Королевская канарейка

      Дальнейшее я помню, как какую-то вакханалию, не очень хорошо, урывками. Помню, как откуда-то взявшийся глашатай кричал:       "Повелитель счастлив сегодня и хочет, чтобы счастлив был каждый в его владениях! Пейте, ешьте и веселитесь! Узники будут выпущены из тюрем, мятежники получат прощение, вечерние жертвоприношения отменяются!"       В этом месте я скосилась на Ганконера: само существование каких-то там жертвоприношений стало для меня шокирующей новостью. Лицо у соловушки было совершенно дурным, со зрачками во всю радужку, и я поняла, что до него сейчас не достучаться со всякими мелкими вопросами о жертвоприношениях.       В зал вкатывались бочки, из которых вышибались днища, а глашатай надрывался:       "Старинные вина из Пеларгира и Дорвиниона — им по нескольку столетий, и они дождались своего часа!" — и орки хлебали драгоценные вина только что не из сапогов, а зал сотрясался от здравиц в честь Повелителя.       Меня, что характерно, никто не поздравлял, за исключением свежеиспечённого мауготха Згарха, поднявшего бокал и благодушно прогудевшего:       — Блодьювидд, я всегда видел, что у тебя глаза плодовитого существа! — было понятно, что это традиционный оркский комплимент женщине.       Перекрикивая шум, спросила:       — Разве у орков принято так радоваться подобным вещам? — я не то чтобы знала, но догадывалась, что из-за своей плодовитости орки вряд ли сильно носятся с фертильностью и детишками... уж точно не как эльфы; даже не как люди.       — Да как же не радоваться? Никогда ранее не появлялось наследников Тёмного Владыки! Отсутствие преемственности всегда плохо для государства! Наличие наследника — благословение богов!       Ох, знаю ведь, что Згарх непрост бывает — и всё равно удивляюсь.

***

      Долго там я не высидела и ушла, но даже в тихом безмятежном саду иногда слышно было гул веселья, выплеснувшегося на улицы. Как только наступила темнота, я вспомнила новогодние ночи в своём мире: треск и громыхание каких-то адских фейерверков, сопровождаемые пьяными воплями. Я было думала, что это на всю ночь, но вдруг всё стихло. И в гробовой тишине небеса бесшумно распустились, как когда-то — огненными цветами, фонтанами и фениксами. Заворожённо смотрела с террасы и пропустила момент, когда подошёл Ганконер. Молча взял за руку, посмотрел в глаза, хотел что-то сказать — и смолчал. Опустил ресницы и всё-таки заговорил, очень серьёзно:       — Я был счастлив, что ты стала моей женщиной, но никогда не смел надеяться, что ты станешь моей королевой. Прости, не мог прийти раньше, пришлось подготовить кое-что. Пойдём со мной.       — Куда?       — В Северную башню. Ты хотела мира, Блодьювидд — ты его получишь.       Тихо шла следом за ним под пламенеющими небесами, и говорить ни о чём не хотелось. И так было хорошо.       Но когда поднимались на лифте, Ганконер вроде бы начал возвращаться к своему обычному настроению. Во всяком случае, когда взошли по лесенке в зал с огромным зеркалом, тёмный и пустынный пока, владыка прижал меня к стенке, шутливо заговорив:       — Не могу передать, как рад, что мой... гм... шмель недаром хозяйничал в твоём цветке. Ты рада, Блодьювидд?       Расцвела в ответ:       — Конечно, рада!       И фыркнула, засмеявшись:       — Почему шмель? Хотя... да, ты пушистый, а пока полоски татуировки не свёл, так один в один было!       — А сейчас не похож? — в голосе Ганконера был смех.       Я подумала, что мы оба, кажется, не слишком трезвы от радости, и вздохнула:       — Соловей.       И пересказала новеллу Бокаччо непристойного содержания, в которой девица, чтобы встретиться с любовником, выпросила у родителей позволение спать на балконе палаццо — ей, видите ли, хотелось послушать соловья. Возлюбленные встретились и так увлеклись друг другом, что уснули вместе, и девица при этом держала юношу за причинное место. Отец, решивший с утра полюбоваться на невинный дочерний сон, был поражён. Тихо разбудил мать и пригласил полюбоваться и её. Когда та спросила, на что, ответил, что дочери так понравился соловей, что она поймала его и держит в руке (мда, папенька был тролль). Кончалось там всё свадебкой (иначе молодого человека просто зарезали бы).       Ганконер почему-то тяжело задышал (возможно, дело было в том, что я новеллу проиллюстрировала, показав, как и за что держалась девушка) и хрипло спросил:       — Тебе не кажется, что для соловья он... слишком упитан?       Вкрадчиво сообщила:       — Если принимать соловья за единицу измерения, то два... или три. А уж сколько шмелей поместится, страшно и представить.       Я ж не знала, что зеркало уже работает! И что все эти сомнительные неприличные шутки прекрасно слышны по ту сторону!       Подскочила, когда голос Трандуила с издёвкой спросил:       — Что, "элу" Ганконер, орочья плодовитость не оставляет желать лучшего, да?       Ганконер щёлкнул пальцами, и вспыхнули факелы. Я оторопело рассматривала в зеркале благородное собрание, удивляясь тому, что в этот раз зеркало делится на несколько частей — видно, для того, чтобы показывать изображение из разных мест: Ласгалена, Лотлориэна и королевства Келеборна. Общество было поболее, чем в прошлые разы, и я, заливаясь краской, отвернулась.       Смотрела на Ганконера, не торопясь занимавшего место на троне, раздумывая, знал ли он, что зеркало работает... поморщилась, думая, что наверняка знал, и никак его это не остановило. Величаво угнездившись, Ганконер соизволил ответить — с плохо скрытым торжеством:       — О да, стоило разок брызнуть гадючьим ядом... — и даже вперёд подался, чтобы не упустить реакцию.       Видно, ему показалось мало, и он насмешливо добавил:       — Ладно-ладно, не разок.       И медовым, мечтательным голосом протянул:       — Это были баснословные труды.       После таких приветствий я ждала, что они все переплюются, и удивилась, когда началась мирная беседа, из которой выяснилось, что моя беременность — это индульгенция для Ганконера на все совершённые грехи, и воля неба такова, что он становится полноправным владыкой. Мордора, да. И что речь идёт уже не о войне, а об интеграции. Голова шла кругом, и я только поняла, что раньше эльфам казалось дешевле и проще воевать с орками, а не пытаться принести цивилизацию в эти места, а сейчас всё поменялось.       Факт беременности требуется удостоверить, и ради этого Силакуи Галанодель приедет сюда, как только сможет, то есть примерно через месяц. Если всё в порядке, то грядут очень масштабные переговоры, ради которых эльфийские владыки съедутся в Мордор.       В башне я тоже долго не высидела — глаза начали слипаться, и как-то очень всё равно стало на дальнейшие беседы. Хотелось только добраться до кровати и уснуть. Вполне равнодушно попрощалась с собранием и покинула его. День промелькнул, как и не было.