. Гора мышц, выше меня раза в полтора, шириной в пол-коридора, зелёная кожа. Когда подошёл ближе, разглядела дорогие доспехи и череп, болтающийся на шее вместо кулона. Кажется, человеческий. Или эльфийский. Но орк такой огромный, что черепушка и правда кулоном смотрится. У самого башка лысая и уши острые. На макушке оставлена единственная прядь, чем-то перевязанная и поднятая конским хвостом. Скальповая, что ли? Если исходить из того, что с его пояса такие же пакли свисают весьма густо, скальповая, и это воин сильный и везучий. Лицо, покрытое шрамами — судя по симметрии, ритуальными. Не без отвращения глянула в маленькие глазки, ожидая встретить смесь сала и презрения, характерную для таких, как он, и удивилась. Глаза ясные, взгляд очень цепкий — и добродушный. С эдакой лёгкой, глубоко запрятанной насмешечкой. Остановился, изобразил поклон:       — Приветствую, богиня.       Однако, какой информированный товарищ. Знает обо мне больше, чем я о нём. Молча смотрела, не то чтобы ошарашенная, но недоумевающая, как это скот может вести себя не по-скотски. Здорово он мимикрирует, конечно. Да и статус у меня сейчас другой — не просто баба из леса, а цветок сердца Тёмного Владыки, вежливым быть стоит. Но внутри наверняка та же липкая грязь. Он ждал, и пришлось ответить:       — Приветствую… — и замялась, не зная его имени.       — Згарх. Я маутор урук-хай, охраняющих дворец Владыки.       — Маутор? — я беспомощно подняла брови.       — Командир тысячи.       Полковник, стало быть. Командир дворцовой охраны. О, вот откуда этот профессиональный цепкий взгляд.       — Приветствую, Згарх, — надо бы тут и распрощаться, не о чем мне с орками разговаривать, но стало любопытно, — я пока не видеть тут охраны?       — Её и не должно быть видно, это она всё видит.       Понятно. Порыдать без позора тут негде.       — Мне показалось, ты что-то ищешь, богиня?       И я не нашла ничего умнее, чем спросить у орка, как пройти в библиотеку.       — Библиотека… библиотека… — орк катал это слово во рту с недоумением, и было оно не очень-то натуральным.       Сдаётся мне, что я ему смешна, но смеяться страшновато — а ну как Владыке пожалуюсь, и тот в щедрости своей организует Згарху запоминающуюся кончину, так лучше не шутить лишний раз. Тут я его поняла, самой иногда трудно сдержаться бывало, и буркнула:       — Моя не жаловаться никому. Я понять, библиотека тут нет, — не удержалась, губы дрогнули в улыбке.       — Возможно, богиня хочет увидеть что-то ещё?       — А что есть?       Орк внушительно сказал:       — Тюрьма.       Истерически захихикав, в очередной раз подумала, что всё-таки хорошо в ней не быть.       — А ещё?       — Пыточная, казармы, стойла для варгов, оружейная, кузницы, мастерские, сокровищница, погреба, кухня, — старательно перечислил Згарх, и, помолчав, простодушно добавил, — кухня лучше всего.       Ознакомившись со списком, поинтересовалась сама у себя, хочу ли я посетить что-нибудь из предложенного, и пришла к выводу, что хочу посетить кровать. «Моя крепость, моя твердыня, моя прелесть», ага. «Зачем образование я в муках получал, диван моё пристанище, надёжный мой причал». Я поблагодарила Згарха и развернулась. Всё моё время теперь принадлежит Ганконеру. Успею насмотреться и на кухню, и на сокровищницу, и на стойла для варгов. А кстати, где он? Хотя Тёмный Владыка должен быть оченно занятым существом… Вот интересно, чем он занимается?.. Спрошу, как увижу, а пока — спать.